– Отчего бы и не съездить. – И взял из вазы последнюю грушу. – Да я и рыбки бы отведал, настоящей, без всяких ваших глупостей.
Кажется, к нему возвращался аппетит. Дай-то Матерь.
– Так за чем же дело стало, – улыбнулась Юлия, – я велю, чтоб подали на ужин судака.
Дом тем временем готовился к приему гостей. Стефан надеялся, что этих гостей будет по крайней мере не меньше, чем он рассчитывал. Повсюду пахло смолой и дегтем – выкуривали древоточца. Привезли новые зеркала – дорогие, дражанского стекла – и устанавливали теперь по всему дому, меняя старые.
На землю покойного Грехуты пан Райнис пустил нового арендатора с условием, что вся челядь останется на своем месте, – да только половины челяди, придя, тот не досчитался, люди забрали перекованные косы и ушли в лес.
Экспедиция выдвинулась с утра, будить его не стали. Накануне, под самую ночь, из города вернулся Стан – встрепанный и возбужденный. Стефан сам удивлялся суете, которую он устроил вокруг друга. Вытащил на свет бутылку «капель князя Филиппа», звал слуг, чтоб состряпали поздний ужин – от которого Корда, впрочем, отказался. Странные прихоти расстояния – или просто человеческая душа неправильно его измеряет? Казалось бы, те семь лет, что Стефан провел в Остланде, ему было достаточно писем. Но теперь, когда Стан был рядом, он бы и вовсе не отпускал его от себя. Вешниц осмотрел Корду, нового «глаза» не заметил и, откланявшись, ушел спать – назавтра предстояла долгая поездка.
– Прости, что в очередной раз злоупотребляю твоим гостеприимством…
Корда, как Стефан и ожидал, от «капель» не отказался и скоро уже допивал оставшееся в бутылке.
– Ты наконец надоел пани Гамулецкой и она выставила тебя в шею?
– Я попросил бы тебя не шутить об этом, – сказал тот с неподходящей ему серьезностью. – У меня есть причина. Не годится жениху ночевать под одной крышей с невестой. Ты можешь меня поздравить, друг мой.
Когда Стефан не ответил, ошарашенный, Стан продолжил с нажимом:
– Я попросил руки пани Руты. И просил бы тебя не прохаживаться насчет моей нареченной.
Стефан замолчал. Корда всегда стеснялся своего происхождения – род его был хоть и благородный, но не знатный. Возможно, он и в Чезарию уехал оттого, что там давно забыли о различиях между баронами и торговцами. И все же – жениться на содержательнице кабака…
– На твоем месте… – начал он – и наткнулся на стальной взгляд Корды.
– Что бы вы сделали на моем месте, князь? Ездили бы ко вдовушке, но не думали бы жениться, потому что в обществе не поймут?
Стефан сказал бы именно это – и нарвался бы на вызов, потеряв единственного настоящего друга, что ему остался.
– На твоем месте, – сказал он мягко, – я женился бы на пани Гамулецкой незамедлительно и уехал бы в Чезарию, пока еще возможно покинуть страну.
Корда обмяк.
– Прости. Кажется, я стал слишком вспыльчив…
– Да ведь она старше тебя.
– Ненамного.
– Матерь с вами. – Стефан внезапно застыдился. – Мне ли не знать, как неразборчива бывает любовь.
Корда закинул ногу на ногу и стал набивать трубку. Он долго возился с ней и, наконец раскурив, сказал:
– Рута не уедет. Она убеждена, что восстание без нее не состоится. И, скажу тебе, это правда – если только вы собираетесь кормить солдат.
– Но ведь ты… – Стефан прервался. – Матерь добрая, Стан! Я думал, хоть у тебя хватит благоразумия не участвовать в этом!
– Скоро это будут называть не благоразумием, а немного по-другому, – заметил Стан, невозмутимо попыхивая трубкой. – Я не отменный боец, согласен – но много ли у тебя отменных?
Стефан только покачал головой.
– Я думал, хоть за тебя мне не придется бояться.
Сон в эти дни уже не был настолько глухим и беспробудным. Иногда Стефан слышал – или же ему казалось, будто он слышит, – чужие голоса за окном, осторожную поступь слуг в коридоре, не желавших будить князя, дальний звон колоколов. Иногда во сне приходили ему случайные образы, видения: сумрачный замок в горах, укрытый частоколом сосен, белозубая, ясноглазая девушка, танцующая под цимбалы, – Стефан все яснее различал в ней собственные черты…
На сей раз он опять упал на диван и забылся, едва влетев в плотно зашторенную спальню. Но теперь, смежив веки, он оказался не около замка, а в месте, смутно знакомом, на дороге, в конце которой виднелись ворота маленького городка. Совсем рядом покойно вздымались горы. Кажется, он оказался у Скелетова Хребта – все верно, вершины похожи на позвонки какого-то огромного существа. Поняв, где он находится, Стефан принялся искать взглядом своих и с облегчением увидел, как они выезжают из ворот с тремя подводами, полными рыбы. В небе висел тонкий обмылок луны, и чешуя тускло серебрилась.
Стефан глядел, как подводы сворачивают на дорогу, ведущую к тракту. Вот пан Райнис во главе процессии, вот вешниц, то и дело прикладывающийся к фляжке… За ними, лишь слегка отставая от Вилка и милициантов, – люди в матросских плащах. Одного из них Стефан узнал издалека – не зря еще в Цесареграде ему приходили вести о Самборском. Тот собирался вернуться – и вернулся.
