— Повернись к камере, Ксения.
Затаив дыхание медленно повернулась, сжимая в пальцах льдинку.
— Давай. Медленно. Два кусочка в обе руки и растирай…Ммммм, — голос чуть сел, — вот так. По кругу. Убери лед. Твою мать, Ксения, они прекрасны, когда вот так сжаты и тверды. Прижми лед и держи.
Соски пронизало как уколами тысячи иголок. И я ощутила, как набухло все внизу, как вытекла влага на трусики. И я не знала какого черта все происходит именно так и мое тело позволяет ему творить со мной все эти мерзости. Хотела отнять лед, но он не дал.
— Рано. Держи и растирай пока не онемеют от холода.
Возбуждение накатывало волнами, оно сосредоточилось в замерзающих сосках и в груди, которую словно распирало изнутри. От чего-то представила на ней его руки с неровными пальцами, представила как ладони сжимают полушария и вздрогнула от понимания, что я бы хотела ощутить на себе эти ладони сейчас.
— Одну льдинку в рот и соси, а другой вниз к пупку.
Загипнотизированно и послушно выполнила, ощутив, как стало мутно в голове и как печет льдинка язык, охлаждая горячее дыхание.
— Если бы я был возле тебя — я бы сейчас сосал твои соски пока они не стали бы горячими, Ксения, согревая их у себя во рту. Ты хотела бы чтоб я их сосал?
— Да.
Не задумываясь, ведя льдинкой к пупку и чувствуя, как учащается мое дыхание. Я просто покоряюсь ему из-за договора. Ничего более. Так надо. Я в этом не виновата….это он заставляет меня хотеть.
— Сними трусики.
Стянула кружевную ткань и услышала его хриплый выдох.
— Сядь на стол. Одну ногу разведи в сторону, а вторую поставь на столешницу, чтоб я тебя видел. Проведи по свей дырочке.
Как же это отвратительно. Все эти словечки. Все эти приказы, от которых меня подбрасывает на месте и хочется изогнуться как от ударов плетки.
— Проведи и покажи мне пальцы, Ксения.
Провела, кусая губы, и чувствуя какими вязко-мокрыми стали пальцы.
— Разведи их. Чувствуешь какие они влажные, липкие. Ты течешь…течешь для своего насильника, Ксения. Правда это отвратительно, малышка? Возьми еще два куска льда. Один в рот, другим медленно спускайся вниз. По внутренней стороне бедра. Мммм, я вижу твои мурашки. Вот так да. Коснись себя там. Приласкай свою девочку. Сначала с одной стороны, потом с другой. Вдоль нижних губ, еще ниже. Хочешь охладиться?
Лед обжег горячую плоть и с губ сорвался стон. До боли хотелось дотронуться посередине, где казалось сосредоточился источник болезненного напряжения и пульсировал короткими импульсами, словно требуя облегчения. Казалось под кожей вспыхивает сотни электрических разрядов, они щелкают и обжигают, распаляют так, что эта энергия накапливается, нагнетается и, если ей не дать выход я просто умру.
— Коснись клитора. Не двигать рукой. Подержи лед и убери.
Незначительное облегчение и стон разочарования, когда приказал убрать. Пьяными глазами в камеру, ощущая боль из-за сильного напряжения и какую-то приторно тягучую ненависть одновременно с желанием о чем-то попросить… о чем-то за что возненавидела бы себя еще сильнее.
— Ты когда-нибудь ласкала себя пальцами, Ксения? Кончала наедине с собой?
Отрицательно качнула головой. Я слышу его усмешку и буквально представляю ее на его дьявольских губах и меня невольно выгибает от видения его лица и потемневших бирюзовых глаз.
— Раздвинь себя одной рукой, а указательным пальцем коснись клитора. Погладь его сначала с одной стороны, потом с другой. Вот так. С какой чувствительней? Изучи себя. — по телу пробежала дрожь, соски не просто затвердели их словно разрывало от невероятного ощущения вибрации во всем теле., - А теперь медленно по кругу. Открой глаза. Смотри в камеру. Почти тридцать и никогда не мастурбировала? Не было эротических фантазий? Мы подарим тебе эротические воспоминания. Двигай пальцем быстрее, еще быстрее. По кругу и вверх-вниз, — он говорил, а я почти его не слышала все мои чувства сосредоточились на моей руке и на этой дергающейся точке под пальцем. Чем сильнее я ее терла, тем сладостней становилось внутри и мне казалось я расплачусь от этих невыносимых ощущений.
— Остановись. Смотри в камеру. Остановись, Ксения. Я сказал СТОП.
С всхлипом остановилась, тяжело дыша.
— Введи этот палец в себя. Тебе понравится. Доверься мне…, - нет я не доверяла, но меня всю трясло и подбрасывало, тело слушалось его и ощутила как приятно скольжу внутри себя, прикусила губу.
— Два пальца.
Послушно погрузила еще один. Внутри разрывались такие же мелкие искорки, там так же пульсировало и сжималось тесно обхватывая мои пальцы.
— Хорошо…дааа, тебе хорошо и не страшно. Глубже. Толчками. Сильнее. Быстрее. Смотри в камеру.
Остекленевшим взглядом смотрю прямо в глазок и двигаю пальцами, а все тело подбрасывает, корежит, извивает.
— Стони громче.
Но стоны тихие, вздохи. Мне кажется если я начну стонать громче, то боль напряжения станет сильнее, и я ее не выдержу.
