Ни продолжающиеся неприятности, связанные с «ЭльНором», ни ссора с Норой, ни расставание с мужем, ни проблемы с дочерью, ни острая нехватка денег, ни сгущающаяся вокруг атмосфера беды не лишали ее силы духа и готовности бороться. А вот воспоминания о той единственной ночи, которую она провела с удивительным мужчиной с редким именем Витольд, казалось, подтачивали изнутри, сковывали по рукам и ногам, заставляли в разгар рабочего дня отрываться от важных бумаг и бездумно смотреть в окно, за которым лил и лил бесконечный нудный осенний дождь.
Впрочем, Элла не видела дождя. В ее горячечном мозгу всплывали усыпанные коричневыми каштанами деревья, неровный свет уличного фонаря, исподтишка подглядывающий в незашторенное окно, строгий, словно чеканный профиль наклонившегося над ней мужчины, его внимательные глаза, в которых плясали чертенята, низкий, мягкий голос, шепчущий ее имя, надежные руки, крепкие и ласковые одновременно. Она бы многое отдала, чтобы повторить ту ночь, но, словно злая насмешка судьбы, она случилась и канула в небытие без малейшей надежды на повторение. И от этого у Эллы надсадно болело что-то внутри. Тянуло, зудело, ныло, как больной зуб, и она подозревала, что именно так болит душа.
Сегодня душевная боль была особенно зловредной, подтачивая ее изнутри, и Элла только досадливо качала головой, пытаясь размять одеревеневшую шею. Плохое самочувствие было особенно некстати, потому что в восемнадцать часов Элле нужно было быть на презентации отеля «История», в строительство которого она вложила немало труда и нервов.
Из-за случившегося в отеле убийства открытие, изначально запланированное на двадцать пятое сентября, пришлось перенести на десять дней. Элла была рада этому обстоятельству, поскольку сил тащиться на великосветский раут и ходить там, держа спину и лицо, у нее не было ни капельки. Но сегодня отсрочка заканчивалась, и Элла выискивала все новые и новые причины не идти на открытие отеля. Она не хотела никого видеть, одновременно понимая, что ее отсутствие на церемонии будет выглядеть как капитуляция. Проигрывать она не собиралась.
Элла знала, что Наталья Петровна Удальцова пригласила на открытие и Нору. Это было справедливо, ведь в строительстве принимали живейшее участие обе совладелицы «ЭльНора», и Удальцова, насколько мягко, настолько и непреклонно, дала понять обеим, что не собирается открыто вставать ни на сторону Бжезинской, ни на сторону Бутаковой.
Конечно, что для одной, что для другой было бы только на руку появиться в светской тусовке одной, давая понять, на чью чашу весов склонилось общественное мнение, и окончательно расставляя все точки над «и». Бжезинская при таком раскладе вернула бы покачнувшуюся репутацию. Бутакова получила бы подтверждение своей правоты и моральное уничтожение Бжезинской, но в такие игры Удальцова играть не собиралась. Она открывала свой отель, выстраданный, вынянченный, лучший в городе отель, и до чужих разборок ей не было никакого дела. Дамы могли выяснять свои отношения как угодно, но никак не за ее счет.
Элла признавала, что это справедливо, но именно поэтому не могла себе позволить прогулять светский раут. Ее отсутствие будет засчитано как техническое поражение, и Нора поведет в счете один-ноль. А этого допустить нельзя, никак нельзя.
Элла вздохнула, выбралась из рабочего кресла, прошлась по просторному кабинету. Чаю попить, что ли. «Хочется то ли музыки и цветов, то ли зарезать кого-нибудь», – вспомнилось ей, и она невольно улыбнулась, дав себе зарок в выходной день пересмотреть «Обыкновенное чудо». Боже мой, как же она любила этот фильм в юности.
Висящее на стене зеркало отразило бледную немочь с огромными синяками под глазами. В таком виде отправляться на открытие «Истории» нельзя, а значит, нужно заставить себя съездить в «Молодильные яблоки», сделать массаж, водорослевое обертывание, маску для лица, праздничную прическу и макияж. Потом заехать домой, чтобы выбрать подходящий случаю наряд, туфли и сумочку, пшикнуть пару раз из флакона с любимыми духами, посидеть минут десять с закрытыми глазами, чтобы набраться мужества перед встречей с толпой людей, и вперед – показывать, что тебе ничего не страшно.
Боже ж ты мой, где набраться сил на все вышеперечисленное, если хочется забраться с головой под одеяло, свернуться калачиком, пореветь вволю, а потом уснуть в надежде, что приснится Витольд Семенов. Он снился ей практически каждую ночь, и от этого только тогда ей и было хорошо.
Элла закрыла глаза, борясь с подступающими слезами. Впрочем, что толку плакать, если она с детства знает, что слезами делу не поможешь. Она решительно прибрала бумаги на столе, накинула не по сезону тонкий плащ и выскочила в приемную. Секретарша взметнулась, чтобы что-то сказать, но Элла нетерпеливо махнула рукой: не сейчас, потом, все потом.
Она выскочила на улицу, как будто за нею гнались, оступилась на крыльце, подвернула ногу, охнула, чуть не упала, вовремя подхваченная чьей-то крепкой рукой. Элла вцепилась в эту руку, вернее, рукав толстой кожаной куртки, отчего-то показавшейся ей знакомой. Машинально погладив мягкую прохладную черную кожу, она подняла глаза и уставилась в смеющиеся глаза, в которых на дневном свету плясали в диковинном танце чертенята. Элла моргнула, непонимание сменилось узнаванием, и в мозгу словно взорвалась праздничная петарда-шутиха.
