– Тут было небо, – сказал Стефан, вспомнив чуть облетевшую лазурь и белую дымку облаков. – Я помню, тут было небо.
В этот момент снова возник домоуправитель.
– Осмелюсь доложить, к вашей светлости курьер. Вести сюда или в кабинет?
«Уже? Быстро же они…»
– Сюда, – велел Стефан.
Курьер – раскрасневшийся мальчишка из студентов Бойко, в этой нелепой шапочке с пером – в отличие от Марека, на полу поскользнулся. Влетел в гостиную, сделав пируэт.
– Доклад от генерала Бойко! – Огоньки свечей встрепенулись, хрусталь зазвенел. – Полчаса назад бригада генерала Бойко захватила почтовую станцию!
– Потише, – поморщился Корда, но юнец не обратил на него внимания, он во все глаза смотрел на Стефана.
– Взяли? А как же маг?
– А что маг? – сощурился мальчишка, как будто с большим знанием дела. – Он же почтовый, нашему вешницу не чета! Вешниц его обезвредил! Были захвачены послания, которые следовало отправить молнией!
Стефан взял у него легкую холщовую сумку. Молния и самим им сейчас пригодится, а главное, теперь из Швянта нельзя будет обратиться за помощью к Остланду… Возможно, это даст им немного времени.
– Сколько людей на станции?
– Два багада, – отрапортовал курьер. – Вокруг уже поставлен караул. Когда освободят Княжескую дорогу, у нас будет сообщение прямо с замком.
– Передайте генералу мои поздравления. Ну и кто сказал, что нам будет не до обеда?
– Накаркал, твоя светлость, – вздохнул Корда. – Глубоко извиняюсь.
Стефан, хоть и не простил до сих пор Бойко тех двоих мальчишек на виселице, не мог не поражаться тому, как хорошо поэт распланировал свою революцию. Хотя стоит ли удивляться, что студенты, привыкшие удирать от стражи, хорошо выучили окрестные крыши и черные лестницы кабаков. Захват почтовой станции не просто позволил им выиграть несколько дней. В мешке с посланиями оказались и военные реляции. Кампания только началась, но солдаты цесаря за Стеной уже терпели первые поражения. Вполне понятно, если знать, что последней победой Остланда стал разгром войск Яворского, да и на него понадобилось немало сил. Несмотря на всю свою мощь, армия Державы слишком привыкла укрываться за Стеной. К тому же теперь цесарю не приходилось рассчитывать на союзников: Чезарец, как и следовало ожидать, позабыл о всех договоренностях, в Драгокраине было вовсе не до чужих кампаний. В одном из посланий к льетенанту спрашивалось, за какое время он сможет набрать белогорский отряд, чтобы безотлагательно отправить его «на помощь нашему брату господарю Николае». Стефан пробежал глазами несколько депеш и сел составлять короткое сообщение об освобождении столицы Бялой Гуры войсками избранного князя. Их отправят молниями в Чеговину и во все шесть Углов.
Марек – где бы он сейчас ни был – услышит…
Когда день перевалил за половину, остландцы огляделись и с удивлением поняли, что уже проиграли. Рассредоточенные по городу группы солдат теряли всякую связь друг с другом. Второпях набросанные на улицах баррикады если и не слишком хорошо защищали своих строителей, то по крайней мере мешали лошадям. И не все солдаты соображали сразу, что нужно беречь пули – казармы взяты, склады погорели, а город окружен, и оружия взять будет неоткуда. Самые здравомыслящие занимали особняки, запирались, на крыши и к окнам ставили стрелков в ожидании, что подкрепление придет и вырвет их из мутного кошмара.
А город меж тем стремительно зеленел. Алые с черным полотна срывались отовсюду, и в окнах домов вывешивались зеленые флаги с белой горой и соколом. Те, кому неоткуда было достать спрятанное до лучших времен полотнище, наскоро крепили к древкам полосы белой и зеленой ткани. С баррикад, с улиц, с балконов неслось:
На вдовьих слезах,
На наших костях
Воля уродится.
Над родной страной
Летнею грозой
Небо разразится.
К утру оказалось, что две стороны в городе поменялись местами: теперь повстанцы завладели улицами, а оставшиеся в городе солдаты забаррикадировались где придется.
– Что же это за война, – плюнул перебравшийся к Стефану Вуйнович, – то мы брали города, а теперь берем улицы… и то не справляемся, смешно сказать…
Город стал пустеть. Бежавшим из него гардам и солдатам не чинили препятствий, задерживали только офицеров, да и тех чаще всего отпускали, допросив и забрав оружие. Пленные требовали лишнего внимания и средств, а ни того ни другого у повстанцев сейчас не было.
– Мы их выбили! Выбили! – ликовали гонцы от генерала Галата. Ликовали слишком громко, надо бы объявить, чтоб реквизированных погребов не трогали до окончательной победы.
А скорее – пока только реквизированным вином и останется запивать поражение…
На улицах остландских бойцов действительно больше не было, но те, кто остался, забаррикадировались в Княжьем замке и оттуда удерживали площадь. Храбрецы, которые пытались пробраться ближе к замку, так и остались лежать на выщербленных булыжниках – забирать тела уже никто не рискнул.
