– Олег, я ушам своим не верю. Что значит, ты увольняешься? У «ЭльНора» такая трудная пора, я веду бой с тиграми, которые повсюду, и в этот момент, когда я нахожусь на грани банкротства, когда меня пытается сожрать «Ганнибал», когда меня предала Бутакова и бросил муж, ты заявляешь мне, что уходишь, и вместо объяснения говоришь, что «так надо»? Ты с ума сошел?
– Да ниоткуда я не сошел, – заорал вдруг Меркурьев и хлопнул кулаком по столу. Лакированная поверхность тихо пискнула, но устояла. – Не могу я остаться, понимаете? Не могу.
– Олег, ты работаешь в моей компании уже шесть лет. Мне казалось, что вместе мы прошли огонь, воду и медные трубы. Ты мне на выборах помогал. Поэтому мне кажется, что я имею право знать, что случилось? – Элеонора пыталась говорить спокойно, хотя спокойствия в ее душе и в помине не было.
– Элеонора Александровна, – Меркурьев прятал глаза, и Бжезинская вдруг ощутила, как паника накрывает ее ледяной волной. – Я не могу больше работать в «ЭльНоре». Скажите, кому передать дела.
– Но почему?
– Да потому что я больше не профессионал, – он как-то вдруг охрип, видимо, от большого волнения. – Это азы охранного дела – не испытывать эмоций к объекту, который охраняешь, быть над схваткой, понимаете? Хотя нет, конечно, не понимаете.
– Конечно, не понимаю, – аккуратно призналась Бжезинская, которая себя чувствовала в театре абсурда. Что-то в последнее время ее часто стало охватывать это состояние, будь оно неладно.
– Элеонора… Эля… – Он вдруг назвал ее семейным именем, которое у сотрудников было не в ходу. – Да как же ты, вы, а, черт… Неужели вы, Элеонора Александровна, не видите, что я вас люблю?
– Ты меня что? – Бжезинской казалось, что она ослышалась.
– Люблю… – Меркурьев говорил, и столько отчаяния было в его голосе, что она вдруг сразу ему поверила. – Давно уже. А в последнее время совсем в воздухе пробки вышибает. Нельзя в таком состоянии работать, беда будет. Она и так кружит, я же это чувствую, а трезво оценить не могу. Вот и думаю я, что лучше уйти, чтобы профессионал здесь всем занимался. Если у вас нет никого на примете, так я найду, вы не сомневайтесь. Но себе я больше не доверяю. А это все. Профессиональный конец.
– Иди, Олег, – устало попросила Бжезинская. – Ты иди сейчас. Ошарашил ты меня, если честно. Так что будет лучше, если мы оба возьмем тайм-аут, хотя бы до утра.
– Я работать не буду, – уперся Меркурьев. – Так что в эту сторону даже не думайте, Элеонора Александровна. А если в чем другом вам моя помощь нужна будет, так вы только обратитесь, я с радостью.
– Иди уже, помощничек, – в ее голосе прорвалось наконец-то скрытое раздражение. Любит он ее, видите ли. Все говорят, что ее любят, и вот, пожалуйста, все бросают наедине с проблемами и неприятностями.
Как же так вышло, что она осталась совсем одна? Даже Борис, ее Борис, с которым она прожила столько лет и которому родила двоих детей, теперь совершенно посторонний ей человек. Съехал в купленную ему двушку, днями не вылезает из своего ресторана, сам вместе с дизайнером расписывает стены, сам проводит собеседования, ищет шеф-повара, составляет меню.
Наблюдая со стороны, Бжезинская видела, что муж изменился, словно его испортили. Дети рассказывали, что в разговоре он то шутит и смеется, то вдруг кричит и бросает трубку. То названивает сыну и дочери, отвлекая от учебы, то уходит в подполье, словно они в чем-то виноваты. Бжезинская вдруг подумала, что, пожалуй, боится мужа. Она всегда боялась всего, что было непредсказуемым и опасным, как стихийное бедствие. Чего ждать от Бориса, она не представляла и была готова ко всему, даже самому худшему. И вот в такой ситуации Меркурьев ее бросает… Что и говорить? Вовремя…
Что ж, начальника службы безопасности она найдет нового, это не проблема. Главный инженер нашелся, и тот найдется. Но вот что делать с влюбленным Меркурьевым? Элеонора вдруг почувствовала искушение ответить на его чувства. В конце концов, женщина, какой бы сильной она ни была, нуждается в надежном мужском плече. Много лет она была Борису верной женой, и ей даже в голову не приходило ему изменять, но раз теперь ей нужна защита от Бориса… Может быть, Олег и сгодится…
Она прислушалась к себе, не шевельнутся ли в душе какие-нибудь чувства к теперь уже бывшему начальнику службы безопасности ее фирмы. Но в душе было пусто, сухо и неприкаянно, как в пустыне. Что ж, и в пустыне цветут сады, если захотеть. С этой мыслью Элеонора Бжезинская, вздохнула, надела свой стильный и дорогой до невозможности кожаный плащ, забрала папку, оставленную Ушаковым, зная, что не притронется к ней, потому что будет полночи гонять в голове мысли про неожиданно влюбленного Меркурьева и о том, что с ним делать, выключила свет в кабинете и поехала в свой пустой загородный дом. Больше всего ей хотелось разреветься.