— Вытащи пальцы и сожми клитор обхвати и легонько сдави, перекатывая как горошину.
Едва я это сделала как меня выгнуло дугой, колени сжали запястье, головы запрокинулась назад и я содрогаясь всем телом, откинулась назад, зажимая зубами остатки льда во рту. Еще одно движение и …это облегчение, это удовольствие растечется по моему телу. Оно так близко.
— Убрала руки! Сейчас! Я приказываю убрать руки! Сто тысяч штрафа если не уберешь!
Крикнул громко и я отняла ладонь, чувствуя, как все тело сотрясается мелкой дрожью. Как меня подбрасывает и лихорадит, а на глаза наворачиваются слезы. Одно движение и это напряжение…оно бы исчезло. Как же невыносимо это ощущать.
— Не шевелись. Смотри в камеру. Хочешь кончить? Пошевелить пальчиками и взорваться, да? Попроси. Скажи мне «пожалуйста, Иван, я хочу кончить». Говори, Ксения.
— Пожалуйста….
— Что?
— Я хочу кончить.
— Иван.
— Иван.
И от ощущения унижения на глаза навернулись слезы. Проклятый манипулятор.
— Оооох, как же ты прекрасна за секунду до оргазма. Этот приоткрытый рот, эти набухшие соски и дрожащий живот…Но оргазм надо заслужить, а ты не заслужила. Ты наказана за то, что я слишком долго тебя искал. Встань со стола и одевайся. На сегодня все.
От разочарования, от чувства унижения захотелось закричать, топать ногами, разнести проклятый кабинет. Я схватила вазу и запустила ею в стену.
— Ты красива даже в гневе. Прости, что не донасиловал тебя до конца. Можешь подать на меня в суд.
И расхохотался.
— Будь ты проклят.
Натягивая на себя вещи, дрожа от гнева и от того как напряжение все еще клокочет в теле, а соски болезненно трутся о лифчик, я мечтала о его смерти.
— В графине вода. Налей в стакан и добавь льда. Остынь. — все еще смеется.
В двери постучали. И я в ярости распахнула ее, едва натянув футболку. Пес Волина протянул мне сотовый.
— Вам звонили. Я думаю это важно.
Выхватила сотовый и посмотрела на дисплей. Звонок из больницы. Мгновенно трезвея и набирая номер негнущимися пальцами.
— Ксения Романовна, вторая операция прошла очень успешно. Уже завтра мы отключим Варю от аппарата искусственной вентиляции легких. Она может дышать самостоятельно. Девочка идет на поправку. И наши прогнозы очень оптимистичные.
Облокотилась о стену и закрыла глаза, чувствуя чудовищное облегчение и понимание, что все не зря.
— Я могу к ней приехать?
— Да, можете. Завтра утром.
ГЛАВА 15
Я собиралась просить его отвезти меня к дочери, но Волин запретил давать мне сотовый. Хотела выйти из дома, но двери оказались запертыми и безэмоциональный начальник его охраны, его собака, который раздражал меня одним своим видом, раздражал до невозможности, сухо сказал, что Волин не велел выпускать меня и никаких указаний ему на этот счет не давалось.
— А какие указания вам давались? Как держать насильно человека в клетке, нарушая закон? Как запретить матери поехать к своему ребенку? Как стоять здесь и смотреть мне в глаза нагло и цинично заявляя об указаниях? Если он прикажет вам убить свою мать вы это сделаете? У меня дочь после операции лежит и нет никого, кто подошел бы к ее постели и вытер слезы.
Стоит смотрит на меня. Молчит. Конечно? Что еще он может сказать. Когда получает от Волина деньги тоже молчит или говорит спасибо?
— Я не могу выпустить вас из дома.
— Конечно не можете вам урежут вашу зарплату.
— Или укоротят жизнь, например.
Так же спокойно и совершенно без эмоций. Дальше с ним говорить бесполезно. В этом доме есть единственный монстр и тварь с которой надо разговаривать и которая нарочно сегодня сделала так, чтоб я до нее не добралась.
Я ворвалась в кабинет и подскочила к камере.
— Эй! Вы здесь? — помахала перед глазком руками, — Мне нужно увидется с дочерью. Вы это понимаете? Не прихоть, не кариз, а необходимость приехать к маленькой обожженной девочке, которая перенесла уже вторую операцию. Взять за руку. Потрогать ее пальчики. Вы знаете какие они у нее сейчас? Бледные до синевы. Тонкие, прозрачные. Вы хоть кого-то любили в вашей жизни? Вы знаете, что значит любить своего ребенка, вы знаете что значит видеть, как он страдает?
Это все равно что вонзить себе нож в сердце и проворачивать его там снова и снова, истекая кровью. Это все равно что сдирать кожу лоскутами и дотрагиваться до собственного мяса. Это бессилие…это агония. Если бы я могла я бы поменялась с ней местами… я бы умерла ради нее. Вы это понимаете? Или вы каменное чудовище? У вас ведь была мать, отец? Вы же от кого-то родились?
Я била кулаками по стене, разбивая костяшки и кричала в камеру, срываясь на истерику. Бесполезно. Он наверняка даже не смотрит в нее.
— Вам не интересно это слушать да? Неинтересно потому что здесь никто не раздевается и не кончает?
Ударила еще раз руками по стене и дверь вдруг распахнулась, появился снова этот манекен.
— Мне велено отвезти вас в больницу.
— А где Скала?