Лера опять закрыла глаза и чуть не задохнулась слезами. Андрей изо всех сил пытался этого не демонстрировать, но она чувствовала, как он ненавидит ее живот. С его точки зрения, он уродовал женщину, и лучше всего было делать вид, будто его не существует вовсе.
Рафаэль, как по горке, поднялся по Лериному животу до верхней точки и опять спустился вниз к груди, потом еще раз поцеловал ее в губы и шепнул в ухо:
— У нас все будет хорошо… Ты веришь?
Она не стала ничего говорить. Просто обвила руками его шею, сама ответно поцеловала в губы и взялась руками за его джемпер.
— А тебе не повредит? — спросил он.
— Нет, — ответила она, и они в четыре руки стащили с него джемпер и футболку.
— Но… я не знаю, как… чтобы ребенку… — начал Рафаэль, но Лера закрыла ладонью его рот.
Теперь уже она уложила его рядом с собой на спину и постаралась все сделать так, чтобы хорошо было всем: и ей, и Рафаэлю, и… Машке.
Когда ее голова уже покоилась на его груди, Рафаэль, перебирая рукой спутавшиеся длинные волосы Леры, сказал:
— Я не мог даже предположить, что сегодняшняя наша встреча закончится именно так…
— Я тоже, — согласилась Лера.
— Ты не жалеешь?
— Нет.
— И ты выйдешь за меня замуж?
— Может быть, все-таки не стоит спешить?
— Мне кажется, мы уже кое в чем поспешили.
— И все же… я не могу так… сразу… Мне надо решить кучу вопросов…
— По-моему, ты уже решила самый главный из них, — сказал Рафаэль, легонько столкнул ее со своей груди, и его глаза опять оказались напротив ее глаз. — Я ни к чему тебя не принуждал. Ты… сама… Ведь так?
— Так, — ответила Лера и снова обвила руками его шею.
Когда закончился долгий поцелуй, он спросил:
— Ты думаешь об… Андрее?
— Я не смогу сразу перестать думать о нем, — отозвалась она.
— Вообще-то, по законам жанра он должен бы сейчас прийти и застать нас в таком виде. У него же есть ключи?
— Есть.
— Может быть, ему опять понадобится паспорт или что-нибудь еще. Представь, сейчас открывается дверь, он заходит и говорит: «Надо же, какая идиллия!» Что ты станешь делать? Неужели скажешь: «Ты все не так понял, Андрей!»?
Лера фыркнула, потом не выдержала и рассмеялась в голос. Рафаэль опять улегся рядом с ней на спину и сказал:
— Ты смеешься, и это здорово обнадеживает.
Она не ответила, только теснее прижалась к нему и опять рассмеялась.
— Чему теперь смеешься? — спросил он.
— Да, понимаешь, Машка мешает…
Рафаэль опять положил руку на ее живот и радостно воскликнул:
— Слушай, да она же толкается, честное слово! Положи-ка сюда свою руку!
Лера положила ладонь на то место, где только что была рука Рафаэля, и в самом деле уловила слабые толчки. Она улыбнулась ему, а он опять принялся целовать ее живот, а потом грудь, и всю Леру, которая лежала перед ним растерянная, смущенная и никак не могла понять, почему его совершенно не смущает, что в ней чужой ребенок.
— Рафаэль, она же тебе чужая, — сказала Лера, запустив руки в его жесткие волосы.
— Кто? — не понял он.
— Машка. Неужели тебя не волнует, что…
Он не дал ей договорить, поцеловав в губы, а потом сказал:
— Ты уже все знаешь про меня и своего ребенка. Я сто раз тебе это говорил, но могу сказать и сто первый, мне не трудно. Вы мне, Лерка, почему-то такие родные, что… честное слово, аж в груди теснится!
— Поцелуй меня еще, — попросила она.
— Ну уж нет! Хватит, я тебя уже всю расцеловал, места живого не осталось! — рассмеялся он. — Так что теперь, милая моя, твоя очередь. Долг, знаешь ли, платежом красен!
— И тебе не стыдно заставлять беременную женщину трудиться?
— Нисколько! Ну-ка сядь, беременная женщина, передо мной, как лист перед травой!
— Зачем? — испугалась Лера.
— Затем, что хочу полюбоваться твоей неземной красотой.
— Да ну… Я, как бочка…
— Дуреха! Я обожаю бочки!
— А как же быть, когда рожу? Я же опять стану, как… спичка…
— Я чувствую, что уже ничего не имею против спичек. И против джинсов. И даже против этих… как их… твоих диких колец на голове, не говоря уже о красной помаде! Поцелуй теперь ты меня, Лера… Не томи…
— Рафаэль… мне плохо… — с трудом проговорила в телефонную трубку Лера.
— Как плохо? Что с тобой? — всполошился он.
— Не знаю… У меня такое впечатление, что я сейчас… рожу…
— Как родишь? Рано же еще!
— Ну я не знаю… Рождаются же семимесячные дети…
— Машке еще нет семи месяцев!
