– Мальчик, ты уверен, что нету? – ухмыляясь спросил тот же мужчина.
– Я не курю, – твердо повторил юноша.
Грабители! Но в бумажнике у него денег кот наплакал – несколько центов. Он же не дурак, чтобы класть деньги в совсем небезопасное место. Что ж, грабить им у него нечего. Или одежду заберут? Но и одежда испачкалась, когда он упал.
– Ложь у вас в крови, – медленно, растягивая буквы, произнес один из тех, кто держали руки своего жертвы. – Дит, преподай мальчишке урок.
Второй раз повторять не стоило – именовавшийся Дитом мужик ударил. На его удивление, этот щенок не проронил ни звука. Только молчал, сжимая кулаки и смотря в его глаза своими пронзительными каре–зелеными. От этого ему стало непосебе. Он не молил, не плакал, а молча смотрел. Злясь на свои же эмоции, он нанес еще парочку быстрых, но очень болезненных ударов, не забыв также подправить лицо смазливому мальчишке. И лишь убедившись в том, что кровавых подтеков на физиономии стало больше, нежели самой физиономии, скомандовал переходить к следующему.
Державшие парня за руки сотоварищи пнули того со спины, чтобы упал на асфальт. Грубо задрав его толстовку и при этом не давая ему подняться, они начали писать… Мелко, маркером, но словно выжигая эти слова на его спине. Было бы даже щекотно, если бы не столь омерзительно.
Они ушли так же внезапно, как и появились, лишь бросив напоследок с усмешкой:
– Курить надо было. Курить – полезно для безопасности.
Пострадавший медленно, шатаясь, поднялся. Вот если бы их хоть двое было бы, тогда бы он…
Фонари, как назло, зажглись все до единого, освещая темный переулок. Хотя, один все же до сих пор мигал.
Он двинулся вперед. Была надежда, что сестра еще не вернулась. Юноша не хотел, чтобы та увидела его в таком состоянии.
“Черт! Надо было убежать!” – подумал он, когда представил реакцию сестры.
А те “грабители”, кстати, не забрали у него ни цента… Странно.
***
/Элизабет Скотт/
В прекрасном расположении духа я, подпевая старую песенку, готовила пасту для Ника. Сама–то сытая, но надо брата накормить, который что–то задержался. Когда услышала, как дверь открывается, то радостно подскочила со стула и направилась делиться своим настро…
– Ник… – мои слова застряли в горле. Глаза и нос защипало.
Я глотала ставший вязким воздух, пыталась хоть что–то сказать, но не могла.
– Лиззи, все отлично, – Николас, замерший на миг с кедами в руках, распрямился, пошатнулся, но смог удержать равновесие, вцепившись в косяк двери, улыбнулся кончиками губ и поморщился от легкой боли. Нижняя губа была разбита, нос распухший и покрасневший, а на скуле широкий синяк.
– Что случилось?! – я это выкрикнула и сама же вздрогнула от своего громкого голоса. – Ник… Черт! Ник… – мой отчаянный шепот.
Меня начало трясти, но я подошла к братику, взяла его напрягшуюся ладонь в свою, осторожно сжала и повела в ванную – приводить его в порядок. Ник молчал.
Первым делом тщательно ощупала его, проверяя, нет ли переломов. К счастью, кости были целы. Следом заставила снять толстовку, чтобы еще сильнее не запачкать пропитанную каплями крови ткань. Он долго сопротивлялся, но все же неохотно сдался под моим напором. Оказалось, что вовсе не стыд очутиться рядом со мной в одних брюках подстегивало это сопротивление… Мелкими буквами на его спине было выведено сотни “дай”. Маркером.
Сколько же они это писали?.. Господи…
Мир закружился перед глазами и поплыл от пелены слез.
Взяла тряпку, намочила и начала стирать это безобразие. Слезы полились вниз, игнорируя мои попытки сдержаться, создавали длинные влажные дорожки, а несколько капелек капнуло на спину брата.
– Лиззи, – он положил свою большую теплую ладонь на мою дрожащую, которая стирала очередное “дай” на плече, в попытке успокоить меня. Порывался даже уйти, но я не позволила.
Не знаю, как, но трясущимися пальцами я вытирала слово за словом со спины Николаса, оставляя черные разводы на немного покрасневшей коже.
Я задыхалась в своих слезах, эмоциях, в своих всхлипах, потому обработать лицо Ника не смогла – меня затрясло сильнее, а пелена слез полностью закрыла мне обзор.
Не выдержала и ушла из душной ванной сначала на кухню, чтобы открыть окна, а потом, спотыкаясь, в гостиную за телефоном – надо позвонить Харрисону.
Непослушными пальцами я все же смогла набрать номер, несколько раз ошибаясь, нажимая не на те кнопки, стирая написанное.
Долгие гудки сопровождал быстрый стук моего сердца. К горлу подступила тошнота от мысли, что он не возьмет трубку.
– Элизабет? – раздалось удивленное.
– Они… – голос сорвался.
– Что случилось? – встревоженно спросил на том конце Харрисон. И требовательно вопросил: – Ты где? Я сейчас же приеду.
– Д–д–дома, – только и смогла произнести я.
Бросив короткое: “Жди”, он отключился.