Глава восьмая
Наши дни
Дмитрий Воронов
«Как интересно. Бжезинская и Бутакова, оказывается, больше не живут со своими мужьями. Нет, все-таки бизнес – совершенно определенное зло, которое ломает психику и калечит души», – рассуждал Дмитрий Воронов по дороге на работу, радуясь, что изменение сознания, связанное с жаждой наживы, не коснулось его Лельки.
Впрочем, Лелька была единственной владелицей салона красоты, который создала с нуля своими руками, талантом и упорством, и делить результаты труда ей было совершенно не с кем. Может быть, дело именно в том, что у «ЭльНора» изначально было три соучредителя, и если тяготы и трудности первых лет поровну ложились на плечи всех, то славу и процветание поделить они уже не смогли?
Тем не менее интересно, что в горниле страстей, связанных с разделом строительной фирмы, сгорели семейные узы. Кстати, почему Бутакова соврала? Воронов то и дело возвращался к этой мысли. В том разговоре, в котором она заявила Дмитрию, что ее хотят убить, она сообщила, что устроилась на работу к Горохову, в конкурирующую с «ЭльНором» фирму «Ганнибал», только потому, что их семье не прожить на зарплату мужа. Но ведь к тому моменту они с мужем уже расстались, и Элеонора Константиновна вполне могла сказать, что ей нужно зарабатывать на себя, рассчитывать больше не на кого. Но не сказала. Почему?
Конечно, ее нежелание распространяться перед малознакомым человеком о личных обстоятельствах было в общем-то понятно, но тем не менее маленькая ложь всегда зарождала у Дмитрия Воронова большое недоверие, и он снова и снова возвращался мыслями к своему разговору с Бутаковой, в котором она высказала опасение за свою жизнь.
Элеонора Вторая (а Дмитрий знал, что в «ЭльНоре» ее за глаза называли именно так) была уверена, что Элеонора Первая вынашивает планы по ее физическому устранению, чтобы отобрать долю Бутаковой в «ЭльНоре».
– Понимаете, долю Бориса она выкупила, но для этого ей пришлось влезть в огромные долги, и денег на то, чтобы цивилизованно решить вопрос со мной, у нее просто не осталось.
– А вы готовы?
– К чему? – не поняла Бутакова.
– К тому, чтобы цивилизованно решать вопрос со своей долей. Вы делали заявление, что готовы ее продать?
– Я не готова ее продавать, – упрямо вздернутый подбородок Бутаковой задрожал. – Но у меня нет выхода. Через полгода, максимум год от «ЭльНора» останется только название. Бжезинский поступил мудро, продав свою долю сейчас, когда она стоит максимально дорого. Через год я смогу получить за свои тридцать три процента сущие копейки.
– В ваших словах отсутствует логика. – Воронов пожал плечами, потому что в то, что Бутакову хотят убить, не верил. Кому она нужна, курица. Уж точно не королевишне Бжезинской. – Если через год стоимость акций будет стремиться к нулю, как говорят физики, то зачем вашей бывшей подруге вас убивать? Ради будущего нуля?
– Она хочет меня убить, чтобы я не путалась у нее под ногами, – в голосе Бутаковой звучала абсолютная уверенность в своих словах. – Из-за нашего скандала у «ЭльНора» стоят все продажи, Элеоноре не хватает денег, и она винит в этом меня. И хочет отомстить, как вы не понимаете? Тем более я ушла работать в «Ганнибал», а Эдуард не скрывает, что мечтает подмять «ЭльНор» под себя. Я же, зная ситуацию в фирме изнутри, могу служить для него неплохим подспорьем. И хотя я пришла в «Ганнибал» не для этого, Бжезинская мне не верит.
– Конечно, вы пришли в «Ганнибал» строить дома, а Горохов взял вас исключительно из человеколюбия. Элеонора Константиновна, вы же взрослый человек, вы же не можете не понимать, что Эдик взял вас только для того, чтобы подобраться как можно ближе к «ЭльНору», и как только его планы увенчаются успехом, если они увенчаются успехом, – поправился он, – то вы сразу станете ему не нужны и он выбросит вас из фирмы в один момент.
– Вы не правы, – в голосе Бутаковой зазвучали близкие слезы.
– Я прав, и вы это знаете, – мягко сказал Воронов. – Элеонора Константиновна, с моей точки зрения, ваш новый работодатель представляет для вас гораздо большую угрозу, чем Бжезинская, но если у вас есть конкретные факты, то, несомненно, я готов вас выслушать.
– У меня есть факты, – сообщила Бутакова, и выслушать ее Дмитрию действительно пришлось.
Они заканчивали разговор, оказавшийся трудным, длинным и каким-то бестолковым, что ли, когда у Воронова зазвонил телефон.
– Слушай, Димка, – услышал он в трубке голос своего начальника, подполковника Ивана Бунина, – бросай все свои дела и дуй срочно в хостел «На четверых». Знаешь, где это?
– На Комсомольской, – быстро ответил Воронов, хорошо знающий городскую географию и отлично разбирающийся в отелях, хостелах и даже сдающихся внаем комнатах. – А что случилось?
– Да позвонили оттуда, что у них постоялец пропал. Оплатил номер на неделю, назавтра исчез, но они не волновались, потому как он говорил, что у него визит с возможными поездками связан, но уже десять дней прошло, а он так и не появляется и вещи не забирает, и паспорт. Чуешь, к чему я?
– Думаешь, это утопленник наш? Из «Истории»? – У Воронова дух захватило, а у стоящей рядом Бутаковой, он отчетливо видел, даже рот приоткрылся от изумления. Воронов повернулся к ней спиной. – Ладно, Ваня, я понял, еду туда.