Худощавый, низкий, как и все уроженцы Индии. А ещё ее бесили его пальцы – совсем не мужские, женоподобные, с ногтями орехового цвета. По ее мнению, совершенно мерзкие. А глупая стрижка а–ля “уроженец из трущоб”? Да пусть ее трижды делают с помощью золотых инструментов!
А вот его характер она ценила, которым он обладал при абсолютно никакой внешности. Потому его и жаль.
Джорджи встала, поправила свое платье в пол. Красивое, невероятно дорогое и чёрное. Она ведь вдова, да.
Тонкие пальцы схватили с тумбочки телефон, нажали на пару кнопок, а потом поднесли к изящным ушкам.
– Привет, дорогой, – мягко пропела она в трубку одному из “ботанов” исследовательской группы. – Как там наш препарат? Готов к использованию?
В разговоре с ним она не стала надевать маску печальной вдовы, он ведь знал ее, как план “С”.
– Во флаконе аммиачная вода, миссис Абсани, – безэмоционально сказал он. Ему в любом случае заплатят, так что плевать с высокой башни, на кого работать. На себя? А на кой нужно, ведь старые акулы проглотят и не заметят.
– Что?! – она сорвалась на крик, что делала очень редко. – Повтори–ка ещё раз, малыш.
– Растворенный аммиак, – услышала Джорджина в трубке.
Вот, значит, что. Мальчик Лиззи обманул и Малика, и ее саму.
– Хорошо, – вдруг спокойно произнесла она, однако в глазах ее плясала ярость. – Я решу этот вопрос. Будь на связи.
И выключила смартфон, потом долго стояла, сжимая в ладонях гаджет и мечтая запустить его в рожу бойфренда дочери. А ведь она с каждым годом вовсе не молодеет, неужели сложно это понять Элизабет? Нахрен ей сдались разработки старика Риверса? Она ведь молода, свежа, не то что ее мать.
Женщина подошла к огромному зеркалу, провела по его ровной поверхности как будто бы по своему лицу. А отражение ровное, гладкое на ощупь даже у глаз. Не чувствуются эти чертовы гусиные лапки…
Тишину разрезал трель звонка. Джорджи, даже не скрывая жуткого раздражения, подняла трубку:
– Да?
– Джорджина, – ответ не заставил себя ждать. Голос взбешенный и полит, не хуже ее, раздражением. – Что за /запрещено цензурой/?! Те реквизиты для оплаты, что ты дала, /запрещено цензурой/ заблокированы.
Вы когда–нибудь чувствовали, как земля уходит из–под ног? Внезапно. А вы ещё и на высоких шпильках.
Вот о каких “временных сложностях” говорил ей юрист и прочие “умные” люди.
– Не ной, а жди меня. Сейчас я спущусь и оплачу все картой, – недовольно сказала она, испытывая жгучую ненависть к продуманному муженьку, и отключилась.
Продуманный ублюдок!
Значит, все заблокировал? На кой черт ему деньги в могиле?
– Жадный, мать его, /запрещено цензурой/! – прокричала она в пустое пространство, прежде чем взять эмоции под контроль.
Кому он завещал все свои деньги?! Кому, если не ей?
Ее счет, который Джорджина завела бог знает когда, далеко не резиновый. Вот заплатит за свое пребывание в отеле, и останутся лишь копейки. На такси.
Надо что–то придумать. И быстро.
Она разблокировала телефон. Чьи номера у нее есть? Диего, Долорес, Шлюха Джози, Софи, Грант Стивенсон, Жирный Зейн…
Над последним именем и завис ее пальчик.
Подумаешь, толстый, но, как она помнит, он так отчаянно пытался ухаживать за ней. Хотя, по ее мнению, Зейн Хьюберт был закомплексованным извращенцем.
– Здравствуй, дорогой…
***
/Элизабет Скотт/
Джеймс отвез меня в свою квартиру, аргументировав тем, что не пустит меня домой, пока он самолично не заменит входную дверь на более крепкую и с повышенной защитой.
Я в принципе не была против – из–за своей некоторой заторможенности и ещё от того, что было невероятно приятно чувствовать его заботу.
– Ник ведь тоже здесь? – лишь спросила я. Кажется, уже не в первый раз.
– Он на втором этаже, – кивнул Харрисон. – И тебе лучше сейчас к нему не идти. В таком виде…
Мой порыв проведать брата заткнулся и забился в уголок, пока я не приведу себя в порядок, потому что порванная грязная одежда, разводы от туши и…
– И почему ты не бежишь сверкая пятками? – задала вполне закономерный вопрос.
– Потому что знаю, что если тебя отмыть, чем я сейчас и займусь, то обнаружу прекрасную девушку, – улыбнулся Джеймс и увел меня в ванную.
Я не сопротивлялась. Потому что мне было страшно снова остаться одной, а он сильный, он сможет защитить меня. К слову, все равно щеки покраснели, но отступить не могла – страх душил.
– Ты ведь не уйдешь? – с надеждой спросила, наблюдая, как он наполняет мне ванную.
– Искупаться с тобой, моя девочка? – правильно понял меня мужчина. – Я в ярости, устал, голоден и не знаю, смогу ли удержаться…
Я не совсем поняла вторую часть его слов, но прошептала:
– Пожалуйста.
И уже хотела было отказаться под его внимательным взглядом, как он сказал, обращаясь большей части к себе:
– А к черту! – и уже точно мне: – Лиззи, ты пока раздевайся, а я схожу за дополнительным комплектом полотенец и халатов.
