– С бетоном все понятно, а вот с Медякиным не очень. Вот что, Мила, дайте мне его домашний адрес, пожалуйста.
– Пожалуйста. – Мила покопалась в какой-то тетрадке, каллиграфическим почерком выписала из нее что-то на маленький листочек бумаги и протянула его Воронову. – Вы себя плохо чувствуете? Может, вам помощь нужна?
– Нормально все, – проскрежетал Дмитрий, чувствуя страшную слабость.
Вот не хватало еще прямо на глазах у этих двоих свалиться в постыдный обморок, как женщина. Он стиснул зубы и, держась преувеличенно прямо, вышел из приемной в коридор, где тут же привалился спиной к стене. Идти он не мог.
Набрав номер Ивана, он быстро рассказал об исчезновении Медякина, продиктовал его адрес и попросил направить на квартиру к прорабу кого-нибудь из оперативников.
– А ты что? – спросил Бунин. – У тебя какой-то голос странный.
– Да я и сам странный, – признался Воронов. – Помнишь, как мне пару дней назад худо стало? Вот и сейчас то же самое. В глазах темно.
– Нет, все-таки надо было тебя проверить на сотрясение мозга, – озабоченно сказал Иван. – Ты это, не геройствуй там. Сядь где-нибудь в уголке, сейчас я за тобой кого-нибудь пришлю.
– Да кого ты пришлешь, рабочий день в самом разгаре, – попробовал протестовать Воронов, впрочем, не очень уверенно.
– Не твоя печаль, – отрезал Иван. – В крайнем случае сам приеду.
Пятнадцать минут, которые потребовались Бунину, чтобы добраться из городского УВД в офис «ЭльНора», показались Воронову вечностью. Он пристроился в холле фирмы на удобном, малахитового цвета кожаном диване под бдительным оком охранника, откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Шум шагов, голоса разговаривающих людей то наплывали на него, то отдалялись. Дмитрию казалось, что его качает на волнах в утлой деревянной лодчонке, которая без весел и руля плывет неведомо куда.
Невзирая на все протесты, Бунин отвез его в поликлинику. Дмитрия уложили на кушетку, обмотали какими-то проводами, взяли кровь из вены, а затем поставили капельницу.
– Что со мной? – спросил он у пожилой докторши, которую видел, когда проходил медкомиссию.
– Уровень сахара в крови резко упал. Гипогликемическая кома, слышали про такое? – Дмитрий кивнул. – Сейчас мы вам капельницу с глюкозой наладили. Полегчает вам, молодой человек. Есть по утрам нужно. Вы что же, голодный из дома уходите?
– Да я ел. – Дмитрий обстоятельно перечислил все, чем накормила его утром хозяйственная Лелька.
– Значит, надо на обследование ложиться, поджелудочную железу проверить. Не дело это, когда организм такие фортели выкидывает. Вы что, товарищ майор, пьющий?
Дмитрий покраснел, как рак. Несколько лет назад он действительно сильно пил, и понадобились немалая сила воли и помощь настоящего друга Вани Бунина, чтобы он завязал и вернулся к нормальной жизни и работе. Да и Лельке спасибо, чего уж говорить. Но вон оно, когда сказалось.
– Я не пью, – фальшивым голосом сказал он. – Совсем. Но раньше позволял себе, да.
– Ты в завязке, что ли? – Врачиха смотрела понимающе, и под ее взором Дмитрию хотелось провалиться сквозь землю. – Может, позволил себе вчера, вот организм с непривычки и отреагировал? Эх, мужики-мужики.
– Да не было ничего, – жалобно сказал Воронов, чувствуя пристальный взгляд друга. – Вот те крест, не было. Я же даже на рождение Верочки не пил. Даже шампанское. Ваня, ну ты же знаешь, скажи ей. – Это прозвучало так по-детски жалобно, что Воронов окончательно сконфузился и замолчал.
– Ладно, лежи уж, разберемся, – сказал Бунин, которому стало жалко несчастного друга. – Медицина у нас сейчас все может. Давай ты лечись тут, а я поехал. Дел невпроворот. Как оклемаешься, приезжай, если медицина тебя отпустит.
Спустя пару часов Воронову действительно стало лучше. Навалившаяся на него дурнота прошла так же бесследно, как и в прошлый раз, и он, уверив докторшу, что обязательно пройдет полное обследование, поехал в отдел. Ему было интересно, чем закончились поиски Михалыча и что рассказали Сергеев и Балясин.
– В запое твой Михалыч, – сообщил Бунин, удостоверившийся, что друг в полном порядке. – Жена сказала, что впервые за пять лет мужик у нее в запой ушел. Напоил его кто-то, вот он и сорвался. На даче сидит, водку глушит. Она утверждает, что дней на десять это у него. Раньше не остановить.
– И кто же его напоил?
– Да шут его знает. Жена говорит, знала бы, своими руками удавила бы гада. Столько они горя через эту водку приняли, так радовались, когда Михалыч завязал, и вот на тебе. – Он искоса посмотрел на Воронова.
– Да не пил я, – заорал тот. – Ванька, ну ты-то мне веришь?
– Да верю-верю. Не кипятись. А Балясина с Сергеевым опросили. Никакого Ушакова они не знают, в армии с ним не служили. Фамилия Василия Лукьянова им тоже ни о чем не говорит. Пустышку мы вытянули, Митя. Впрочем, и бог с ней. На, держи. Пока тебя не было, двоюродная сестра Ушакова по электронной почте фотографию переслала, посмотри.