Сделав два глубоких вдоха, я растерянно оглянулась, рассматривая собственную квартиру так, словно впервые вижу. Взгляд зацепился за собственное отражение, едва не заставив меня отшатнутся назад. Осунувшееся, распухшее от слез лицо, с мокрыми глазами и красным носом. Кожа побледнела, позволяя рассмотреть даже сетку сосудов на руках, а волосы лежали в жутком беспорядке. Но, что самое печальное – меня это совершенно не волновало! В данный момент был важен лишь брат и ситуация, с ним произошедшая. Но подробности я узнаю позже, сейчас же следует вернуться к обработке ран и повреждений. И к проклятым словам… Слезы вновь навернулись на глаза, и я приложила максимум усилий, чтобы не дать им сбежать по щеке вниз.
“Дыши, Элизабет, дыши!” – напомнила себе я и отправилась в ванную, где сидел ссутулившийся и угрюмый Ник. Заслышав мои шаги, он, разумеется, выпрямился, даже попытался ободряюще улыбнуться, но было поздно. Тот миг слабости, когда он не скрывал, насколько ему тяжело, я успела заметить…
Не плакать, главное, не плакать…
Очередной вздох и я приступила к монотонной работе – намочить губку, смочить ацетоном и тщательно, но аккуратно, стереть приказ напавших. Кажется, я догадываюсь, что им требовалось… Жаль только, что сама этим не обладаю.
К моменту, когда я сообразила, что сперва все же стоило обработать лицо, я умудрилась очистить половину спины. С трудом, со слезами, дрожа уже всем телом, но целую половину. Чуть не застонав от собственной глупости, собралась и попросила брата:
– Повернись ко мне лицом, пожалуйста.
– “К лесу задом, ко мне передом…” – пробормотал он, разворачиваясь. Ох–х–х… Кажется, я вновь начинаю плакать.
Глубокий вдох, глубокий вдох, глубокий вдох! Спокойствие, только спокойствие!
Встала и шагнула к аптечке, в которой находились перекись, ватные диски и нужные тюбики мазей. Мысли разбегались, руки суетились, делая лишние движения и регулярно норовя что–нибудь опрокинуть, но в конце концов необходимое было добыто, а оставшееся – не разбито.
На перед Ника трудно было смотреть, внутри постоянно что–то сжималось. Синяки, ушибы и сбитая ударами кожа, на которой засохла кровь; я уже представляла, каким фиолетовым он будет в ближайшее время.
Довольны быстро расправившись с животом и грудью, перешла к лицу. Запачканному кровью, опухшему от ран лицу. Малиновый синяк разлился под глазом, нос чудом избежал перелома, а подбородок и скулы были разбиты. Нападавшие поработали на славу… Очень аккуратно, бережно и трепетно я обрабатывала ранки, промывая и заклеивая, стараясь касаться невесомо и нежно. Ник не произнес ни звука, лишь изредка морщась, когда затрагивала особо неприятные места.
– Знаешь, сегодня я поняла, что способна на убийство, – поделилась мыслью с братом. Тот удивленно взглянул, но ответить не смог, так как уголок губ я сейчас как раз очищала от слоя крови.
– Кажется, если бы мне попался хоть один из тех, кто тебя обидел… – продолжила я, – он бы не выжил. Я бы разорвала его на кусочки, на крупицы. Я бы его уничтожила… – закончила уже совсем тихо, еле слышно. Ник внимательно всмотрелся в мои глаза, а потом сжал мою руку своей. И я поняла еще одну вещь: с моими обидчиками младший брат обошелся бы не лучше.
Я только–только закончила с лицом и убирала за собой использованные предметы, как прозвучал дверной звонок, заставивший вздрогнуть. Джеймс! Господи, Джеймс!..
За считанные секунды отворив дверь, крепко обняла его, когда он шагнул в квартиру, и, замерев в сильных объятиях, позволила себе расплакаться. Вдоволь, не сдерживаясь, чувствуя облегчение и хотя бы отдаленно – покой.
– Тш–ш–ш, Лиззи, – зашептал Харрисон, крепко прижимая к себе и поглаживая по спине. – Все будет хорошо… Только расскажи мне, что случилось, и все станет на шаг ближе к этому “хорошо”…
И я ему верила. Верила, потому что очень хотела верить, что все и впрямь будет хорошо!
Казалось, я провела в уютных объятиях согревающего мужчины вечность, успев успокоится и слегка протрезветь, но на самом деле прошло не больше минуты.
Вздохнув, я произнесла:
– Ника избили. А на спине написали слово “дай”. Много раз. Очень много раз… – на одном дыхание, чтобы не сорваться.
Джеймс тяжело и глубоко вздохнул, а после привлек к себе, пальцами приподнял подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза, и спросил:
– Ты же мне веришь, Лиззи? Веришь?
Внимательно разглядывая его твердые черты лица, его прямой нос и глаза, выражающие уверенность, я кивнула. А потом приникла к его губам, прося поделится дыханием, теплом, прося помощи и поддержки… И он выполнил эти немые мольбы, он меня понял… Этот поцелуй вышел нежным, трогательным и волшебным. Общее дыхание и впрямь помогло и согрело не внешне, а изнутри. А это иногда даже важнее…
Да, я ему верю. Более того, я верю в него…
– Тогда знай, что я все решу. Напавшие будут наказаны, а тот, кто за всем этим стоит – обнаружен.
Я еще раз кивнула, все так же неотрывно глядя на него.
– Отлично, – подытожил Харрисон. А следующую фразу произнес деловым тоном: – Расскажи все в подробностях.