– Я давал присягу, – сказал тот и вытер мокрый лоб.
Фамилию его Стефан уже слышал, но запомнить не смог. Не из благородных, но как-то оказался в гвардии. Для него, наверное, и само княжество – давно стертое с карты воспоминание, он родился в великой остландской Державе. И в его глазах Стефан – предатель.
– А вы… вы что затеяли? Вы думаете, вам это с рук сойдет? Р‐революционеры…
Он, кажется, хотел сплюнуть, но передумал. Стефан понял вдруг, что их окружает чуткая, настороженная тишина. Он чуть наклонился вперед.
– Я не склоняю вас к измене. Мне хотелось бы только избежать лишней крови… тем более что это кровь белогорцев. Я прошу вас, капитан, во имя всего святого, не затевать сейчас боя…
Тот упрямо качнул головой. Стиснул челюсти. Не сдастся – именно потому, что не благородный, он и не может отказаться от клятвы.
Стефан вздохнул.
– Как представитель командования свободной Бялой Гуры, я вынужден вас арестовать.
Капитан вскинул голову.
– Попробуйте.
– Солдат пожалейте, – тихо сказал Стефан.
– А вы – пожалели город?
Вот же демагог, прости Матушка, такого бы к Бойко на лекцию…
Стефан услышал, как сзади взвели курок, – но прогремевшего выстрела все равно не ждал. Капитан поперхнулся и каким-то обыденным движением ткнулся носом в гриву своего коня.
И тогда тишина кончилась.
Кордон дрогнул. Первыми открыли огонь не люди Стефана, а схоронившиеся на крыше бойцы Студенческой армии. Княжескому багаду посеянного ими замешательства хватило, чтобы выхватить оружие и занять позиции. Кто-то из гвардейцев начал стрелять вверх, но промахнулся. Бойцы Стефана с явным удовольствием палили из «рыбного» оружия. Чезарские пистоли перезаряжались куда быстрее, давая преимущество, и скоро в кордоне появилась брешь. В нее и бросились.
У особняка маршала Керера – у палаца Белта – алая стража стояла плотно, со взведенными курками ружей. Этот отрезок улицы казался вымершим, хотя из боковых улочек доносился шум.
Через позолоченную решетку было видно, что в доме полным ходом идут сборы. Во дворе стояли две кареты, прислуга сновала туда-сюда с вещами.
– Не стрелять! – раздался резкий голос. Комендант Швянта сам подъехал к воротам, одетый по всей форме. Суровое лицо чуть смягчилось, когда он увидел Стефана.
– Князь Белта, – сказал маршал, глядя через ворота. – А на вас что нашло?
– Боюсь, то же, что и на моих соотечественников, – ответил Стефан.
– Это весьма опасная болезнь, князь, – покачал головой Керер. Люди его были напряжены и недвижны, хорошо он их вышколил…
Керер все еще говорил со Стефаном так, будто тот был если не другом, то, по крайней мере, союзником. Союзником, который совершил ошибку и которого надлежало наставить на путь истинный. Тогда как Стефан глядел на него будто из-за призрачной стены – и он не знал, отделяет ли его эта стена от бывших остландских друзей – или от рода человеческого.
– Что бы вы ни затеяли, вы выбрали плохое время, – проговорил маршал все так же светски. – Сейчас война, князь, вас могут попросту повесить за предательство.
И вешать в таком случае будут по приказу самого маршала…
– Лучше одумайтесь и помогите обуздать ваших людей, чтобы не случилось трагедии. – Только сейчас Керер бросил взгляд поверх Стефанова плеча на его бойцов.
Стефану же отлично было видно суету, что происходила в особняке за спиной маршала, мечущиеся за шторами силуэты. Окна на последнем этаже неожиданно ощерились дулами: Стацинский времени не терял.
– Боюсь, ни у меня, ни у вас не хватит сил их обуздать. Швянт взят войсками свободной Бялой Гуры, и я настоятельно прошу вас сдать оружие. Чтобы не случилось трагедии.
– Да вы смеяться изволите… – начал Керер, но тут за спиной у него послышался крик, и генерал обернулся.
По саду к нему бежала одетая по дорожному женщина, ухватив за руку девочку.
– Стой! – совершенно по-военному гаркнул Керер, но было поздно: женщина уже подбежала на расстояние выстрела. С лица маршала резко стекла краска, в глазах мелькнула паника.
«Да за кого он нас принимает?»
«За белогорцев», – сам себе ответил Стефан.
– Князь, – выдохнул Керер.
– Маршал, если вы сдадитесь и велите своим людям покинуть мой дом, мои солдаты эскортируют вашу семью к границе с Остландом. Иначе им не дадут даже выехать из города.
Женщина с девочкой остановились, переводя взгляд со Стефана на маршала и обратно.
– Поверьте, сейчас вашим близким будет безопаснее вдалеке от Швянта…
Керер уже не был таким бледным, он побагровел от гнева.
– Вы… – сказал он. – Ваши… канальи ворвались ко мне самым жульническим образом, и теперь вы смеете…
«Канальи» меж тем повысыпали во двор, переполошив прислугу, и схватились с солдатами Керера. Маршал открыл рот. Стефана держали на мушке, и он успел уже превратиться из князя в государственного преступника, освободив Керера от всяких сомнений. Пожалуй, его дело было бы уже сделано, если бы не супруга маршала, которая теперь в страхе прижимала девочку к себе.
