пыхаюсь и ничего не могу сделать. И эта реакция на его прикосновения…как будто он не противен мне, а я хочу эти пальцы. Вспомнились курсы с психотерапевтом «реакция тела ничего не значит, основное «нет» живет в твоей голове. И если твой разум не хочет близости, то это все равно насилие».
— Я не хочу! Вы мне отвратительны!
— Какое великолепное и главное умное признание, — тонкие губы расплылись в настораживающей усмешке, — особенно умно это сказать тому, от кого зависит твоя жизнь во всех ее смыслах. А как же триста тысяч и работа?
Каждое его слово заставляло меня тихонько вздрагивать, как от уколов булавки в самое сердце. Напоминанием зачем я все это затеяла.
— Давай заключим сделку, Ксения. — все это время пока говорил он продолжал гладить мою грудь и обводить сосок пальцем, отвлекая на свои действия и в то же время заставляя принимать их и не содрогаться. — на каждое твое «нет» я установлю свою цену. Поторгуемся? Я считаю, что «нет» стоит десять тысяч и каждое последующее еще на тысячу дороже. Тогда как «да» заставит платить уже меня те же самые десять тысяч.
— Вы отвратительны! — процедила ему в лицо, — У вас все измеряется деньгами!
— Серьёзно? — улыбка исчезла с его губ, и он поднял дуло выше по моему бедру, — Разве это я оценил жизнь своей дочери в триста тысяч и пришел с шантажом к тебе?
Несмотря на резкий тон. Сталь касалась внутренней стороны бедра довольно нежно. Как будто меня там трогал сам мрак неизвестности и ужаса — это он ласкал меня и заставлял трепетать, а не этот мужчина с страшными глазами и вкрадчиво тягучим, как паутина, голосом.
— Десять тысяч за каждое «нет».
Обхватил сосок двумя пальцами и сталь коснулась моего лона сквозь трусики. Я всхлипнула и закрыла глаза.
— Не надо…
— Ц-ц-ц, это ведь тоже своеобразное «нет», но я не стану его засчитывать…Я хочу, чтоб ты кончила для меня здесь и сейчас.
— Нееет…
— Минус десять тысяч, — и провел языком по моей шее, а я вся дернулась и отклонилась назад, стараясь избежать прикосновений, — я их верну если ты расслабишься и испытаешь оргазм.
На глаза навернулись слезы от бессилия и страха. Я никогда его не испытывала…и я не знаю какой он, не знаю как его испытать и даже не знаю как его изобразить и что для этого нужно сделать.
— Играем? Скажи «да» и я верну твои десять тысяч! Так как? Играем? — глаза горят надеждой, как у ребенка, который вот-вот получит свою игрушку и тянет к ней руки.
— Да, — прорыдала и кивнула.
— Умничка…, - он взял меня за лицо запрокидывая мою голову назад, — ты очень красивая, Ксения. Не знаю говорили ли тебе это…, наверное, говорили сотни тысяч раз. У тебя нежная кожа и кристально чистые глаза. Я хочу увидеть, как вместо лжи с твоего рта срываются стоны. Они намного прекраснее, — холодная сталь скользила вверх-вниз у меня между ног. И от этих касаний все тело пронизывало пугающими разрядами электричества. Я не хотела их чувствовать. Ужасно хотелось закричать, завопить «нееет» и я не могла. Теперь в голове щелкал счетчик. Проклятый сумасшедший подонок наклонил голову и провел по соску языком.
— Ты и на вкус молочная, — обхватил губами, заставляя меня зажмуриться и умолять саму себя что-то испытать, то, что он хочет. Испытать быстро и прямо сейчас, чтоб все это прекратилось. Теперь поглаживания стали начали ощущаться намного сильнее, и они вызвали тяжесть внизу живота. Ощущения так похожи на боль. Но она иная. И мне хочется оттолкнуть его, оттащить от себя за волосы. Это ведь хуже, чем насилие, он хочет меня убить, хочет, чтоб я умерла. Люди умирают от такого издевательства? Мне казалось, что да.
— Продолжить лизать твой сосок, Ксеняя? Тебе нравится, когда я беру его в рот? — втянул сильно в рот и я вскрикнула от неожиданности, покалывания там внизу усилились и стало невыносимо страшно и нечем дышать. Надо кричать «нет», а я кусаю губы и всхлипываю.
— Отвечай мне! Нравится?
— Да, — почти рыданием.
— Тебя когда-нибудь трахали пистолетом, Ксеня? Как я сейчас? Трахали сквозь трусики…мокрые трусики. Я бы хотел пальцами…честно, ужасно хотел бы пальцами. Но я хочу выстрел, понимаешь? Я хочу, чтобы ты выстрелила с этого долбаного пистолета. Мне никогда не отказывают… — и снова втягивает мой сосок в рот с хриплым стоном от которого там между ног все раскаляется и напрягается. И мне кажется, что трение вызывает боль, вызывает резкие и невыносимые ощущения, как что-то цепляют, задевают и это что-то начинает сильно дрожать, дергаться как будто нарывает и вот-вот взорвется. И я начинаю задыхаться, непроизвольно цепляясь за его плечи, впиваясь в них ногтями.
— Дааа…ты скоро выстрелишь…,- не вижу ничего кроме его проклятых глаз и кончика языка, скользящего по губам. И я вся взмокшая, дрожащая смотри на его лицо. Мне так страшно.
