Собрание походило на вечер у Ладисласа, даже кафтаны – длинные, с меховой оторочкой, что носили здешние гости, – напоминали старомодный костюм посла.
Будто новичков на цесарском балу, их с Кордой сразу окружили любопытные: бледные, державшиеся со старомодным достоинством мужчины, желавшие познакомиться с «сыном Беаты», женщины с карминными губами улыбались ему и благодарили за то, что наконец развеял скуку. И у тех, и у других были на редкость богатые наряды: яркие рубиновые ожерелья возлежали на белоснежных шеях, на запястьях сияло червонное золото или отбрасывал блики горный хрусталь. У кавалеров костюмы были с богатой вышивкой, усыпанные самоцветами, рукоятки шпаг увиты золотом. Но чем больше Стефан присматривался, тем сильней ему казалось, будто эти украшения – подернутые временем сокровища тетки Магды. Несмотря на яркий свет, заливший анфилады, на сверкание въевшейся в камень соли и высокие потолки, Стефана не покидало ощущение, будто он оказался в склепе.
Корда прошипел ему скандализованно:
– Отчего ты не сказал, что тут будет званый вечер? Хороши же мы теперь с тобой в дорожном!
Стефан не успел ему ответить; вдруг стало тихо, толпа расступилась. По подземной зале пронеслось:
– Приветствую тебя, Стефан, сын Беаты, князь нашей крови. Подойди и будь хорошо принят!
Сошедший с возвышения человек, которого Стефан сперва не разглядел из-за толпы, был юн и тонок, худая шея тонула в роскошном собольем воротнике. В ухе у него сверкала рубиновая капля – куда крупнее той, что носила Доната. Он приветственно воздел руки. Лишь подойдя близко, Стефан понял, что молодость его – это молодость вылепленной века назад мраморной статуи. Та же обманчивая мягкость в лице, та же хрупкость: оступись он – и рассыплется белой каменной крошкой…
Как завороженный, наблюдал Стефан за тем, как статуя, дышащая древностью, шагает к нему, заговаривает. Только глаза были по-настоящему живыми на лице без морщин, как у фарфоровой куклы.
– Я рад приветствовать Золтана, сына Михала, законного господаря Драгокраины. Благодарю тебя за честь, господарь, что принимаешь меня в своем доме.
– Да, такие теперь дворцы у дражанских господарей. Но уже недолго нам томиться в заключении. Час пришел…
– Пришел, – эхом прошелестела зала.
– И тебе настал час понять, кто ты на самом деле.
Ты Стефан Белта, сын Юзефа Белты… Вот и все, что людям надо знать… и все, о чем тебе нужно помнить.
– Понять, – сказал Золтан, сын Михала, – и встать наконец рядом с твоими братьями и сестрами. Сядь же и выпей со мной, сын Беаты. – Золтан сделал приглашающий жест. Стефан поднялся на возвышение, потянув с собой Корду, – по нему взгляд вампира скользнул, не задев. Стан встал рядом с креслом, куда опустился Стефан. Войцеховский – около своего господаря. Остальные приглашенные, хоть и отошли, чтоб не толпиться вокруг, глядели внимательно и с ожиданием. По лицам их бежала легкая рябь – от люстры, подвешенной к потолку и тускло сияющей каждой своей гранью.
Подскочил слуга с подносом. Стефан издалека почуял знакомый запах. Только здесь его вряд ли станут поить козьей кровью…
Бархатная куртка слуги вблизи оказалась потертой, мех на шее у Золтана – прореженным и побитым молью, которая Мать знает, как завелась в подземных хоромах.
«Вот такая теперь свободная Драгокраина…»
Корда тоже взял бокал, привычным жестом знатока потянул носом – и сумел не поморщиться.
– Что же, сын мой, – очевидно, у Золтана было столько же прав называть его сыном, сколько у Войцеховского – именовать племянником, – выпьем за волю судьбы, пожелавшей, чтоб мы встретились.
На сей раз Стефан и не подумал отказываться. Он и не смог бы – и так сдерживал жажду из последних сил. «Родственники» смотрели со всех сторон, будто падальщики, ожидающие, пока волк расправится с добычей. Стефан вздохнул судорожно и несколькими жадными глотками опустошил бокал. Его повело, голова закружилась – он едва не упал с возвышения, но почти бесплотные руки удержали его.
– Ну, ну же. Еще глоток, и станет легче…
По зале побежал шепоток, и Стефан распрямился в досаде на себя.
Силы вернулись, в мыслях наступила полная, почти тревожащая ясность.
– Ты слаб. Ласло говорил, что тебя пытались убить. Кто же осмелился на такое злодеяние?
– Ваши политические противники.
Войцеховский нахмурился.
– О ком вы говорите, племянник?
– О домне Долхае. – Стефан наслаждался непривычной ясностью мыслей. – Он знает обо мне… и о вашей кузине, дядя. Но до сих пор не проговорился, раз во дворец не пришли с огнем…
– И тем не менее вас он пытался убить.
– Очевидно, он знал, зачем я отправляюсь домой. Я не знаю, отчего медлит домн Долхай и на чье благо он старается…
– На этот вопрос, – Золтан чуть наклонил голову, рубин блеснул в ухе, – я отвечу тебе без труда. Долхаи издавна старались только для себя. Именно они говорили семье Костервальдау, что ни одного человека нашей крови больше не осталось в стране… Теперь и ты, князь, пострадал за наше дело.