Кивнула, попыталась расстегнуть пуговицу на блузке – пальцы начали подрагивать.
– Убить их мало, – прошипел сквозь зубы Джеймс начиная раздевать меня. Совершенно без сексуального подтекста, лишь с нескрываемой яростью. Рубашку откинул куда–то на пол, расстегнул ширинку моих брюк, потянул льняную ткань вниз. И сделал то, что я, наверное, навсегда запомню, – опустился передо мной на колени, аккуратно снял каждую из туфель на небольшом каблучке, заставив опереться на него, потом так же чулки.
Я стояла ошарашенная, оглушенная этим поступком, с пеленой слез на глазах и откровенно не знала, что говорить, что делать…
– Все, – отозвался он, поднимаясь. – Залезай в воду, а я сейчас.
Но перед тем, как уйти, вновь улыбнулся мне и подтолкнул в сторону исходящей паром ванной.
А “спасибо” я уже произнесла в пустоту.
Первым делом, едва зашла в воду, начала отчаянно тереть свою кожу, до покраснений, чтобы полностью свести следы грязных прикосновений бандитов. Мне почему–то казалось, что Джеймс может ощущать их запах на мне, и это гадкое ощущение тяготило.
Захватить пригоршню воды, смыть с губ, на которых словно был запечатлено дыхание похитителей, хоть они и не целовали, непонятную даже мне грязь – невидимую, от того ещё больше жгущую.
– Что ты делаешь? – сильные пальцы сомкнулись на моих запястьях, не давая доступ к коже.
Я не ответила, как и не стала пытаться вырвать руки – все равно бесполезно. Как и бесполезно мыть себя – все в голове, все в голове…
– Иди ко мне? – прошептала я. – Мне так страшно.
Он отпускает мои кисти, и я сразу прячу их под водой с пленкой, горький вкус которой ощущаю на языке.
– Лиззи. – Я вижу, как сжимаются его ладони в кулак. – Скажи честно, эти ублюдки успели что–то сделать?
Я улыбнулась.
– Разве что сильно напугать. Я очень испугалась. И сейчас страшно.
Мне вдруг хочется поцеловать стоящего на корточках у бортика широкой ванны Джеймса, поделиться страхом. Только я не могу – губы горят от не его дыхания. Мерзкого дыхания, отвратительного.
/Джеймс Харрисон/
Вы знаете, как извергаются вулканы?
Изливают всю свою лаву злости и ярости, выплевывают все наружу и только потом успокаиваются, погружаясь в мертвый сон.
И мне казалось, что я сейчас очень напоминаю себе вулкан – также эмоции на пределе, хочется все выместить, но только на определенных лиц – на тех, кто издевался над моей девочкой. Она ведь чуть ли тени своей боится, руки все еще дрожат, а когда я увидел, что Элизабет с безграничным омерзением к себе терзает мочалкой свою бархатную кожу… Похоже, мой внутренний вулкан все разрастался, повышая очаги поражения, которые покроет моя ярость.
И себя я тоже винил, как и злился.
Я не уберег.
– Просто залезь ко мне, – просит она, обнимая руками свои коленки. Такая маленькая, незащищённая и…
Я не могу ей отказать, хотя и чувствую, что организм хочет вывести половину “пара” одним из самых древних, даже древнее мордобоя, – естественными потребностями обладания. Но я сжимаю зубы и… и терплю.
Моему отважному кролику требуется отдых и, желательно, какой–нибудь травяной успокоительный настой – сильно она расклеилась. Значит, сильно и получат эти ублюдки. Абсани с женой в частности.
Разделся, оставив себя только в брюках – хлипкий, конечно, барьер, но хоть какой, и устроился позади Лиззи, заключая хрупкую девочку в подобие кокона. Сейчас малышке нужна поддержка, а не моя дикая злость.
– Спасибо, – прошептала она, поворачиваясь ко мне, а дальше ошарашила меня следующей просьбой: – Поцелуй меня, пожалуйста.
– Зачем? – не понимаю я. Но вот отчётливо понимаю следующее – мне до одури хочется сейчас целовать ее сладкие губы, оставлять на них следы своей страсти, которые бы кричали остальным – она не свободна. Она моя.
– Я так хочу, – дрогнувшим голосом сообщает девушка, обнимая мое лицо своими мокрыми от пены ладошками.
– Твое желание – закон, – улыбаюсь своей малышке, склоняясь к ней и проводя губами по ее щеке. И думал ограничиться только щекой, однако Элизабет сама подставляет губы.
Проклятье!
Я сорвался.
Поцеловал ее – жадно, прижимая хрупкое тело к себе, делясь с ней своим воздухом. Я сорвался, но изо всех сил контролировал себя – поцелуй, только поцелуй, ничего более.
И отстранился от нее сразу же, когда почувствовал соль ее слез на губах.
Черт! Это я?..
– Что случилось? Я что–то… – поднимаю ее опущенную голову Лиззи, заглядываю в глаза, полные слез, и надеюсь, что виноват не я.
Твою ж!..
Она качает головой, всхлипывая, пытается что–то произнести, но у нее не получается – ее голос утопает в рыданиях.
И я не знаю, что делать – сидеть так, сдыхая от давящей вины, обнимая ее, или же встать, хоть из–под земли достать тех ублюдков и… И остальное лучше применить сразу на практике.
Второй вариант отпадает сразу, как только моя девочка доверчиво обнимает меня за шею, прижимаясь, ища поддержку. Отпадает, но лишь на время.