А теперь мы уже второй день в Лондоне. Я влюбилась в этот город. Все здесь казалось сошедшим прямо из романа Диккенса. Книги английских классиков, которые я успела прочитать, помогли мне познакомиться с британской столицей. Я словно переносилась в романтические истории, в которых женщины прогуливались по Гайд-парку верхом или пешком, всегда в компании своих спутников, разумеется.
Повсюду возвышались старинные, но прекрасно сохранившиеся здания. На улице Пикадилли, как всегда, бродили толпы людей: менеджеры в деловых костюмах, хиппи в разноцветных вязаных шапочках и просто туристы, такие же, как и я, прогуливались туда-сюда и любовались витринами этой великолепной улицы. Универмаг «Хэрродс» очаровал меня, но также и ужаснул ценами, хотя, думаю, кому-то вроде Лейстеров отдать десять фунтов за крошечную упаковку шоколадных конфет не составляло никакого труда.
Мама была в восторге от лондонского великолепия. Она казалась такой же взбудораженной, как и я, а ведь она и Уильям уже успели попутешествовать вдвоем. Медовый месяц они тоже провели в Лондоне, а затем отправились на две недели в Дубай.
Тем не менее мать была гораздо более подготовленной, что было видно невооруженным глазом. Она даже посмеивалась надо мной, но мы обе знали, что, сколько бы городов она ни повидала, эта поездка для нее – особенная, ведь мы проводили все дни вместе.
Шло время. Мы путешествовали уже четырнадцать дней. Еще предстояло посетить Францию и Испанию. Уже минуло три дня с момента последнего разговора с Николасом. Обычно мне не приходилось делить номер с мамой. Мы всегда спали в люксе с двумя отдельными комнатами, но во Франции с бронированием что-то перепутали, поэтому мы оказались не просто в одном номере, но и в одной кровати.
– Тебе нравится Париж? – спросила мама, снимая сережки.
Она уже надела пижаму, а я была завернута в полотенце, с волос капала вода: только что я приняла душ.
– Прекрасный город, – ответила я, вытираясь.
Я повернулась к зеркалу, у которого мама расчесывала волосы. Ее глаза в зеркале на несколько секунд застыли, рассматривая шрам на моем животе.
Я не должна была раздеваться перед ней. Я ведь знала, как она огорчается каждый раз, когда видит свидетельство того, что в детстве я едва не погибла, спасаясь от отца. В ней воскресали плохие воспоминания, они пронзали ее разум, и я захотела заставить мать вернуться к любой радостной мысли, прежде чем она обвинит себя в чем-то, в чем не виновата.
– Ты говорила с Николасом? – спросила она через минуту, когда я забралась в постель уже в пижаме и ждала, когда она закончит наносить все кремы, которые взяла в поездку.
– Да, он передавал тебе привет, – солгала я, стараясь не выдать себя. Отношения между Николасом и моей матерью были не самыми лучшими, поэтому я старалась не говорить ничего лишнего.
Мама задумчиво кивнула.
– Ты счастлива с ним, Ноа? – вдруг спросила она.
Я не ожидала вопроса и на несколько мгновений потеряла дар речи. Ответ был прост: конечно, я счастлива с ним больше, чем с кем-либо еще. Затем я вспомнила, что однажды, когда мы с Ником еще не встречались, он спросил меня о том же: была ли я счастлива.
Я тогда ответила, что счастлива, когда он рядом. Но ведь теперь его нет возле меня! А что я испытываю вдали от него? Была ли полностью счастлива прямо сейчас, находясь здесь, в номере отеля, за тысячи километров от Ника, хоть и знала, что он любит меня – и очень скоро мы снова будем вместе?
– Твое молчание тревожит.
Я подняла глаза и поняла, что мать неправильно все истолковала.
– Конечно, я счастлива с ним, я люблю его, мамочка, – поспешила уточнить я.
Она нахмурилась.
– Ты выглядишь не очень уверенной, – заявила она, но, похоже, я услышала некоторое облегчение в ее голосе.
– Проблема в том, что я слишком люблю его, – бросила я. – Моя жизнь без него не имела бы никакого смысла, и это пугает меня.
Мама на секунду закрыла глаза, а потом внимательно посмотрела на меня.
– Тут нет никакой логики.
Конечно, у меня она была. У нас с Николасом все серьезно, с ним я чувствовала себя защищенной, он оберегал меня от кошмаров, обеспечивал безопасность, которой мне не хватало на протяжении всей моей жизни. Он был единственным человеком, которому я могла рассказать о любых проблемах. Поэтому, когда мы были в разлуке, я чувствовала, что теряю контроль над собой. Меня преследовали мысли, которых не должно быть, я чувствовала то, что не должна ощущать.
– В этом вся логика мира, мама. Я думала, что ты, из множества людей, которых я знаю, поймешь меня, ведь я вижу, как ты влюблена в Уильяма.
Она покачала головой.
– Ты ошибаешься, никто не должен быть причиной твоего существования, слышишь меня, Ноа? – Внезапно она побледнела и с тревогой посмотрела на меня. – Моя жизнь долгое время вращалась вокруг одного человека, того, кто не заслуживал ни минуты моего внимания. Когда я была с твоим отцом, верила, что только он способен вынести меня, считала, что никто никогда не сможет любить меня, а я не сумею жить без него.