Стефан последовал за процессией, не удивляясь – как обычно не удивляются во сне – своей роли бесплотного духа. Но скоро безмятежное путешествие было прервано; на дорогу вынесся конный патруль. Стефан не слышал топота их копыт, возгласов – сон проходил в полной, гладкой тишине. Но пан Райнис развернулся и что-то упреждающе крикнул своим людям, а пан Ольховский торопливо навел покров на подводы – вовремя, Стефану видно было, как сильно они проседают, рыба не может быть такой тяжелой… Отряд быстро и умело окружил процессию. Начальник затеял все такой же беззвучный разговор с паном Райнисом, придирчиво просмотрел врученные ему бумаги, поворошил рыбу на подводах – но, кажется, больше для порядка. Его подчиненные тем временем подъехали к Самборскому и его спутникам и, очевидно, потребовали подорожные. Подорожные были поданы, и Стефан готов был облегченно вздохнуть. Но гард глядел на бумагу с подозрением и в конце концов подозвал начальника. Тот приблизился, и поднятая им лампа осветила знакомое лицо – принадлежащее человеку, которого Стефан в этой процессии никак не ожидал увидеть.
Дальше все произошло быстро, как обычно во сне, где окружающее меняется с головокружительной скоростью, тогда как сам ты не можешь двинуться. Стефан видел, как начальник патруля требует бумаги у того, чье лицо он выхватил лампой, как недоверчиво крутит головой и велит ему спешиться, а всему обозу – остановиться. Видел тревожный взгляд вешница, брошенный на подводы, – видно, покров начинал слабеть. Видел панику в лице Самборского и то, как его рука тянется к оружию. Выстрелы – неслышные – он тоже видел. Будто по команде его люди повыхватывали пистоли и принялись стрелять. Вспышка за вспышкой расцветала в ночном воздухе. Зденек и остальные попрыгали с лошадей, пытаясь отцепить подводы, чтобы оттолкнуть их в лес. Гарды выхватили сабли, и в завязавшейся драке уже мало что можно было различить. Еще вспышка – и пан Райнис покачнулся в стременах. И тут Стефан очнулся. Вокруг была темнота, но за занавесями чувствовался еще не угасший день.
Что же это? Никогда у него не бывало настолько четких снов. Стефан прикинул – управляющий со своей экспедицией не добрались еще до Горувок, и до новой луны еще несколько дней. Значит, ему не могло привидеться уже произошедшее. В то, что это мог быть просто кошмар, ему не верилось – настолько четким все было, настолько реальным.
Похоже, слухи о беззвучности, с которой передвигаются вампиры, были сильно преувеличены. Стефан собрался в дорогу быстро. Дом уже спал, Юлия, которая в этот час обычно еще читала в гостиной, ушла к себе, утомленная их ночными бодрствованиями, – и слава Матери… Сонный и недовольный конюх, которому было велено не шуметь, заканчивал седлать Черныша, когда в конюшне появился Корда – еще более сонный и недовольный.
– И куда тебя, друг, снова понесло среди ночи?
Стефан кивнул ему на слугу, и оба вышли во двор. Стефан объяснил про сон. Корда ожидаемо не поверил.
– Побойся Матери. Ты же не малохольная девица на спиритическом сеансе!
– Я знаю только, что это еще не случилось. Все можно предотвратить, если только отвлечь патруль. Мне на Черныше это будет сделать легче всего.
– Да ведь ты никогда там не был! Ты не знаешь тех мест! Играть в догонялки со стражей – откровенное безрассудство. Даже от тебя не ожидал…
– Безрассудством будет упустить оружие. – Стефан взобрался в седло.
– Да что же это… – Корда плюнул, схватил поводья и велел конюху седлать Маледетто.
– Много тебе приходилось драться в Чезарии, Стан?
Друг только фыркнул, но встречного вопроса не задал.
Корда все еще боялся за него, как за живого.
Стефан вспомнил о лезвии, вошедшем ему в бок, о ране, зажившей прежде, чем он доехал до мельницы.
– Ничего со мной не станется.
– И как Лотарь терпел тебя столько лет, – проворчал Корда.
Стефан думал, что боязнь полетов заставит друга замолчать и сосредоточиться на том, чтоб не упасть с лошади. Но кони скакали по нависшим облакам так же ровно, как по дороге, и можно было подумать, что из-под копыт у них летят хлопья грязи, а не обрывки тумана. Стан продолжал честить его на все лады:
– Тебе сейчас нужно принимать гостей и думать о выборах, а не по лесам скакать! Да Марек с его замашками команданта и то благоразумнее тебя!
– О выборах? – Стефан придержал коня, потом вспомнил, где он, и, выругавшись, ослабил поводья. – Нам не до выборов сейчас, Стан.
– Ты что же, собираешься стать диктатором? Дружба с цесарем плохо на тебя повлияла…
– Порой, – в сердцах сказал Белта, – я думаю, что диктатура пошла бы Бялой Гуре только на пользу. Нет, Стан, не пугай: только выборов нам сейчас не хватало. Это же бесконечно…
– Бесконечно, если есть из кого выбирать. Можешь корить меня за дружбу с чезарцами, но они поставили на тебя не просто так…