Куртка мокро липла к телу, но что поделать. Они все рассчитали правильно и оказались в коридоре для слуг, вот только слуг здесь больше не было. Осторожно ступая по разукрашенным плитам, Стефан вспомнил вдруг, как приезжал в замок по приглашению льетенанта. Розовое вино, розовые конфеты и белая сахарная ручка жены льетенанта – сейчас, верно, супруги уже на полпути к Стене… Интересно, висит ли еще в парадных покоях тот портрет?
Стефан, стараясь ступать бесшумно, устремился к черной лестнице; анджеевец так же тихо поднимался за ним. С лестницы было видно галерею второго этажа, бойцов, приникших к окнам. Галереи были темны – слишком широкие и высокие створки попытались закрыть. Шторы опустили, окна внизу заложили сорванными с кресел вышитыми подушками. На подушках там и тут почивали ружья. Бойцы явно опустошили замковую оружейную: на полу у их ног лежали сумки с патронами. Те солдаты, что не караулили у окон, забылись сном прямо на полу.
Он кивнул Стацинскому, и мальчишка рванулся вверх по лестнице. Через мгновение сверху грохнуло.
– Какого… – сказал вдруг один из бодрствующих солдат и вскочил.
– Измена!
Солдат, заметивший Стефана, надвинулся на него – и тут же получил лезвием в бок. Стефан действовал почти безотчетно. Стрелок завалился на пол. Затрещало чье-то огниво, запылал факел: солдаты пытались разглядеть гостя. Хорошо – он обещал своим людям свет…
– Нечистая! – вдруг взвыл один из бойцов, указывая на широкое зеркало в галерее, в котором неожиданный противник не отражался. – Нечистая сила, братцы, бей, во имя цесаря!
Тут уж на него накинулись всем скопом. Стефан привык к своей новой легкости, к тому, как замедлялись в драке чужие жесты. Остландцы быстро поняли, что сабля его не берет, начали палить. От нескольких пуль он сумел уклониться, но другие вонзились в тело. «Не серебро», – твердил он себе, через силу двигаясь дальше, не позволяя резким вспышкам боли себя свалить. В глазах у солдат появился ужас. На лицах читался один и тот же вопрос: «Что ты такое?»
Но теперь он мог ответить.
– Я князь Стефан Белта. – Из его ран текла кровь, должно быть, чужая, своей-то почти не осталось. Но раны на глазах затягивались. – Избранный князь Бялой Гуры и полноправный хозяин этого замка. Извольте… – Удар; парировать; да хватит терзать пистоль, ты же давно его разрядил… – Извольте его покинуть.
Сверху доносились крики – и выстрелы. Стефан глянул на ступеньки – Стацинского не видно. Ах, пес, он-то не бессмертный.
Едва отдавая себе отчет в том, что делает, Стефан задрал голову вверх, закрыв на миг глаза, нащупывая сознанием летучих мышей, прикорнувших на чердаке. Мыши проснулись, встрепенулись, снялись с пыльных балок – и тут же влетели в галерею третьего этажа.
Что-то ударило в плечо, Стефан отвлекся, запоздало парируя удар. Он рубил саблей почти не глядя, с одним желанием – обезвредить противника, а сам отступал потихоньку к лестнице. В нижней галерее уже гудело, слышно было, как в парадные ворота ударяют чем-то тяжелым. Он достиг черной лестницы в тот момент, когда его люди уже теснили солдат с другой стороны галереи. Затихший на время замок наполнился шумом. Стефан взбежал вверх, на миг потерялся в задымленной темноте, поперхнулся и еле успел увернуться: на него кинулись сразу же.
– Стацинский! – закричал он. – А, пес… Феликс!
– Феликс ему!
– Ребята, бей!
«Бить» не вышло: в первого попавшегося он разрядил пистоль и снова схватился за саблю. Те, в дыму, плохо видели, против кого сражаются. Летучие мыши носились по этажу с бешеным скрежетом.
– Ах, чтоб тебя!
– Берегись!
Сомлевший Стацинский оказался за одной из колонн. По боку у него растеклось темное. Стефан вздернул его на ноги. Поддерживая бесчувственного анджеевца, Стефан ступил к окну, бросил взгляд вниз. И Самборский не терял времени: только начался переполох в замке, и вот его солдаты уже на площади, сцепились с гвардейцами, еще немного – и прорвутся…
С другой стороны галереи, с парадной лестницы, раздавался топот. Гвардейцы Гайоса бежали по ступенькам на помощь товарищам. Стефан торопливо усадил Стацинского, прислонив к мраморной вазе, и быстро пересек коридор – мыши последовали за ним, как собака за хозяином.
Огромная парадная лестница, раздваиваясь, шла вниз, и по ней уже поднимались люди. Стефан замер на самом верху.
– Не стрелять! – своим, не оборачиваясь.
– Стойте! – А это уже капитан гвардейцев. Замер внизу с обнаженной саблей в руке.
Солдаты его тоже замерли, как на странном батальном полотне; на лицах дрожали отсветы факелов.
– Капитан Гайос, – сказал Стефан. Тот чуть наклонил голову.
– Князь Белта.
Узнал, хотя с лицом, покрытым кровью, князь, должно быть, больше походил на беглого каторжника.
– Позволено мне будет спросить, что вы здесь делаете?
– Как избранный князь Бялой Гуры, я пришел занять место, предназначенное мне по праву.
– На сколько дней? – спросил Гайос. – И какую цену мы заплатим за эти дни?
Он говорил спокойно. Можно подумать, они ведут светскую беседу. Если бы не тревожные отблески факелов, не звуки борьбы сверху. Гвардейцы сейчас отомрут, решат, что незачем разговаривать с преступником, – и бросятся.
