– Тебя не должны видеть в городе, – напомнил Корда.
– Кто же увидит ночью черного всадника на черном коне?
– Только ты не начинай, упаси Матушка, рифмовать… И не одного всадника, а двух. Хотя я уже чувствую себя письмоношей – то в город, то обратно…
– Стан…
– Или ты собираешься один раскидать всех тюремщиков, как Янко Мститель? Нет уж…
Вечер выдался теплым. В последнее время ночи все были теплыми, нежными, и остро ощущался каждый миг, неуместными и в то же время особо, до сентиментальности, дорогими казались мирные детали, которых обычно не замечаешь: чуть раскачиваемые ветром качели в саду, запах бесконечного ягодного варева, горячими волнами доносящийся из кухонь, меланхоличный церковный перезвон, которому привычно вторил колокольчик, созывающий домочадцев на ужин, мирный плеск реки среди ночи. И не хотелось разбивать этот мир, казалось иногда – если остаться в имении, не прислушиваться ни к чему, кроме этих звуков, может, все и останется как было, замрет в летней ночи, как в густой янтарной капле…
Конюшня, стоило им с Кордой войти, огласилась беспокойным ржанием, лошади заметались по стойлам, зашарахались. Амулет ничего теперь не стоит… Только их со Станом вороные оставались спокойными; тот, которого подарили Стефану, только поднял голову и легко пряднул ухом, показывая, что узнал.
– Вы уж меня простите, добрый пан, но это нехорошая скотина. Весь день ленится, хотел ноги ей размять – так столбом же встала и не идет, а мальчишку моего и вовсе сбросила. Зато ночью как пойдет куролесить… Мальчишка мой теперь и спать тут боится, известно, чем дражанцы своих коней кормят…
Страх конюха удалось унять только несколькими монетами, да и то – на время. Если лошади продолжат так отзываться, скоро не на вороных, а на их хозяина станут коситься с испугом…
От Корды его конь в этот раз пятиться не стал, даже позволил потрепать себя по холке и в седло пустил без фокусов.
– Если б я верил в сказки – сказал бы, что пролил кровь за дом Белта и теперь лошадь меня признала…
– Держись крепче. Сорвешься, не дай Матушка, – и что «дом Белта» без поверенного делать станет?
Стан только рукой махнул.
Стефан кликнул Зденека. Велел ехать к старой мельнице по дороге в Швянт и ждать там, прихватив запасную лошадь.
– К ме-ельнице? – Парень широко раскрыл глаза. – Да она же проклятая…
«Как и твой хозяин…»
– А насчет Янко Мстителя – это ты хорошо придумал. – Стефан достал из кармана два платка, один повязал себе на лицо, другой протянул Корде.
На сей раз не было уже такого изумления, но полет захватил Стефана, и он испытал разочарование, когда услышал звон городских часов и понял, что надо спускаться. Звук отсюда казался совсем другим, прозрачнее, тише. На улицах внизу горели фонари, мелкие, как свечки в храме. Знать бы, за здравие или за упокой.
Они опустились за разрушенными укреплениями, копыта мягко приземлились на траву, которой все тут заросло, – темную, в тусклых белых звездочках ромашек. Укрепления так и не восстановили со времен той давней – проигранной – битвы против Остланда. В эту пору на развалинах можно было встретить только разбойников или бродяг. Первых Стефан не боялся, а вторых близкое соседство тюрьмы отпугивало, и лишь зимой они искали здесь защиты от ветра. Правда, студенты наверняка использовали то же убежище, чтоб следить за темницей, поэтому надлежало быть осторожными.
Лошадей привязали к дереву у уцелевшего барбакана. Полуразрушенные ступеньки в кирпичной стене вели на второй этаж. От того этажа осталось лишь несколько выступов на стене, но, удержавшись на этих выступах, можно было глядеть в бойницы. Правда, видно было только безнадежно глухую стену, и за стеной – темную крепость с несколькими горящими окнами. Но зато ворота – как на ладони.
– Может быть, не сегодня, – шепнул Корда, когда они просидели на стене около часа.
– Подождем еще.
Корда подул на руки.
– Ах ты, пес, холодно же… Я отвык от наших ночей, то ли дело в Чезарии…
В тяжело нависающем над развалинами зданием тюрьмы горело всего несколько окон. Здесь, далеко от оживленных улиц, все молчало.
– Это напоминает мне благословенные университетские времена, – Корда поплотнее завернулся в плащ, – когда ты, друг мой, лазил под окна к панне Марецкой, а я по дурости своей тебя сопровождал…
– Панна Марецкая, – фыркнул Белта. – И чего ты только не помнишь, Стан…
– Память в моем ремесле – вещь наипервейшая, – и тут же, без перехода: – Ты не взял своего «серебряного», а он мог бы пригодиться…
– Коня у него нет. А мой от него, пожалуй, убежит…
– Кто он, Стефан? Отчего ты его не прогонишь? Мальчишка явно не из твоей родни…
– Да уж определенно. Ты слышал об ордене Святого Анджея?
– Не слышал… но могу, кажется, догадаться, что это за орден. Стефан, я видел его глаза тогда, во время драки. Он хотел тебя убить.
– И по-прежнему хочет… только, может быть, не так рьяно.
Корда сощурился.
– И не только он, верно?
– ?
– Ты для этого держишь его подле себя? Чтоб он убил тебя, когда станет нужно?
