– Воевода должен быть одесную князя, – говорил он непреклонно. – Сейчас они все слетятся на нас, как пчелы на мед. Когда их одолеем, тогда нагоню остальных.
В полупустом городе оставались теперь только Стефан со своей ротой, Студенческая армия да багад Бранки. И вяло отстреливающиеся из своих убежищ цесарские солдаты. Вопрос со взятой крепостью решили радикально – наглухо заперли ворота. Говорили, что ночью солдаты осаждали тюремные стены – только теперь уже изнутри, чтоб вырваться и бежать.
В конце концов потянулись прочь и горожане.
– Нужно сказать, чтобы убирались подальше, – заметил Корда.
– О чем ты?
– Они доедут до тетки в деревне и счастливо там останутся. А завтра в ту же деревню заявится армия твоего друга, чтобы осадить город…
– Ты прав, – кивнул Стефан, с усилием не заметив «твоего друга».
– Я скажу Бойко, – проговорил военный интендант Швянта. – Пусть велит своим вестовым предупредить горожан.
Бежали не все. Те, кто в начале восстания вышел на баррикады, оставались в подчинении у Студенческой армии. К роте Стефана на третье утро прибавилась семья саравов: отец и четверо сыновей, все здоровые, все с оружием, которое неисповедимым образом добыли себе сами.
– Кто бы и кого сейчас ни бил, кончится все равно тем, что станут бить саравов, – объяснил старший, когда его спросили, отчего он хочет сражаться. – Так уж лучше мы начнем первыми…
На четвертый день Стефана разбудили днем. Даже через темные занавеси солнце светило так, что заломило виски и заслезились глаза. Надо попросить у вешница еще порцию его колдовства…
– Что такое? – спросил он хрипло.
– Они прислали парламентеров. Там, у моста…
У моста действительно ждали несколько конных. Одного из них Стефан узнал даже с такого расстояния.
– Матерь добрая. Это же Голубчик!
– Голубчик? – смешался генерал.
– Генерал и военный советник Лотаря. Его так прозвали оттого… впрочем, неважно теперь. Я думал, он командует войсками в Чеговине…
Всадники стояли недвижно. Стефан перевел взгляд на здание у моста: на крыше засели стрелки. Как бы им голову не напекло.
– Я поеду, – сказал Стефан. – Нужно с ним объясниться. При дворе мы были… почти друзьями.
– Я, пожалуй, ничего не стану говорить о твоем выборе друзей, мальчик…
Стефан накинул плащ с капюшоном, чтоб хоть как-то уберечься от раскаленно-белого солнца. Хорошо, что благодаря вешницу он вообще может выходить днем.
Около моста стояла тревожная, оглушающая тишина – такая бывает во сне, когда не слышишь выстрелов, будто заложило уши, только видно, как пули вспарывают землю и как падают убитые.
– Вот уж удружили вы мне, голубчик, – сказал парламентер. На коне он смотрелся еще лучше, чем во дворце, картинка, да и только. – Сделайте милость, сдайтесь, пока это все не перешло в… – Он поискал слово. – В погром, прости цесарь. Его величество любит вас, вы же знаете. Он в гневе, но я уверен, что он вас простит, если вы сдадитесь сейчас. – Голубчик усмехнулся: – Помните, вы приглашали меня к себе? А теперь, кажется, вовсе и не рады…
– Я рад любому гостю, который не приходит в мой дом с оружием.
Стефан невольно оглянулся на крышу – тихо.
– Боитесь, как бы ваши люди не выстрелили ненароком в парламентера? – ухмыльнулся Голубчик. – Если вы со своими не можете совладать, как от чужих будете отбиваться?
– Как-нибудь, – сказал Стефан, – отобьемся.
– Я со дня на день ждал отправки в Драгокраину, – вздохнул генерал. – а его величество берет и посылает меня в Белогорию…
– Все-таки у вас в столице превратное представление о нашем княжестве. Я давно уже не влияю на распоряжения цесаря, но я сделаю все, чтоб вам здесь было не скучнее, чем в Драгокраине.
– Он разгневается, – тихо сказал Голубчик. – А вы сами знаете, что, если его величество будет в гневе и пожелает вас наказать… Он пришлет сюда войска, не глядя на войну. Вы с ним поссорились, пусть, ваше дело, но обрекаете вы не только себя.
Как же все они вдруг забеспокоились о судьбах Бялой Гуры. Хотя Редрику Стефан готов был поверить.
– Если цесарь пришлет сюда войска, армия Бялой Гуры будет иметь честь дать им бой, – улыбнулся Стефан.
– А я ведь вечно заступался за вас, – с неожиданной обидой сказал Голубчик. – Когда говорили, что все белогорцы по натуре буяны, что им нельзя давать волю, я всегда ссылался на вас. Да, видно, зря…
Он поехал по мосту обратно, не оглядываясь, и Стефан понял: больше Остланд с ними разговаривать не будет. Теперь их будут бить.
Глава 23
В последнее время жизнь Стефана стала очень простой, чего раньше с ней не бывало. Она совсем упростилась, когда он оказался заперт со своими людьми в осажденном городе, который им предстояло защитить. Одно из посланий, полученных из Остланда, сообщало, что в Швянте введено военное положение, и после этого остландская почта замолчала. Зато пришло несколько молний из Чеговины (Ладислас поздравлял с избранием и клялся в дружбе), Чезарии и Флории (флорийцы обещали, что помощь в пути).