Мое сердце начало учащенно биться. Очень редко мама рассказывала мне об отце.
– Боль, которую он причинял мне, не могла сравниться со страхом, который я испытывала, находясь вдали от него… Такие люди, как твой отец, проникают в разум и делают с партнером, что захотят. Никогда не позволяй мужчине захватить твою душу, Ноа. Ты не можешь предугадать, что он собирается с ней делать, хранить и почитать – или позволить ей увянуть в его руках.
– Николас не такой! – нервно крикнула я. Я не хотела слышать это из уст матери. Зачем она говорит мне такое! Сердце снова будет разбито. Николас любит меня и никогда не бросит, он не был похож на отца и никогда не будет.
– Ноа, хочу сказать лишь одно: на первом месте должна быть именно ты, а потом остальные… Мы всегда должны ставить себя на первое место, и если твое счастье зависит от парня, значит, тут есть над чем задуматься. Мужчины приходят и уходят, но счастье – это то, что только ты можешь себе дать.
Я старалась, чтобы сказанное не повлияло на меня, однако слова матери крепко засели в душе. И ночь стала показательным примером.
Мои руки были связаны. Повязка так плотно закрывала глаза, что свет не пробивался через ткань. Сердце бешено билось, холодный пот стекал по телу, дыхание, учащенное от страха, свидетельствовало о том, что у меня вот-вот начнется приступ паники.
Я была одна, никого рядом. Бесконечная тьма окружала меня, а вместе с ней и причина всех моих страхов. Затем внезапно с меня сняли повязку и развязали веревки на руках. В большое окно проникал дневной свет. Я побежала по бесконечному коридору, а внутренний голос твердил, что я должна остановиться: ведь на другой стороне меня не ждет ничего хорошего.
Я все равно выбралась из коридора, и меня сразу окружила толпа одинаковых Ронни, направивших на меня пистолеты. Я замерла, боязливая и дрожащая. От пота футболка стала мокрой.
– Ты знаешь, что должна сделать, – сказали мне все Ронни одновременно.
Я повернулась к пистолету, который лежал на разбитом деревянном ящике. Дрожащими руками схватила пушку и после нескольких секунд колебаний, как профессионал, сняла оружие с предохранителя и повернулась, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, который стоял на коленях прямо передо мной.
– Не делай этого, Ноа, пожалуйста… – попросил меня отец и заплакал, испуганно посмотрев на меня.
Моя рука затряслась, но я не отступила.
– Прости, папа…
Я распахнула глаза. В голове звучал грохот выстрела, у меня перехватило дыхание. Надо мной склонилась мама, она была сильно обеспокоена.
– Боже мой, Ноа! – воскликнула она, облегченно вздохнув, когда увидела, что я могу нормально дышать.
Я понемногу приходила в себя. Я вспотела и дрожала как лист. Одеяло обернулось вокруг моего тела, будто хотело задушить, и только когда я поднесла руки к лицу, поняла, что плачу.
– Мне приснился кошмар… – сказала я ломким голосом.
Мама наблюдала за мной со страхом, отражавшимся в ее глазах.
– Как давно тебе снятся кошмары? – спросила она, озадаченно глядя на меня.
Я почувствовала, что атмосфера в комнате изменилась. Ее глаза больше не были испуганны, снова появился… этотвзгляд.
Я не хотела признаваться, что кошмары стали нормальным явлением моей жизни, чем-то, от чего мне удавалось уклоняться только тогда, когда рядом находился Николас. Незачем ей волноваться, а значит, и мне не надо говорить, что я видела сон о том, как убиваю отца, нажимаю курок, и на стены брызжет кровь…
Я встала с кровати и поплелась в ванную комнату. Но мама остановила меня, крепко взяв за руку.
– Как давно, Ноа?..
Мне нужно было сбежать от мамы и стереть из памяти ее озабоченное лицо, я не хотела, чтобы она чувствовала себя плохо. Она не должна знать, что со мной происходит.
– Только сегодня, мамочка. Наверное, потому, что мы в новом месте… я обычно нервничаю в незнакомых местах.
Мать хмуро наблюдала за мной, но больше не задерживала, когда я вырвалась и заперлась в ванной комнате.
Я бы позвонила Николасу, только он мог успокоить меня, но тогда придется объяснять ему, что произошло, а мы находимся далеко друг от друга, могут возникнуть всякие недомолвки и еще что-нибудь… Он может меня не понять.
Я умылась холодной водой и похлопала себя по щекам, пытаясь остудиться. Когда я вошла в спальную комнату, намеренно проигнорировала подозрительный взгляд матери и легла на кровать.
«Не делай этого, Ноа, пожалуйста…»
Слова отца продолжали звучать в моей голове. Не знаю, как я снова уснула.
До возвращения оставалось пять дней. Я была измотана не только физически, но и морально. Мне отчаянно хотелось спать двадцать четыре часа кряду, но я могла бы это делать лишь с Ником, сжимающим меня в объятиях. К счастью, мы с мамой уже занимали разные комнаты, но темные круги под ее глазами стали свидетельством того, что она не забыла о случившемся.