Наконец показались вдалеке чуть покосившиеся ворота поместья. Повешенного уже успели снять, но на воротах раскачивалась от ветра пеньковая веревка. Хозяйский дом стоял с распахнутыми дверьми, из людской доносились рыдания.
Едва Стефан въехал во двор, как к нему кинулись. Заголосили бабы, пытаясь ухватить его кто за ногу, кто за луку седла. Пришлось окрикнуть, чтоб посторонились – конь не привык, затопчет…
– Князь! Защитник!
– Помоги! Погляди, что они наделали, погляди!
– Так, – сказал Стефан, оглядывая двор. – Где они?
Крики затихли.
– В риге, – сказала молодая черноволосая женщина. Одета она была чуть лучше других, в мягких сапожках – возможно, господином Грехутой и подаренных, помещик давно уж схоронил жену. Рукав ее белой вышитой рубашки был разорван, фартук почему-то заляпан кровью. – Хлопцы их в старой риге заперли.
– Заперли. Хлопцы. – Стефан вздохнул. – Позовите их сюда.
– Так они и стерегут, князь. У риги…
Около потемневшего деревянного строения и впрямь караулили.
– Много их там?
– Да около десятка будет… Лошадей в конюшню отвели, пусть там… А то б они хаты подожгли. Господский дом бы, может, и не тронули, а то – кто их знает. Спрашивали все, где Вилк с ребятами…
– Что за Вилк?
– Он с хозяином ездил. На гарнизонных охотиться. После Марты, Кубовой дочки… Куба первый на них и кинулся, даром, что старый. Так они ему в лоб…
– Вилк-то вернулся?
– А, – махнула она рукой. – Без него обошлись. Лышко в дом пробрался, а у хозяина ж там ружье… было. Лышко давай палить… Они – э? бэ? что? – а мы на них гуртом, мужики с косами…
– А ты?
– А я камнем, – прищурилась она.
Парни вокруг запертой риги сидели хмурые. Новенькие огнестрелы, отобранные у солдат, смотрелись чужеродно в крестьянских руках. Кое-кто держал выпрямленные косы. При виде Стефана хлопцы повскакали, двое стащили с голов приплюснутые соломенные шляпы, но ружей из рук не выпустили.
– Кого ждете? – спросил Стефан. Ведь наверняка не его. Мальчишка, похоже, ускакал раньше, чем началось самое интересное…
– Мы за добрым братом послали, – сказал один из них. – Для пана нашего. И у этих чтоб долги забрал. Много их там будет, долгов-то…
– Собрались их перебить? – Стефан едва верил ушам. И не поверил бы, если бы не сосредоточенные лица и не огнестрелы. Двое парнишек помоложе держали их совсем бестолково, дулом вверх, но все-таки ружья враз прибавили им уверенности. И, кажется, поубавили почтения к собственному князю. Стефан против воли снова вспомнил Бойко – не хватало, чтоб он оказался прав…
Он спешился и подозвал того, кто заговорил о добром брате. Отвел подальше, чтоб пленники не услышали.
– Пойдешь сейчас к своим. Скажешь им, чтоб забирали огнестрелы и уходили. Хоть к Вилку, хоть в багад, хоть к Матери белогорской, но чтоб тут их больше не видели.
Паренек облизнул губы.
– А эти?
– Эти… Кто придумал их казнить? – Почему-то другого слова на ум не пришло.
– Кто придумал, так все ж придумали. А… нам все одно теперь, пожалуй…
– Вам одно, – терпеливо согласился Стефан. – О тех, кто придет вслед за ними, вы, разумеется, не подумали.
Тем не нужно будет никакого Вилка, они сожгут все, до чего дотянутся, и уедут. Будто снова подуло ветром с Дольней Брамы.
