Стефан скучал по Ней, почти так же, как по умершей Катажине, – пусть та и не была ему настоящей матерью, свое сиротство он ощущал так же сильно, как Марек. Но теперь к тоске примешивалась обида. Разве не за Ее землю он продал душу, отказался навсегда от своего места в Саду? Он не отвернулся от Матери в гневе, не предал Ее словом и до последнего не искал чужой крови…
Но Ей, кажется, было все равно, отпустив сына Своего за грань, Она больше о нем не думала.
Пока – если не считать домашних – о его тайне знал только Кравец и, возможно, догадывался Лагош. Первый уже ничего не скажет, а второй, похоже, ждет бумаги и молчит. Но если князь Белта застынет при всем честном народе и не сумеет войти в храм, тут уж трудно станет ничего не заподозрить…
Подумав о Кравеце, он снова вспомнил об усыпальнице князя Филиппа, у которой они с бывшим тáйником стояли в ту ночь.
О Филиппе Белте говорили, что в минуту опасности, когда чужаки с оружием придут в Бялу Гуру, он встанет из могилы, и взойдет на Княжеский холм, и соберет свою армию…
Потому что в древние времена князья Бялой Гуры не в храме клялись в верности своей земле и Матушке-покровительнице, а на Княжеском холме, куда съезжались готовые к войне славные мужи.
Бойко – вот кто любитель выспренних поэм о былой славе и павших воинах. Пусть и о князе Стефане на холме напишет балладу, что ему стоит. А художник – тот, что так любовно изобразил льетенанта, – нарисует его в образе князя Филиппа, принимающего присягу…
Лишь бы художник, с его-то проницательностью, не изобразил Стефана господарем Михалом, с черепом в одной руке и кубком, полным крови, в другой…
Войцеховский появился глубокой ночью, и Стефан был рад, что по недавней привычке отправился в это время на прогулку. Дом полон гостей, и не хватало только, чтоб Лагош увидел выставившуюся в окно бледную физиономию… Стефан заметил рой летучих мышей еще на подлете и призывно поднял руку. Мыши окружили его, с шумом хлопая крыльями, – а через секунду перед Стефаном стоял румяный и донельзя довольный «дядя». Без лишних слов он заключил Стефана в объятия.
– Свершилось! – Вряд ли о вампире можно сказать, что он светится, но Войцеховский весь лучился от радости. – Позапрошлой ночью. Сын Михала наконец занял трон своего отца. Теперь господарь Золтан правит Драгокраиной!
– Да вы, никак, пили, дядя, – заметил Стефан, настолько брызжущей, несдержанной была радость обычно спокойного Войцеховского.
– Ваша правда, племянник.
По крайней мере, на ногах он держался твердо, да и перелететь из Драгокраины в Бялу Гуру смог, кажется, без труда. Но Стефан сделал себе мысленную заметку о вреде неумеренности.
– Я выпил их много… врагов нашего господаря. Возможно, последние были уже лишними…
– А Николае? Его вы тоже…
– Николае оказался весьма разумен. Когда он увидел, какие силы выступают против него, то сам отказался от престола. И был препровожден в замок… бывший замок господаря Золтана. Стефан, Стефан, мы наконец вернулись. Наконец я смогу пригласить вас в свой дом. Конечно, он обветшал… Теперь дело за вами, племянник. А вы так ужасно выглядите, сколько же вы не ели?
Стефан не ответил, и «дядя» рассердился.
– Вам же не три года, чтоб разрезать вам мясо и класть в тарелку! Что же мне, и дичь вам пригонять?
– Скоро у меня будет сколь угодно дичи, – тихо ответил Стефан. – Вы же понимаете, насколько важно мне сейчас сохранить тайну.
Войцеховский чуть смягчился.
– Да ведь у вас тут полная деревня крестьян.
– Это мои крестьяне, – с нажимом сказал Стефан.
– Вот именно, – кивнул «дядя», и Стефан едва не бросил всю затею тут же.
Да только поздно уже бросать.
– Вы же помните, при каких обстоятельствах погибла моя мать. Или вы и мне желаете такой же участи?
– Конечно же, нет, – смешался Войцеховский. – Но я не желаю вам и голодной смерти. Если хотите, мы могли бы поохотиться вместе, я помог бы вам…
– Помогите мне в другом. Мне весьма подошло бы сейчас ваше умение оборачиваться летучей мышью…
Войцеховский мягко рассмеялся.
– Такое умение приходит с годами, а порой и с веками… Вы сейчас, простите за сравнение, как младенец, который едва учится ходить.
– Досадно.
– Весьма, – согласился Войцеховский и продолжил Стефанову мысль: – Досадно, что вас некому было учить, а сейчас и времени у нас нет… Но я мог бы показать вам другой трюк – он всем нам доступен, если проявлять должное упорство…
Он встал и протянул вперед руку – будто ловил сокола. Сверху тут же спикировала летучая мышь, уцепилась за рукав, уставилась на него, будто и впрямь ожидала приказаний. Войцеховский на миг прикрыл глаза. Мышь взмыла в воздух, а за ней – будто хлопьями пепла в ночном небе – вся ее стая. Они облетели двор по кругу, а после мышь вернулась, уцепилась за плечо Войцеховского.
– Эти твари нам подчиняются, вы можете посылать их куда угодно, – улыбнулся он.
Собрался было улетать, но Стефан остановил его.
– У меня к вам еще одна просьба, дядя.