Воронов взял в руки листок бумаги, который протягивал ему Иван. Распечатанная на плохоньком принтере фотография была нечеткой, да и оригинал, сделанный почти тридцать лет назад, явно оставлял желать лучшего, однако лица изображенных на ней обнявшихся людей вполне можно было разобрать. Один из молодых солдатиков, улыбавшихся в объектив фотоаппарата, был Воронову совсем незнаком, во втором угадывались черты Степана Ушакова, видимо, это и был его отец, Валентин Николаевич. Третьим в ряду друзей стоял … Олег Меркурьев.
– Черт, – Воронов не верил собственным глазам. – Получается, он тоже служил в Афгане, а мне про это даже не обмолвился. Ваня, ты понимаешь, что это значит?
– Ты знаешь кого-то из этих людей?
– Так это же, твою мать, Меркурьев. Бывший начальник службы безопасности «ЭльНора», телохранитель Бжезинской. Получается, именно его тогда Степан видел в коридоре. Черт, черт, черт! Как же я так повелся-то?
– Погоди, Митя, не горячись, – Иван успокаивающе положил руку Воронову на плечо. – Что ты делаешь поспешные выводы, как мальчик-первогодок. Тут разобраться надо.
– Разберемся, – сквозь зубы сказал Воронов и достал телефон. – Сейчас договорюсь с ним о встрече и обязательно разберемся.
– Ты только спиной к нему больше не поворачивайся, – вздохнул Иван. – А то опять по голове получишь, а у тебя и так здоровье хилое. Давай-ка лучше сюда его позови. Скажи, помощь его требуется. Вместе с ним и побеседуем.
Однако телефон Олега Меркурьева оказался выключен.
Глава пятнадцатая
Наши дни
Элла
До дома они, разумеется, не доехали. Жар, настигший обоих, требовал немедленного выхода, иначе Элла и Витольд рисковали заживо сгореть в том пламени, что бушевало внутри. Завидев впереди массивную стену вздымающихся в небо сосен, обрамлявших городской «Парк Мира», Семенов искоса посмотрел на Эллу, словно спрашивая разрешения, и она согласно кивнула, без слов распознав его молчаливый призыв.
Машина, скользя по чавкающей глине и мокрой опавшей листве, съехала с дороги и нырнула под деревья, заботливо расступившиеся перед ними. В осеннем парке было сумрачно и свежо. Снова начал накрапывать дождик, сводя на нет возможность встречи со случайными прохожими. Неподалеку проехал велосипедист, за которым в поводу пробежала большая собака, и все стихло, оставив их, наконец, вдвоем.
– Эля, – Семенов заглушил мотор и повернулся к сидящей рядом с ним женщине, нежно откинул с лица непослушный завиток волос, заправил его за маленькое точеное ухо, просвечивающее розовым, как жемчуг в перламутровой раковине, откашлялся, потому что голос его звучал хрипло. – Эля, я так тебя хочу, что меня сейчас просто разорвет на части. Иди ко мне. Извини, что все так, – он показал рукой на деревья за стеклом, – но я не могу ехать дальше.
– Не надо никуда ехать, – шепнула она, отодвигая свое сиденье и откидывая назад спинку. – Меня вполне устраивает место и время. Витольд, я так по тебе соскучилась. Я думала про то, что наше ночное свидание никогда не повторится, что я тебя нашла и тут же потеряла. И это было невыносимо, считать, что ты больше никогда меня не обнимешь. Если бы ты не приехал сегодня, наверное, я бы бросила все и сама поехала к тебе, хотя совсем не в моих привычках навязываться. Ты знаешь, всегда мальчишки за мной бегали, а я за ними никогда. Видимо, надо же когда-то начинать.
– Я знаю, – непонятно сказал он и накрыл ее тело своим, требовательно ища ее губы.
Царящая в парке тишина какое-то время прерывалась лишь барабанящими по крыше машины каплями дождя и их прерывистым дыханием. Элле было так хорошо, что в какой-то момент она вдруг испугалась, что сейчас умрет, потому что такое блаженство не могло быть испытано в земной жизни. По крайней мере, раньше она ни разу не испытывала ничего подобного.
Это был ЕЕ мужчина. От волнистых густых волос, которые она в экстазе перебирала, запуская в них пальцы, до упругих крепких ягодиц, ритмично двигающихся между ее скрещенными ногами. Он был крупным, мощным, гладким, очень приятным на ощупь, надежным и волнующим ее до одури. Несмотря на то что Элла видела доктора Семенова второй раз в жизни, он казался странно знакомым, как основательно подзабытый персонаж из старой, прочитанной в далеком детстве книжки.
Его тело сотрясла длинная дрожь, почти судорога. Он протяжно застонал, почти завыл, как вышедший на ночную охоту волк, затем откинулся на водительское сиденье и шумно перевел дух.
– Однако… У меня такое чувство, что мне опять двадцать лет.
– И у меня, – призналась Элла, как смогла поправила сбившуюся одежду, запахнула полы кожаного плаща и требовательно уставилась на Семенова. – А что ты такое знаешь?
– В смысле? – он непонимающе уставился на нее.
– Перед тем, как меня поцеловать, ты сказал: «Я знаю», но не уточнил, что именно.
– А-а-а. Я знаю, что за тобой с самого детства бегали мальчишки.
– Откуда? – удивилась Элла, открыла дверцу и выпрыгнула на улицу, чтобы вдохнуть полной грудью прохладный, вкусно пахнущий сосновой хвоей воздух. Ноги ее, обутые в легкие щегольские ботиночки, явно не предназначенные для прогулок по осеннему лесу, тут же увязли в размокшей глине. – Ой, мамочки, я, кажется, тону.