— Я не хочу…
— Чего ты не хочешь? — шепчет и сталь движется быстрее, нагретая моим телом. Одно сильное движение и меня оглушило. Я, наверное, умерла в эту самую секунду от того, как содрогнулось все тело, как ослепительно вспыхнуло перед глазами блаженство и там внизу опалило жаром, кипятком. Я забилась в болезненно приятных конвульсиях, с громким стоном, запрокидывая голову и чувствуя, как слезы градом покатились по щекам. Услышала его рык, ощутила, как вдавил в стену всем телом и уже зарыдала от ужаса, отталкивая, отбиваясь и содрогаясь теперь уже в истерике. Пока дралась жакет распахнулся полностью, а я царапалась и извивалась в его руках, пока вдруг не почувствовал, как он сильно прижал меня к себе.
— Все хорошо…все хорошо, малышка. Тихо…тихо. Все хорошо.
— Отпустите меня…отпуститеее…
Волин отстранился, отпуская меня, и я вжалась в стену, закрывая лицо руками. Услышала, как он отошел от меня куда-то к столу. Щелкнула зажигалка и запахло сигаретным дымом. А я все еще вздрагивала и не могла унять дрожь во всем теле особенно там, внизу, под мокрыми трусиками. Если вот это ощущение было оргазмом, то я его ненавижу…ненавижу…ненавижу и не хочу испытывать больше никогда, как и видеть это чудовище.
— Я добавляю еще двадцать тысяч за это представление. Мне было вкусно. Не знаю, где тебя всему этому учили, но это сильно, черт возьми. Ты принята на работу. Так со мной еще никто не кончал. Настолько искренне и красиво.
Открыла глаза, глядя на чудовище, стоящее у стола и разряжающее свой револьвер. Он мне солгал. Там была вся обойма. А не один патрон. И в эту секунду я пожалела, что не выстрелила в него.
ГЛАВА 7
Она бежала между деревьями, придерживая живот обеими руками, чувствуя, как беспокойно бьется там ребенок. Нет, это был не просто страх, это был ужас, который сковывал все ее тело от понимания, что она собралась сделать. Но решение уже принято, и никто не сможет ее переубедить в его правильности или неправильности. В босые ноги впивались острые иглы-колючки, а ветки хлестали ее по лицу, по глазам, по шее, оставляя глубокие царапины, путаясь в светлых, волнистых волосах. Она не сумасшедшая…нееет, это они все сумасшедшие, если решили, что она позволит этому случиться, позволит ЕМУ победить.
Сердце бьется где-то в висках, резонансом отдает в горло. Ее бедное и маленькое сердце, никому не нужное и нелюбимое никем. Да, так бывает. Что человек никому не нужен и никем не любим, хотя и не был одинок…Но лучше бы она была одинокой. Они хватятся ее утром, не раньше. Сегодня ночью все будут спать после вчерашнего праздника…Она готовилась к этому дню несколько месяцев, несколько долгих, ужасных, тягучих месяца, когда в нее вставляли иголки, привязывали к кровати и держали в комнате без окон, как взбесившееся животное…Но ведь животное совсем не она. Животное тот, кто с ней это сделал. Тот, кто ее чуть не убил и хотел убить пока не узнал о ребенке. О своем отродье…о своем продолжении, насильно взращённом в ее теле. Плод, порожденный унижением и болью. И нет ничего более ненавистного чем эта дрянь внутри нее, чем это напоминание о ее ничтожности, о том, что она всего лишь кукла…всего лишь вещь, которую использовали самым мерзким способом и продолжают пользовать. Ведь он приезжает в гости…приезжает и привозит ей кукол, как и раньше.
Возможно все было бы не так…Все не должно было бы закончиться так, как она решила сегодня. Если бы у нее было где спрятаться, было к кому обратиться, но от нее отреклась даже родная мать…Женщина, которая ее родила и должна была любить всем своим существом предпочла ей ЕГО. Проклятого насильника и садиста. Тварь, которая превращала ее жизнь в ад. Зло, породившее внутри нее такое же зло, как и он сам.
Вначале ОН дарил ей подарки. Много кукол. Разных, красивых в картонных коробках, перевязанных лентами, приносил ей платья, кофточки и юбочки, завязывал сам банты на хвостах и даже умел заплетать косы. Она изо всех сил старалась его полюбить, чтоб у них с мамой была семья. С мамой, которую Дина обожала и считала самой красивой и самой умной. Ведь ее фотографировали для журналов и газет…Блондинку с ясными глазами, полными губами и обворожительным телом богини. И вдруг перестали фотографировать. Это был крах… с этого момента их жизнь начала рушиться, они переехали в другой район, в маленькую квартирку и Дина все чаще слышала в свой адрес:
— Ты как гиря на ногах, ты, как проклятие. Это из-за тебя мое тело перестало быть красивым. Из-за тебя меня больше никуда не зовут. Ты испортила мне жизнь! Зачем ты родилась? Почему я не сделала аборт?
Дина не совсем понимала, что это означает, но ей казалось, что это и правда она во всем виновата и тут же обнимала мать, целовала, просила прощение, а потом гладила ее ноги, засыпая в конце кровати, куда сгоняла ее разбушевавшаяся родительница.
Через какое-то время мама начала приносить домой порошок в пакетиках и становилась очень злой, когда этого порошка не было и очень милой, когда он у нее появлялся. Дина даже начала любить этот порошок, за то, что он возвращает ей хорошую маму. Как же плохо, что раньше этого волшебного порошка у них не было.