– Какая же? – Кажется, сейчас он готов выполнить любую.
– Мне необходима бумага, подписанная… господарем Золтаном. Бумага, в которой он от имени всей Драгокраины и своего рода откажется от притязаний на Пинску Планину.
Войцеховский чуть протрезвел.
– Я, кажется, даже знаю, для кого вам понадобится эта бумага.
– Для того чтобы привлечь союзника, без которого у нас вряд ли что получится.
– Не доверяйте ему, племянник.
– И не собирался. Но нужно добиться, чтоб он поверил мне.
Хотя ночь была глубокой, бодрствовал Стефан не один. Возвращаясь, он заметил движение за деревьями. Поздно же кто-то из гостей решил прогуляться… Стефан прошел меж темных стволов деревьев к алее. По аллее крадучись – хотя все окна в особняке были погашены и вряд ли кто-то мог его видеть – шагал Блажинич. Неясно было, куда он направляется, и потому Стефан пошел за ним. Дойдя до конца аллеи, Блажинич неожиданно ступил в темноту под старыми раскидистыми каштанами, и Стефан, остановившись, услышал приглушенные голоса:
– Ну? Никто не видел? Молодец, молодец. Так и пойдешь. Доберешься до деревни, там уж возьмешь коня, а то на коне тебя живо остановят… Вот тебе, на, пожалуй, еще возьми. Главное, не попадайся этой… милиции. Попадешься – что скажешь?
– Скажу, отец заболел, пан по милости своей отпустил навестить…
– Молодец, молодец. Все запомнил, что я тебе говорил? А ну, перескажи-ка…
Слуга торопливым шепотом принялся пересказывать. Стефан послушал, а потом шагнул вперед из своего убежища под деревом.
– Что же это вам так поздно не спится, пан Блажинич? Видно, вас, как и меня, терзает бессонница…
Тот вздрогнул. Уставился на Стефана со смесью раздражения и страха.
– А… это вы, князь? А мне было показалось…
– Что вам показалось? – тихо спросил Стефан, наступая. Слуги простыл и след.
– Да нет, ничего, – забормотал Блажинич. – Только вы как-то вдруг подошли, напугали…
– Разве нужно меня пугаться? – улыбнулся Стефан, перехватывая его взгляд. И, глядя прямо в расширенные зрачки, проговорил: – Вы позовете вашего человека обратно, бригадир Блажинич. Прикажете ему, чтоб он забыл то, что раньше выучил. А вместо этого велите ему выучить то, что я вам сейчас скажу…
Чем дольше Стефан говорил, тем больше расслаблялось лицо Блажинича, словно он засыпал на ходу. Под конец и вовсе казался на грани обморока. И тем не менее стоило отпустить его, как бывший бригадир четким шагом отправился по аллее – искать слугу. Власти ждут новостей – так пусть же они их получат…
Жаль, что это Блажинич, тот, кому отец доверял спину… Будь тот жив, вряд ли Блажинич решился бы на предательство. Нужно было расспросить, наверное, чем ему заплатили, – но пусть Матушка его судит…
Стефан вернулся к себе в кабинет, зажег свечи, нашел тонкой бумаги и принялся сочинять письмо брату. Короткое и по делу – такое, чтоб могла его унести летучая мышь…
Через пару дней во двор залетел гонец. Расхристанный, на полузагнанном коне. Стефан с удивлением узнал в нем секретаря остландского посланца в Драгокраине.
– Помогите, – просипел тот. – Помогите, князь, прошу. Недобрые вести. Нужна лошадь… нужно в столицу…
Гонца вынули из седла, отпоили. Потом Стефан разогнал слуг, а секретаря забрал к себе в кабинет, запер дверь.
– Не поднимайте панику. Что случилось?
– Предательство. – Секретаря трясло от долгой скачки. – Переворот, князь. Деневеры… никто не ожидал. Они… как летучие мыши, взялись ниоткуда… На мне есть кровь? Я думал, есть, там много было… много крови. Господарь пропал, посольство под охраной… Я моложе, я вырвался.
– И молнию не послать оттуда?
– Какая молния, – гонец нервно рассмеялся, – они взяли и башню, и все… А никто в них не верил. Знаете, что значит «деневер» по-дражански? Кровосос!
– Ну полно, полно, вы утомились. Останьтесь, отдохните, а я отправлю человека в Швянт.
Тот замотал головой.
– Нет. Поскачу сам, сперва в Швянт, а после в Остланд. Цесарь должен знать, а я один – свидетель…
Секретарь передал от господина посланца второпях начерченную записку, сообщающую о чрезвычайных обстоятельствах в Драгокраине и просящую «дорогого друга» оказать подателю записки всяческое содействие, чтобы новость скорее сообщили Лотарю. Удивительно, как для слуг цесаря Стефан еще оставался своим человеком, которому можно доверять, у которого можно просить помощи.
Задерживать гонца не было смысла. Подкрепившись, секретарь уехал на свежей лошади – и с приказом хранить все в тайне, пока не доберется до льетенанта.
В ту же ночь вернулся Войцеховский с грамотой, где весь текст был бурым. На следующий вечер Стефан разыскал Лагоша, увлек его в кабинет. Развернул перед ним бумагу.
– Что же, – сказал граф, – теперь дражанцы всякий документ будут кровью подписывать? И вы на это согласились, князь?
– Они подписывают своей, – сказал Белта, – а остландцы станут – нашей. И я прошу вас смотреть не на чернила, а на то, что этими чернилами написано.