– И совета вы тоже не подумали спросить…
– Отчего ж! Оттого и тянули столько, спрашивали у старосты. А он говорит – жечь не надо, а лучше их в овраг, чтоб не нашли…
– А чтоб вас! – сказал Стефан. – Иди. Чтоб к закату тут следа вашего не было. К ночи я их отпущу.
– Да что ж нам, так и бегать теперь?
Крестьянин глядел Стефану прямо в глаза. Возможно, князь Белта видел перед собой будущего командира кучи. Не так далеки были времена, когда в Бялой Гуре благородным объявляли всякого, кто умел сидеть на коне и держать саблю. И не спрашивали, где он раздобыл саблю и коня…
– Это не навсегда. Сейчас уходите, затаитесь, а дальше… Дальше поглядим.
Парень ушел. У сарая возникла перепалка, но скоро утихла. Потихоньку крестьяне снимались с места и тянулись вон со двора. Стефан дождался, пока все уйдут. А в прорехе облаков засветилось солнце, уже темнеющее. Пришлось зайти в дом. Кажется, солдаты ничего не взяли и не оставили от себя большей памяти, чем следы от сапог – и тело, лежащее на столе в гостиной. И все же дом выглядел разоренным.
– Что такое? – вслед за ним вошел пан Райнис. – Князь, нехорошо вам?
– Рана, – сказал Стефан, борясь с головокружением и стараясь, как ребенок, не наступать на просочившиеся через черные занавеси солнечные лучи. – Что-то разболелась…
– Так ведь беречь себя надо, а не скакать по лесу очертя голову. – Пан Райнис подхватил его, увел из комнаты с покойным в другую, усадил на маленькую кушетку.
– Окна, – пробормотал Стефан, уже чувствуя, как наваливается сон-беспамятство. Кажется, управляющий зачем-то бил его по щекам, и он успел еще подумать – не слишком ли холодны его щеки, не решит ли пан Райнис, что так и скончался…
Пришел он в себя как от толчка и безошибочно знал уже, что за окнами – ночь. Поднялся, прошел мимо комнаты с несчастным паном Грехутой, где теперь были зажжены свечи и монотонно бормотал добрый брат. У ног покойного сидела черноволосая женщина, так и не сменив порванную рубаху. Двор опустел, у риги никого больше не было. Стефан приказал отпереть засов и развязать пленных. Солдаты выбирались наружу, в свет факелов, щурясь и переругиваясь, к помятым алым мундирам пристала пыль и прелая солома, лица были в крови. Стефан узнал их – тот же отряд, что схватил тогда на дороге Зденека.
– Объясните мне, – потребовал он у капитана, – что это за самоуправство.
– При всем моем глубочайшем к вам почтении, светлый князь, разве мы должны давать объяснения? И я покорнейше прошу вернуть моим людям оружие…
Стефан пожал плечами.
– Кто же теперь знает, где ваше оружие? Вам стоило лучше его беречь. Времена, как вы сами мне сказали, неспокойные.
Капитан откашлялся и начал официозным тоном:
– С вашего позволения, князь, мы прибыли сюда вследствие неоднократных нападений на гарнизон. Нападения учинялись господином Грехутой, – быстрый взгляд на ворота, – ныне покойным, и его головорезами. Поэтому мы, согласно предписанию…
Ночь пришла, но голова болела немилосердно, и за это «ныне покойный» захотелось перегрызть остландцу горло.
– Извольте продемонстрировать.
– Простите?
– Предписание.
Как Стефан и ожидал, бумаги не нашлось.
– Так что же это. Вы явились в чужие владения без всякого позволения, убили хозяина… Вам повезло, что крестьяне управились с вами до моего приезда. По нашим законам я с полным правом мог бы затравить вас собаками…
– Здесь больше не ваш закон, князь Белта, – отчеканил капитан. – И вашего больше уж не будет.
Он явно в это верил. Насколько же безнаказанными они здесь себя чувствуют…
– Пан Райнис, – сказал Стефан, – подать сюда псаря.