– Если вы прикажете им открыть огонь, я дам своим такой же приказ, – предупредил Стефан.
– Не стрелять, – глухо велел своим маршал.
– Йоган, что происходит? – срывающимся голосом спросила женщина. Девочка глядела через решетку на Стефана и его армию скорее с любопытством, чем со страхом.
– Отзовите, – тяжело сказал маршал, – этих своих…
Маршала Керера увели, семья его благополучно уехала в двух каретах под эскортом.
В полной тишине, под беспомощно-враждебными взглядами остландцев Стефан Белта въехал в ворота своего дома – через семь с лишним лет после того, как покинул его.
Стефан успел, оказывается, забыть, как внушительно выглядел палац Белта, как вздымались башни против светлого неба. Может быть, остландское золото ослепило его, а может, просто забыл, – но издалека дворец помнился ему небольшим, едва не замшелым.
Он тронул коня, остальные двинулись за ним.
Ровные квадраты сада остались почти прежними. Маршал Керер – человек военный, видно, было ему не до устройства сада, оставил как есть… А разбитые фонтаны восстанавливать не стал, вместо них – клумбы, усеянные алыми цветами.
– А маршал-то патриот, – заметил Корда, – даже цветы у него остландские…
Он подкручивал ус, с удовольствием и открытым любопытством осматривал сад. Знай Стефан друга чуть похуже – решил бы, что происходящее ему нравится.
– Наконец я могу пригласить тебя отобедать дома, – сказал Стефан, прогоняя странную неловкость, что овладела им, когда он въехал в ворота – под чужим гербом.
Он вспомнил, как то же самое ему недавно говорил Войцеховский.
– Боюсь, мой друг, нам будет не до обеда…
Во дворе выстроились слуги – те, что остались. Они стояли настороженно, неподвижно. Ждали чего-то.
– Я князь Стефан Белта, – сказал он.
Зашептались. Потом шепот затих, как шелест листьев после порыва ветра.
– Те, кто желает уйти, – сказал он в гулкую тишину двора, – могут это сделать. Но тем, у кого семьи, я бы советовал укрыться здесь.
– Осмелюсь доложить, – сказал высокий немолодой слуга. Лицо не такое морщинистое, но голова седая, лишь на висках немного оставалось черного. Он держался так, будто был главным. Видно, домоуправитель. – Те, кто хотел сбежать, уже сбежали.
Слуг и в самом деле было слишком мало для такого дворца.
– Вот как. А вы что же остались?
– Хозяина ждали, осмелюсь доложить.
– Какого хозяина?
– Настоящего. – Старик поднял подбородок. Лжет или нет? Да и какая, впрочем, разница… Лицо домоуправителя смутно знакомое. Уж не родственник ли пану Райнису? Но Райнис не стал бы служить чужим.
Хорош из тебя князь, Стефко, собственных слуг не помнишь…
Впрочем, вряд ли они были настолько верны маршалу, что стоит опасаться яда или удара кинжалом.
– Герб этот уберите с ворот, – сказал он сухо. Глупо, наверное; есть ли время заботиться о гербах.
Теперь ему заново открывались просторные залы, свет, начинающий розоветь, лился на полы, расчерченные знакомой клеткой. Стефан шел сквозь анфилады и поначалу ничего не узнавал. Было так, будто он, поднявшись поутру, пытался вспомнить сон – а проявлялись лишь несвязанные куски, обрывки паутины. Вот инкрустированный кофр в углу, дед привез когда-то из Чезарии. Вот знакомая пузатая лампа – она давала прекрасный свет при игре в тени, и он пугал Марека сделанным из двух кулаков огромным волком.
А портреты на стенах – чужие.
Явился домоуправитель.
– Осмелюсь доложить, герб с ворот убрали, я послал людей за старым, он зарыт в саду. Будут ли еще распоряжения?
– Кабинет отцовский открыт?
– Осмелюсь доложить, нет, ваша светлость. Маршал Керер его не любили. Говорили, там темно.
– Прекрасно. Откройте кабинет, приберите. Принесите свечей. Будут приходить гонцы – отправляйте их туда. И уберите со стен портреты. – Он не желал говорить так резко. Но сон, собираемый по кускам, никак не хотел возвращаться.
«Если посмотришь в окно, когда проснешься – сон забудется», – говорила Катажина. Стефан с силой сжал стоящий на комоде позолоченный канделябр. Не откровенная безвкусица, как у льетенанта, но раньше этих канделябров здесь не было…
Корда, до того молча осматривавший гостиную, положил ему руку на плечо.
– Ну, ну…
– Катажина умерла, – проговорил Стефан. – Отец умер. Марек… пес знает, где он сейчас. А я даже не могу вспомнить. И картины эти… теперь их обдирать – будто сам я мародерствую.
– Это твой дом, – спокойно сказал Корда. – Ты вернулся домой, Стефан.
Он хотел возразить; хотел сказать, что домом это было, когда здесь, над пианино, висел портрет прадеда и из-под двери отцовского кабинета лился свет; когда Марек сломя голову бегал по коридорам, не боясь поскользнуться на мозаичном полу. Когда в бальной зале танцевали и наверху в белой лепнине синело небо. Но фреску убрали, потолок был белым, со строгим орнаментом и чужими вензелями по углам.