«Революционный совет» в лице Бойко и супругов Галат уже ждал – весьма оптимистично – молний из других городов, отбитых у остландцев. Стефан же считал, что и за Швянт, если удастся его защитить, нужно будет долго благодарить Матерь. Совет же едва не бесновался – они уже считали себя победившими и предлагали все более безумные проекты: как сместить цесаря с трона, а то и просто убить. Стефан отчасти понимал их: раз попробовав крови, трудно остановиться. И не мог не вспоминать недобрым словом давешнюю чезарскую картину.
В конце концов у него кончилось терпение.
– Вольно вам, господа, отсюда грозить кулаком остландскому трону. Обратите лучше свой взгляд на то, что у вас под носом. Мы сидим в осажденном городе, у нас нет связи даже с близкими городами, не говоря уж о Казинке…
Голубчик с его ультиматумом пришел в город, уже усаженный баррикадами. После взятия Швянта студенты, чуть отдохнув и наевшись из налаженной теперь в городе полевой кухни, перешли на позиции, что долго выбирал на карте Вуйнович. По ту сторону реки голосили посланники интенданта: князь дал приказ уходить из города, а те, кто не уйдет, познакомятся с остландскими орудиями.
Вуйнович велел устроить в городе три линии обороны. Одна – на самых подступах к Швянту, вторая – в городе и третья – в самом центре, огибая замок, Княжий тракт и Университет. Остландцы плотно окружили Швянт, и выйти из города не было возможности, но и войти покамест – тоже.
Воевода опасался военных кораблей. Сколько ни толковали Вуйновичу, что Длуга если и может что пронести по городу, так только легкую баржу, – он оставался непреклонен. Но когда воевода отправил людей затопить баржу у входа в город, на тощеньком причале организовалась стихийная манифестация, ничем не уступающая выступлениям Бойко и его армии.
– Да сколько можно!
– Посмотрите на себя, уже город разрушили, инсергенты голоштанные!
– Баржи топить, что придумали! Да скорей мы вас потопим, вместе с вашим князем!
Повстанцам повезло: отыскали суденышко остландской приписки, брошенное напуганным хозяином, – его и отправили на дно, набив камнями. Но манифестация долго еще не расходилась, и «инсергентов» честили на все лады.
Лавки скоро опустели, а замки´ на них долго не продержались. Стефан послал отряд своей милиции искать любителей поживиться чужим добром. Из тех, что привели во двор палаца, многие оказались оголодавшими детьми, а у одной девушки в дырявой юбке на голове красовалось четыре шляпки – они с товарками совершили налет на шляпную лавку. Стефан, поборов брезгливость, велел детей накормить и отпустить, а взрослых – посадить в зáмковый подвал на хлеб и воду.
– Отчего ты их просто не повесишь? – спросил Корда.
Конечно, их следовало казнить. Но Стефана воротило от мысли, что придется восстанавливать виселицы, которые только что снесли.
Не сейчас бы.
И не ему.
Поначалу остландцы и впрямь жалели город. Они уже привыкли эти стены и эти трактиры воспринимать как свои, а свое им было жаль рушить. А может быть, просто не верили, что не справятся с кучкой бунтовщиков без всяких хитроумных орудий.
Но и разговаривать с повстанцами больше не пытались.
– Атака врага отбита! – кричал вестовой, в энтузиазме снова поскальзываясь на полу особняка. – Первая линия обороны приняла бой и выдержала его с честью!
Первые атаки захлебнулись еще на подступах к городу, на первой линии Вуйновича.
Стефан обещал Голубчику, что скучать в Бялой Гуре тому не придется, – и намеревался сдержать обещание.
– То ли еще будет, – мрачно предрекал Вуйнович. – Они еще не привезли орудий. И, кажется, не привели магика…
Пока войско Голубчика обходилось без батареи, но все понимали, что это временно.
– Они не станут палить из орудий по Швянту, – отмахнулся Галат. – Они ведь считают его своим. Зачем разрушать свою собственность?
– Не станут, – Вуйнович поджал губы, – пока не разозлятся по-настоящему.
Сперва остландцы попытались войти через парк. Старинный парк, в котором еще князь Станислас охотился на зубров, был на самом деле лесом. Его выстригли и приручили, сделав ровное полотно лужаек, прерываемое кленовыми рощами и усыпанное беседками и летними павильонами. Посреди в озерце плавали утки. Парк так понравился первому льетенанту Швянта, что он велел ничего в нем не трогать – только выловить из озера тела защитников города, чтобы не портить воду, – а после один из павильонов приспособил под летнюю резиденцию. Сейчас резиденция пустовала, а парк казался до смешного неопасным. Кто же будет воевать – утки из озера? Смешно…
Солдаты двинулись вперед. И получили первый сюрприз, когда из маленькой беседки в них принялись стрелять. Стреляло явно несколько человек, потому что они успевали перезаряжать пистоли, и смертоносные хлопки частили без перерыва, один за другим. Беседка стояла на маленьком холме, и отряд на ковре из палых листьев оказался без защиты.