– Матерь с тобой, Стан. Сейчас он мне не навредит. Я дал ему клятву.
– Какую? – Усмешка Корды была горькой. – Что за клятвами ты разбрасываешься в отсутствие поверенного?
– Я всего лишь пообещал не убивать безоружных.
Корда покачал головой, закряхтел от боли в ногах и попытался присесть, но чуть не сорвался с выступа. Стефан едва успел схватить его за руку. Не без труда распрямившись, Корда сказал:
– Я не хочу хоронить тебя, Стефан.
– А скольких хочешь похоронить – вместо меня?
Помолчали.
– Надо возвращаться, Стефко. Ночи сейчас короткие, не след тебе засиживаться.
Но тут в тюрьме зажглось еще несколько окон. Из их укрытия не было видно ничего, кроме глухой стены, но камень не мог полностью заглушить голоса. Из тюремного двора донеслись отрывистые команды, затем – лошадиное ржание. В конце концов растворились со скрипом тюремные ворота, выскочило несколько солдат с факелами, выехала, тяжело покачиваясь, тюремная повозка.
– Думаешь, он? Если по твоей милости мы будем гнаться за каким-нибудь бандитом…
– Он, – оборвал Стефан, – взгляни.
Алые мундиры особой цесарской охраны ни с кем не спутаешь, а за обычным висельником такую охрану отправлять не станут.
– Я не вижу в темноте, в отличие от тебя!
Стефан спрыгнул со стены, помог Корде спуститься – тот плащом зацепился за острый каменный выступ.
На сей раз они рванули в воздух почти с места.
Договорено было заранее – постараются перехватить карету, когда та переедет мост. Моста не миновать, если хотят перебраться на другую сторону…
Глубокая ночь поднималась над городом плотными стенами. Стоило взлететь, и в ушах зашумел ветер.
Повозка отправилась к мосту дальней дорогой, но следить за ними сверху было нетрудно, кони с легкостью парили над крышами, перепрыгивая, как через препятствия, поверх дымовых труб.
Впереди горбил темную спину Воровской мост.
Кивок Корде – давай! – и они спускаются. Стан – впереди, перегораживая дорогу, Белта – позади, за спинами в алых мундирах.
– Тпру-у! Ах ты ж…
Ржание. Ругань кучера. Скрип колес по мостовой.
Корда приземлился неловко – от толчка вылетел из седла, едва не попав лошадям под копыта, но тут же вскочил на ноги.
– Стойте!
Тáйники окружают Стефана. Хорошо натренированы – не успел моргнуть, а четыре сабли уже обнажены.
– Ну, давайте, господа…
Время снова замедлилось, движения тех четырех казались неторопливыми, почти неловкими – это не анджеевцы, их не учили драться по-настоящему. На него накинулись сразу двое. Ах-х! Сабля прочертила короткий полукруг, почти снесла голову первому тáйнику. Второй, обрызганный горячим фонтаном крови, замешкался на секунду. И повалился с лошади молча с разверстым животом.
Ночь вокруг густо пропахла страхом. О другом запахе сейчас думать нельзя. После напьешься.
Третьему тáйнику Корда перерезал подпругу и отбивался от него в две руки, по-чезарски – саблей и дагой. Взмок, ссутулился, на рукаве – прореха, но держался. Последний, что оставался верхом, опомнился, занес саблю – но не успел. Стефан в один прыжок оказался рядом с другом, вломился в чужую драку. Первого – в бок, второго – в лоб, что это, есть ведь такая скороговорка, кажется…
Напуганные кони ржали громко, заполошно, коренник рванулся было вперед, увлекая за собой других.
Заверещал кучер:
– Помогите! Помогите, убивают, люди добрые!
Корда подскочил к нему с дагой.
– Замолчи, пес тебя дери! Лошадей, лошадей держи, так тебя!
Но кучер вместо того сполз с козел, бросил один взгляд на реку – и перепрыгнул через парапет. Мать с ним, пока выплывет да высушится, поздно будет панику поднимать…
Корда взобрался на козлы, пытаясь удержать упряжку.
– Куд-да! Стой, сказано!
Стефан соскочил наземь, ощупал тáйников, сглатывая голод, и у одного из них нашел ключи от кареты. Отцепил тяжелую цепь, рванул дверцу – и чудом, оскользнувшись в чужой крови, ушел от пули. Сидящий внутри гард, затолкнув пленника в угол повозки, держал в обеих руках пистоли. Следующая пуля ожгла Стефану бок. А потом пленник неожиданно ударил гарда по затылку руками в кандалах, и тот ткнулся носом в стенку. Бойко, тощий и нечесаный, в тюремной робе, вертел головой, пытаясь понять, что происходит.
– Господа? – прохрипел он.
Вдвоем со Станом они без лишних слов выволокли его из кареты. У тюремщика забрали ключи, быстро расковали Бойко ноги и взвалили его Корде в седло.
– Скачи! – велел Стефан. – Живей, я догоню!
Стан кивнул, забрался в седло, одной рукой перехватил Бойко покрепче и дал шпор коню.
Стефан остался на мосту, заляпанном темной кровью, втянул носом одуряющий запах. Услышал сзади шевеление – и резко обернулся, чудом избежав удара в спину. Гард, которому досталось от Бойко, пришел в себя и завладел саблей одного из товарищей – и теперь кинулся на Стефана с яростью, хоть из-за удара его шатало.