Другие, судя по донесениям, заперлись в здании суда – как раз напротив кабачка Гамулецкой, кто-то даже засел в крепости, откуда к тому времени сбежали пленные.
– В крепости они бы оказались и так, и так, а вот остальных придется выкуривать…
Ночь цесарские солдаты провели в замке, удобно расположившись вдоль галерей и отстреливая всех, кто пытался приблизиться.
– Так, может, пусть они там и сидят, пока не устанут?
– Не скоро они устанут, – вздохнул Вуйнович. – В замке своя оружейная и полные погреба.
В оружейной не так много порошка – после манифестаций в столице льетенант боялся, что кто-то может пробраться в замок и устроить фейерверк. Но погреба полны. Остландцы будут спокойно ждать подкрепления, а оно придет куда быстрее, чем легионы Марека…
– Наш багад попытался их атаковать, – частил посланник от Самборского, – но мы понесли потери, трое убитых, и… они едва не ранили нашего хожисту. И хожиста Самборский дал приказ отступать… Он поставил стрелков на ближайшей крыше, но там далеко, не попасть.
Так и вышло, что расставленные Самборским стрелки праздно сидели на крышах, время от времени постреливая в расставленный на площади кордон – но и то делая редко, справедливо полагая амуницию конечной, а дело – бессмысленным.
Самборский не дотерпел; Стефан после давешнего сна этому не удивился.
– Что за затея, – ворчал Вуйнович, – передай, мальчик, своему хожисте, чтобы больше без приказа в такие атаки не ходил… да еще без разведки.
Самборский, конечно же, заартачится, но и он должен помнить, что со времен князя Станисласа даже самые вольные из багадов должны подчиняться воеводе.
Воевода меж тем смотрел на Стефана, будто тот знал, где эту разведку брать.
Хотя… Знал, если подумать. Вот только Вуйнович его идею вряд ли оценит.
Кто-то предложил было вешницу запустить в укрывшихся там солдат «чезарским шариком». Ольховский раскричался. Выходило по его крикам, что если использовать «шарик» в городе, то мало того что от замка целого камня не останется, но и столицей Бялой Гуры станут Чарнопсы.
– Ничего, и без колдовства их выкурим…
– Твой дом полон проходимцев, Стефко, – с нарочитой брюзгливостью сказал Корда, имея в виду бесконечных вестовых, гонцов и хожист, появлявшихся время от времени и просивших у новоявленного князя то оружия, то солдат. Стефану нравилось это постоянное оживление – в хорошие времена дом Белта никогда не пустовал.
Но в чем-то Корда был прав. Никогда еще дом Белта не воевал рука об руку со студентами, владельцами кабаков и прочими разночинцами. Вольные багады существовали всегда, но прежде их сколачивали из знатных отпрысков: буянов, последних сыновей и княжеских бастардов. А не мелких помещиков, согнанных с земли, и оставшихся без дела крестьян.
Может быть, Бойко и здесь прав, и во время следующего восстания уже не будет нужды в князьях…
А Стефану за этих «проходимцев» придется отвечать перед своими. Теми, кто не понял еще, что времена изменились.
– У меня не шесть рук, – сказала Бранка Галат. – Ни у кого из нас не шесть рук, хотя они очень бы пригодились.
Бранка чем-то напоминала пани Гамулецку, наверное деловитостью – потому что иначе трудно было найти сходство между юной пани Галат, в девичестве княжной Томиславич, и вдовой держателя кабака. – На Хлебной горят амбары. То ли бомба попала, то ли солдаты подожгли, чтоб нам не досталось. На пожарных каретах ни души, все сбежали. Мои девочки держат шпиталь, а у меня, как я уже сказала, не шесть рук.
– А что пан Галат?
– Пан Галат у казарм, и лишних людей у него нет.
– Сколько? – Стефан невольно перешел на ее деловой тон.
Бранка сверкнула по-саравски черными глазами. Белый платок сбился на темных кудрях, щеки раскраснелись.
– Двадцать, – сказала она. – Хорошо бы толковых.
– Пятнадцать, – ответил Стефан, – и уж каких есть, дражайшая пани.
Корда фыркнул.
– Какой в тебе торговец пропадает, Стефко!
– Вольно тебе шутить, – Стефан прищурился, – а моим торговым навыкам до твоих далеко. Назначаю тебя военным интендантом Швянта.
– Да ты умом повредился, твоя светлость… – начал было Корда, но замолк и вздохнул, смиряясь с новой должностью. Как-то естественно в доме появилась пани Гамулецка, напомнив Стефану, что завтрак и обед солдаты в своем возбуждении пропустили, но об ужине непременно вспомнят. Пани Рута тоже надела эйреанку и белый платок – форма делала ее неожиданно хрупкой и серьезной. Она внимательно глядела на карту, тут и там помечая ее крестами.
– Вот это – наши кабаки, пусть солдатики туда кормиться ходят, я приказала, чтоб готовили на всю армию. Вот эти тоже будут наши, когда вы улицу вычистите. Лошади у меня есть, но людей под пули никто из нас посылать не станет.
Стефан их разговор не дослушал: почуяв близко закат, он ушел в бывшую детскую, наказав разбудить, как только сядет солнце. Но проснулся сам, отодвинул штору и увидел белесые облака, плывущие по черному небу.