Остландец отшатнулся.
– Вы не посмеете!
– Не вам говорить князю Бялой Гуры на его земле, что он посмеет сделать, а что нет. Вам отдадут сейчас лошадей. Вы уберетесь отсюда немедленно. И начальству вашему о ваших подвигах будет доложено, не сомневайтесь…
Убрались они быстро, будто и впрямь опасаясь собак.
Стефан надеялся, что капитана заставят ответить хотя бы за потерянное оружие. На остальное у него наверняка было должное разрешение… Сам он, едва вернувшись, написал гневную депешу маршалу Кереру и отправил с курьером. А заодно – и остальные письма. Их оказалось куда меньше, чем он ожидал. Куда меньше, чем отправлял когда-то Юзеф Белта.
Но уж сколько есть.
Стацинский так и не вернулся, но домашних его отсутствие за ужином мало беспокоило.
– Я разослал приглашения сегодня, – сказал Стефан. – Мой отец заслуживал лучших проводов. Таких, куда съехались бы все, кто любил его. Все, кто был ему верен. Я негодный сын, я и сам не успел на похороны. Мой отец всегда был человеком добрым и справедливым, и у меня нет сомнений, что он вступит в Сад и сядет по правую руку Матушки. И если не его проводы, то его вступление в Сад я хочу отметить как должно.
«Неужто мне нужно было отдать душу, чтоб стать по-настоящему твоим сыном, отец?»
После ужина Стефан вышел в ночь. Проверил в конюшне своего вороного, потрепал по холке. Конь фыркал, переступал ногами, и Стефан задумался – не съездить ли прогуляться. Но лучше, чтоб лишний раз не видели, как князь скачет по ночам…
Вместо этого он побрел к реке и там увидел Стацинского. Мальчишка стоял в воде и умывался, отфыркиваясь. Был он при всех своих боевых украшениях, а в траве рядом лежала испачканная сабля.
Стефан дождался, пока анджеевец поднимется наверх.
– Мы недосчитались вас на ужине, – сказал он.
Стацинский не вздрогнул, как обычно делают люди, если неожиданно выступить из темноты и заговорить с ними. Лицо и шея у него были мокрыми и сравнительно чистыми, но идущий от него запах Стефан ни с чем бы ни спутал.
– Не хотел даром есть ваш хлеб, князь, – объяснил он. На лице его читалось хмурое удовлетворение от завершенного дела. – Я убил оборотня. Крестьяне говорят, он уходил было, а потом опять вернулся, житья им не давал. Но теперь не нужно беспокоиться.
– Благодарю, – машинально ответил Стефан. Стацинский постоял еще, но, не дождавшись продолжения разговора, пожелал доброй ночи и пошел к флигелю.
Стефан проводил его взглядом.
Он ведь говорил оборотню уйти. Но тот не послушал…
Обратно в дом не хотелось. Стефан всегда любил летние ночи, с самого детства, даже когда «недуг» не мешал ему находиться на солнце. Здесь, в поместье, ночь всегда была напитана тайной. В темневших, отливавших серебром и зеленью водах реки жили утопленницы, в зарослях парка прятались диковинные существа: их никто не видел, и только доносившиеся из чащи звуки позволяли догадываться об их обличье. Ночью было легко – и чем старше становился Стефан, тем отдохновеннее была для него темнота. Теперь, когда сам он стал порождением тьмы, сумеречный мир явил ему всю яркость, о которой смертные и не подозревали. Будто художник четко вырисовал для Стефана каждую травинку, каждый цветущий и засохший бутон, каждую косу плакучей ивы. И небо, раньше бывшее просто черным, раскрасил в тысячи тонких, но различимых оттенков. Если бы его не отвлекали, Стефан мог бы вглядываться в ночь часами, вдыхать пряные летние запахи – и даже сокрытый армат увядания и сырой земли не тревожил его, а наоборот, успокаивал.