– Витольд, ты?..
– Что же ты под ноги не смотришь, Эля? – Он обнял ее за плечи и повел прочь, нимало не заботясь о том, что их могут увидеть. Впрочем, в данный момент ее это тоже совсем не волновало. Мужчина, снившийся ей по ночам, был здесь, рядом, и она, осознав, что по-прежнему держится за его куртку, сдвинула ладонь на запястье, широкое и теплое, чтобы убедиться, что это действительно он, а не призрак из ее снов.
– Нет, это правда ты? – Реальность накрывала с головой, заставляя испытывать какую-то даже не детскую, а щенячью радость. Именно это чувствуют собаки при виде вернувшихся после долгого отсутствия хозяев. – А как ты тут очутился? Что ты тут делаешь?
– Тебя ищу, недогадливая ты моя. – Ему был приятен ее явный восторг, и он тоже был очень рад ее видеть. Собираясь в эту поездку, он даже не догадывался, что так соскучился по этой женщине.
– Как же ты меня нашел?
– Ну, адреса своего домашнего ты не оставила, а вот место твоей службы на медицинской карточке записано, так что пришлось ехать к тебе прямо на работу. Я был уверен, что обязательно тебя застану, и не ошибся.
– Господи, да я же почти ушла. Мы чудом не разминулись. – Паника от того, что они могли не встретиться, накрыла Эллу с головой так стремительно, что она даже закашлялась влажным холодным октябрьским воздухом. – А что бы было, если бы ты меня не застал?
– Я зашел бы внутрь, спросил, где ты. Я уже большой мальчик, умею задавать вопросы.
– А если бы тебе не ответили? Тут с этим строго. Персональные данные, все такое. Ты бы ведь не уехал в свою Москву, скажи мне, правда ведь не уехал? – Она теребила его рукав и заглядывала в глаза, для чего ей приходилось немного забегать вперед. – Витольд, скажи.
– Даже если бы сегодня я тебя не нашел, то переночевал бы в гостинице. Есть же в вашем городе какая-нибудь гостиница? А завтра пришел бы на твою работу снова и ходил бы до тех пор, пока бы тебя не увидел.
– А как тебя вообще угораздило приехать? – Элла вдруг остановилась, ошарашенная этим вопросом, который почему-то сразу не пришел ей в голову.
Больше всего на свете Семенову хотелось сказать, что он приехал, потому что без нее совсем не мог спать. Его подушка пахла ее духами, и он обхватывал ее двумя руками, утыкался носом, представляя, что обнимает эту невозможную женщину, которую случайно нашел и оказался не готов потерять.
– Я же твой врач, – сказал он, не в силах признаться. Весь его жизненный опыт вопил о том, что женщинам нельзя давать в руки оружие против себя. Как только они узнают о твоей от них зависимости, так тут же используют ее против тебя, забирая в полон, рано или поздно оказывающийся вражеским. – Ты уехала и пропала, а мне же важно знать, как ты себя чувствуешь.
– И все ты врешь, – сказала Элла каким-то особенным, счастливым голосом, которым не разговаривала уже давно. – У тебя сотни пациентов, но ты же не гоняешься за ними по всей бескрайней России-матушке. А ко мне приехал. Почему?
– Да соскучился я по тебе, – признался Семенов, чувствуя, что сдает свои бастионы, но отчего-то ничуть об этом не жалея. – Проснулся ночью и понял, что если сегодня же тебя не увижу, то просто заболею. Вот правда-правда. Так что я дождался, пока рассветет, позвонил в клинику, отменил прием, быстро собрался, сел в машину и поехал к тебе. И как я раньше до этого не додумался, сам не понимаю. Целую неделю потерял, болван.
– Ты не болван, ты – самый лучший мужчина на свете. – Элла вдруг остановилась, закинула голову и поцеловала Семенова в губы, ничуть не смущаясь того, что они стоят посредине офисной парковки. На них во все глаза смотрит охранник Паша. Или не Паша. Элла вечно забывала, как зовут этих чертовых охранников.
– А выглядишь ты не очень. – Доктор ответил на ее поцелуй, но сейчас, отстранившись, пытливо смотрел в ее лицо. – Эля, ты снова плохо себя чувствуешь? Ты кровь на сахар проверяла, как я велел?
– Ну не могу я каждый день палец колоть, – заныла она. – Да и некогда мне. У меня работа, трудности, дела всякие. А чувствую я себя снова плохо. Наверное, опять у меня упал этот самый сахар.
– Эля, это же не шутки. Я, между прочим, поэтому и приехал. Проверить одну свою догадку.
– Какую догадку?
– Потом скажу. Мы можем поехать к тебе домой? Ты действуешь на меня таким образом, что мы рискуем оставить твою репутацию прямо здесь.
– На асфальте? – Элла засмеялась, чувствуя, как у нее ослабли ноги. Она вспомнила, каким неутомимым в постели может быть стоящий рядом с ней мужчина, и почувствовала, что у нее пересыхает во рту.
– В машине. В моей или твоей, – прошептал он ей в нежное розовое ухо, чуть прикусывая его губами. – Поэтому мы сейчас поедем к тебе домой, где я проведу полный осмотр, мужской и врачебный. Ну и сахар измерим все же.