— Нет, но скоро будет…
— Вот что, Лера! Ты вызывай «Скорую помощь», а я сейчас приеду. Или нет, ты лучше ничего не предпринимай. Я сам вызову врачей и приеду. Ты, главное, не делай лишних движений, ложись и жди. Я сейчас…
Рафаэль отключился. Лера попыталась лечь, но поясница и низ живота так болели, что лежать не было никакой возможности. Боль накатывала волной, накрывала с головой, как цунами, потом куда-то несла с собой Леру, которая уже плохо понимала, что происходит. В какие-то моменты боль вдруг откатывала, но передыха почти не давала и тут же подступала с новой, ужасающей силой. Еле волоча ноги, Лера бродила по квартире из комнаты в кухню и обратно. Иногда перед ее глазами вдруг неожиданно выныривала плита, и Лера удивлялась тому, что агрегат делает в комнате. Потом соображала, что это она сама находится в кухне, но тут же натыкалась на секретер с откинутой крышкой. В конце концов она перестала понимать, где находится. Боль уже не отпускала даже на мгновение. Лерино тело будто кто-то садистски раздирал на части. Она потеряла счет времени. Ей казалось, что прошло не меньше суток, когда наконец в квартиру ворвался побледневший Рафаэль, а сразу вслед за ним — врачи «Скорой помощи».
— Капельницу и носилки! Быстро! — скомандовала немолодая врач в ярко-синем халате, выслушав Рафаэля и жалкий, еле слышный лепет Леры.
Уже в машине «Скорой помощи» Лера поняла, что те несколько уколов, которые ей сделали, и капельница не помогут. Она все же родит Машку прямо сейчас, раньше времени. То, что с ней происходило, это, конечно же, схватки, нет никакого сомнения…
Леру успели довезти до родильного отделения, но там врачам уже пришлось прямо на каталке принимать преждевременные роды, или, как правильнее это назвать на таком сроке, выкидыш.
— Почему она не плачет? Почему не плачет? — твердила искусанными губами Лера.
— Все будет в порядке, — деловито отвечали врачи и продолжали производить с ней какие-то очень болезненные манипуляции.
Под закрытыми веками Леры лопались огромные красные шары, в ушах звенело, но сквозь этот кошмар ей очень хотелось продраться к Машке. Она шевелила пересохшими губами, пытаясь напомнить врачам о том, что они почему-то бессердечно забыли показать ей ее ребенка. Она попыталась открыть глаза, и белые больничные стены тут же поехали прямо на нее. Лере показалось, что она громко закричала от страха, но на самом деле всего лишь жалобно вздохнула. Она успела еще раз подумать о бедной Машке — и провалилась в темное засасывающее ничто…
— Но ведь семимесячные дети выживают, — всхлипнула Лера, когда наконец уяснила, что черноглазой Машки у нее никогда не будет.
— Во-первых, далеко не всегда семимесячные выживают, а вашему ребенку семи и не было, — объяснила ей молодая, очень красивая врач в стильных очках в тонкой черной с золотом оправе.
— Но почему? Почему это случилось? — простонала Лера. — Все же было хорошо! Ничего не предвещало! Я наблюдалась в консультации, и мне каждый раз говорили, что у меня все в порядке!
— Вспомните, может быть, вы подняли что-нибудь тяжелое или попытались передвинуть какую-нибудь мебель.
— Ничего я не поднимала и не двигала, — всхлипывала Лера. — Что я, сумасшедшая?
Врач легким изящным жестом поправила очки и сказала:
— Тогда, может быть, вы сильно понервничали по какому-нибудь поводу?
— Я не нервничала! Повторяю: у меня все было хорошо!
— Ну… понимаете… — Врач, подыскивая правильные слова, поправила на светлых волосах шапочку в виде пилотки, которая делала ее похожей на стюардессу. — Теперь трудно сказать, что явилось причиной, но, знаете, иногда вообще невозможно понять, почему материнский организм отторгает плод. Некоторым женщинам приходится лежать все девять месяцев беременности.
— Если бы мне сказали, что надо лежать, я лежала бы! — окончательно разрыдалась Лера. — Но мне твердили, что все хорошо!
— Вам надо взять себя в руки, — заявила врач, — потому что исправить уже ничего невозможно. Вы еще достаточно молоды, и у вас обязательно будут дети.
— Мне уже тридцать четыре!
— Хорошо, что не сорок. Хотя, знаете, бывает, что и в сорок рожают первенца. Жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, только диву даешься.
Леру совершенно не интересовали сорокалетние роженицы, и она хотела еще поговорить о своем горе, но врач сделала запрещающий знак рукой и сказала:
— Поверьте, у вас все еще будет… потом… позже, когда вы окончательно поправитесь. А сейчас вам сделают укол, и… постарайтесь уснуть. Это вам будет только на пользу.
— Но я не хочу спать! — выкрикнула Лера.
Ее мнение никого не интересовало. Ей сделали укол, и она действительно заснула чуть ли не на сутки.
— Лерочка… ну… это же не конец жизни, — твердил Рафаэль, поглаживая ее по дергавшемуся плечу.
Лера лежала ничком на диване, лицом в подушку, и рыдала почти без перерыва. Ее лицо опухло, глаза превратились в узенькие щелочки, невыносимо болела голова, но она не могла ни перестать плакать, ни спать. Не помогали ни лекарства, ни уколы. Рафаэль взял неделю за свой счет и проводил дни и ночи напролет на полу возле нее, на том самом старом надувном матрасе с постоянно сдувающейся секцией.
— Лерка, если ты не возьмешь себя в руки, тебя упекут в какую-нибудь жуткую психушку, — сказал вконец обессилевший Рафаэль. — Тебе это надо?
— Мне все равно, — ответила в подушку она. — Я хочу умереть. Какая разница, где я умру: здесь или в психушке?