Стефан сошел на несколько ступеней вниз. Поймал взгляд капитана.
– Прикажите вашим гвардейцам не стрелять.
Стефан заметил, как гвардейцы переглядываются.
– Льетенант сбежал, – проговорил Стефан, – вам больше некого охранять. Комендант города взят в плен. Я не уговариваю вас нарушить присягу. Я прошу только, чтобы вы приказали своим людям сдаться.
У Гайоса дернулся уголок рта.
Он явно сомневался. Совсем рядом шло сражение, гибли те, с кем он давал одну и ту же присягу. Красные отмороженные руки сжались в кулаки. Гайос отморозил их на Хуторах, куда попал за участие в восстании.
– Я прошу вас, – сказал Стефан четко и отчаянно, глядя в светлые глаза капитана, – сдавайтесь. Не будут же Ее дети на Ее земле убивать друг друга.
«Ну же! Чтоб тебя! Сдавайся!»
– Дайте мне слово, – через силу проговорил Гайос, – что вы сохраните жизнь всем моим гвардейцам.
– Я даю вам слово Белта, что сохраню жизнь всем, кто сдастся.
– Гвардия, – Гайос обернулся к своим, – льетенант бежал из города, не оставив нам приказов. Город захвачен. Мы в отчаянном положении. Я приказываю вам сдать оружие.
По рядам гвардейцев прошло смятение: с десяток человек, закричав: «Измена!» – выломились из общего застывшего ряда и загрохотали по ступенькам свободной лестницы вверх, на помощь товарищам. Остальные застыли в нерешительности. Гайос шагнул к Стефану, вынул саблю из ножен и протянул ему.
– Благодарю вас, – произнес Стефан куда суше, чем ему бы хотелось, но он не сомневался, что Гайос поймет, насколько Белта ему признателен.
Залязгало: подражая своему капитану, гвардейцы бросали сабли на пол.
– А‐а, да какого! – сказал вдруг один из них и стал ожесточенно срывать с себя эполеты. Несколько человек его поддержали; один стащил с себя кушак и разорвал его на две части, отбросив красную полосу.
В этот момент на лестницу высыпали люди Стефана, кашляя от дыма; кажется, бой на втором этаже кончился.
– Это же предательство, господа! – вдруг звонко сказал молоденький гвардеец. – Капитан, мы не можем сдаться сейчас, это предательство!
– Извольте подчиняться приказу!
Несколько гвардейцев бросились по ступеням вверх, на Стефана, а у гвардейца в руке оказался пистоль, и он целился в Гайоса. Стефан выстрелил раньше, выхватив пистоль у кого-то из своих: собственный он успел разрядить. Юноша охнул, выронил оружие и схватился за плечо. Зазвенели сабли: гвардейцы сцепились с повстанцами, ринувшимися на защиту князя. Поверх их голов Стефан поймал пораженный взгляд Гайоса: кажется, все произошло слишком быстро. Остландцев скрутили; впрочем, их только разоружили и вывели из города. Гвардейцев и вовсе отпустили на все четыре стороны. Некоторые остались, так же разорвав кушаки и получив обратно только что отданные сабли.
Велев препроводить Гайоса к себе домой, Стефан вернулся к Стацинскому. Анджеевец уже пришел в себя. Он оказался далеко не единственным раненым этим вечером, но, слава Матери, не попал в число убитых. Когда Стефан нашел его, юноша помогал уложить на носилки бойца с залитым кровью лицом. Белта с трудом узнал его: это был друг Зденека, еще один милициант. Стефан склонился над раненым, сказал несколько ободряющих слов, но так и не понял, услышал ли его бедняга. Стацинскому сказал:
– А вам самому носилок не полагается?
– Пустяковая царапина, – ответил тот. – Все прошло.
Но говорил он с неестественным апломбом, и при этом от него несло чем-то напомнившим чезарский эликсир. Стефан увлек анджеевца в сторону.
– Ну-ка признавайтесь, чего вы наглотались.
Стацинский сверкнул глазами.
– Это специальное зелье. Его делают у нас в Ордене. Оно в два счета ставит на ноги.
– И долго ли вы проживете, если после всякой раны будете так лечиться?
– Воины ордена Анджея обычно долго не живут…
Еще один. Но у Стефана хотя бы есть причина.
– Так вы рискуете не дожить и до конца восстания. Сопроводите этого несчастного в приют и оставайтесь там сами. Отоспитесь хотя бы остаток ночи. И не вздумайте оспаривать приказ.
Ополченцы уходили из города тихо, без бравурных маршей и клятв на площади, под тихое благословение доброго отца. Отправлялись нагонять багады, уже ушедшие к Планине и Казинке, вооружившись тем, что вешницу удалось своими заклятиями спасти от пожара. Галат и его товарищи морщились: сколько же порошка потрачено впустую, сколько оружия они не успели спасти с пылающих складов…
– Так зато и остландцам не достанется, – беззаботно пожал плечами пожилой хожиста. Старики не слишком жалели о черном порошке, дай им волю – армия и вовсе обошлась бы без огнестрелов.
Галат и Бойко решили остаться в городе: оба гораздо лучше были приспособлены к войне в университетских двориках и кабаках. Самборский же ушел, хоть Стефан и предпочел бы не выпускать его из виду. Но молодой князь так рвался защищать родину, что возражения оказались бесполезны. Вуйнович, хоть и подгонял бойцов, говоря, что раньше города и вовсе обороняли вдовьи роты да дети, сам остался в Швянте.