– За наше дело, – повторил Стефан с нажимом. – Только действуя сообща, как верные друзья, мы сможем достигнуть нашей цели. Полагаю, я достаточно уже сделал, чтоб доказать свое расположение к вам…
– И ты хочешь знать, какую дружбу мы тебе предлагаем. Мы должны казаться тебе престранной компанией.
– Отнюдь.
Он хорошо знает, на что способны остатки древнего княжеского рода, загнанные в угол. Затиснутые в шахту.
– Я верю, что вы способны положить конец Костервальдау. Но мне неизвестно, когда это будет.
– Уже совсем скоро, – сказал вампир мягко, будто пытался усмирить нетерпение – но не Стефана, а свое собственное. – При следующей полной луне его царству придет конец. И тогда свободной Драгокраине будет нужна поддержка свободной Бялой Гуры. И я хотел бы, чтоб в Бялой Гуре правил наш человек, мой брат по крови.
Стефану пришли на память часы, которые он так и не забрал из кабинета во дворце. Там тоже любили говорить про «братскую» любовь Остланда к Бялой Гуре…
– Мы с тобой уже родичи, Стефан, сын Беаты. Я рад, что в такой тревожный час ты решил вернуться к семье…
Мать не считала их семьей. Предпочла выйти замуж за смертного и погибнуть…
Но если б умереть пришлось отцу, а ей – возглавить траурную роту против остландского войска? Разве тогда она не вспомнила бы о «братьях и сестрах»?
– Побратиму господаря ни одно существо нашей крови не откажет в помощи. – Вампир будто читал его мысли. – А помощь сейчас нужна нам обоим…
– Ваша правда, господарь. Я прошу, чтоб войска моего брата могли пройти по вашей земле. Он будет сражаться не только за нашу свободу, но и за вашу.
– Доверю ли я чужой армии зайти на наши земли, когда они только вздохнут от врага. – Вампир сузил глаза, и лицо его закаменело, на миг он стал тем, кого напоминал, сам превратившись в соляного идола. Но касание его руки было до омерзения мягким, будто летучая мышь тронула щеку крылом. – Доверю, если нужно будет помочь побратиму. Кровь – самый верный залог, Стефан, ей не солжешь. Готов ли ты дать мне такой залог?
Зал затих, так что слышался мышиный писк по дальним углам. Корда сидел очень прямо, согнав с лица всякое выражение.
А рыцарь ей говорит: душа моя теперь в этой сабле. Пока сабля будет пить кровь – буду жить, а как не станет крови – так и жизни моей не станет…
– Я готов, – Стефан повысил голос, – стать твоим братом, господарь, но не слугой и не мечом. Я стану одним из вас, потому что с чужим вы не будете иметь дела, и я подпишу договор о дружбе, как сделали Михал и Станислас. Но клятвы оружия ты от меня не получишь. Белта не служат.
– Вот как. А разве не служил ты, князь Белта, столько лет цесарю Остланда?
– Вы и сами видите, господарь, каким верным помощником я ему оказался.
Смех у вампира был неприятным: будто по зеркалу раскатились металлические шарики.
– Что бы ни говорили о тебе, князь Белта, ты уже наш: у тебя есть зубы. Что ж, твоя воля, сын Беаты. Я не остландский цесарь, чтоб ее у тебя отнимать. Но клятву я могу давать только равному.
Вот и все. Сам сказал слово, поздно отказываться, да и бессмысленно.
И зачем понадобилось тащить с собой Стана? Никому не следует видеть, как друг превращается в чудовище.
– Не познав смерти, не узнаешь жизнь, – торжественно произнес Золтан. Он потянулся и рванул на Стефане воротник, обнажая горло. Ткань разорвалась легко, как бумага. Увидев ладанку, висящую на шее, вампир поморщился и едва не зарычал.
– Убери это, сын Беаты. Этому здесь не место.
Он инстинктивно прикрыл ладанку рукой и на миг будто протрезвел. Нужно бежать отсюда, пока он не утратил человеческий облик. Но перед глазами встало увиденное в зеркале: виселица в городе и ворона, севшая на поникшую кучерявую голову. Если и отец, и Марек… если все это зря…
Руки заледенели, и он с трудом стащил ладанку с шеи.
Прости, Матушка.
Простите, Юлия…
Вампир склонился над ним – и Стефан едва не отшатнулся от острой, тянущей боли, и только схватившие его за плечи руки – больше похожие на когти – помешали двинуться. Золтан крепко держал его и быстро, с жадностью высасывал кровь. Голова закружилась, ноги ослабли – а потом вдруг стало легко и телу, и душе. Кровь уходила из него гнилой застоявшейся водой, он становился пустым и звонким. Сильно и приятно кружилась голова – как после карусели, которую им с Мареком устраивали в саду. Она вертелась все сильней и сильней, и Стефан закрыл глаза и отдался этому верчению, думая с трусливой облегченной радостью: вот все и кончилось.
Умереть ему не дали. Стефан пришел в чувство от ледяного прикосновения. Золтан стоял над ним, приложив руку к его щеке.
– Если ты не желаешь брать кровь у меня, тебе придется взять у другого, – гулко прокатилось над головой. – Встань, брат мой Стефан. Встань и заверши то, что начал.
Встать сразу не получилось. Стефан постоял на ослабших коленях, дожидаясь, пока карусель перестанет кружиться. Размытые пятна постепенно опять становились лицами. Физиономия Корды была едва не самой бледной из всех, но сейчас Стефан видел – ощущал новым, проснувшимся органом чувств – то, что так ярко выделяло Стана из всех, – жизнь, бившуюся под меховым воротником, в запястьях, скрытых щегольскими рукавами чезарской рубашки.