– Поеду сегодня вечером, – ответил Керман с неожиданным энтузиазмом. – Как ее зовут? Китти Хитченс? У меня однажды была одна рыженькая по имени Китти. Вся такая гуттаперчевая. Акробатикой занималась. – Джек вздохнул, а потом вдруг спросил: – Слушай, а если эта Китти запала на такую тряпку, как Барклай, то как ты думаешь, на меня она западет?
– Она, должно быть, полицию вызовет, – ответил я сердито. – Джек, ради бога, выбрось ты баб из головы. Нам надо дело сделать. А делаем мы его пока хреново.
Я тронулся с места и быстро погнал машину в центр.
У меня дома горел свет: я увидел это, когда подъезжал к воротам. Кто бы там ни был, скрываться он явно не собирался. Значит, не грабитель. Однако на всякий случай я неслышно поднялся по ступенькам и осторожно заглянул в комнату. И сразу уловил слабый, но тонкий запах духов.
Гэйл Болас лежала на диване. В одной руке она держала журнал, в другой – стакан неразбавленного виски. В ее пухлых, ярко накрашенных губах дымилась сигарета, лоб прорезала сердитая морщинка. Одета она была в вечернее платье из тафты с низким вырезом, открывавшим лифчик и загорелые плечи. Сатиновые туфельки она сбросила.
Я был не вполне уверен, что это не видение, и потому просто стоял в дверях и пялился на Гэйл. Она подняла глаза, бросила журнал на пол и холодно мне кивнула.
– Я уже думала, ты никогда не придешь, – сказала она капризно. – Сколько можно ждать?
– Если бы я знал, что ты здесь, я бы поторопился, – заверил я ее, заходя в комнату. – Как дела?
– Лучше бы поторопился, – сказала она. – Плохи дела.
– Да? И в чем дело?
– А ты как думаешь? Я нашла «паккард».
– В «Этуаль»?
– Ты ведь велел мне там его искать, правильно? Да, он там стоял среди других машин, на заднем дворе.
– Ты его нашла – вот так просто? – Я взял бутылку виски, налил себе и присел на край дивана. – И что было дальше? Проблемы?
– На платье мне не сядь, придурок, – сердито сказала она. – Проблемы? Никаких проблем у меня не было. Я просто поговорила там с одним автомехаником. – Она искоса взглянула на меня своими восточными глазами и добавила: – Мне легко разговорить мужчину.
– Ну, я в это верю, – подтвердил я. – И подозрений ты не вызвала?
– Нет.
Она допила виски, поставила стакан на пол и разлеглась на подушках. Это была самая потрясающая девушка, какую я видел в своей жизни.
– Ну что ж, отлично, – сказал я. – Значит, мы можем поехать туда прямо сейчас?
– Да. Я там все рассмотрела, но, может, что-то и пропустила. Иди переоденься! – Она села на диване, опустив ноги на пол, и спросила: – А что Барклай? Поговорил с ним?
– Да, поговорил, но он ни при чем. У него алиби на время убийства. Теперь вся надежда на Аниту Серф.
– Ну, ее ты как раз сегодня можешь найти. Иди переоденься.
Я пошел переодеваться. Когда я уже поправлял галстук, Гэйл просунула голову ко мне в спальню.
– У тебя оружие есть? – спросила она.
Я оглянулся и уставился на нее в недоумении. Потом покачал головой:
– А ты думаешь, понадобится?
– Может. В этом месте работали крутые парни. И думаю, они до сих пор там. Все зависит от того, будешь ты нарываться или нет. Если будешь, то тебе понадобится пушка.
– Я никогда не нарываюсь. И пушки у меня нет. А что это за место? Мне говорили, шикарный ночной клуб.
– Так и есть. Но там идет большая игра, и член клуба должен поручиться за каждого своего гостя. Баннистер крутой. У него там работают крепкие ребята, которые вышвырнут любую ищейку. Я тебя просто предупреждаю. Ты не сможешь там делать что хочешь.
– Ну, попробовать-то можно.
Я посчитал деньги, рассовал мелочь по карманам и решил, что готов.
– Пошли! А я тебе говорил, что ты такая соблазнительная, что тебя съесть хочется?
– И это все, на что ты способен? – спросила она, опуская свои пышные ресницы.
– Нет, не все. Но я еще ничего даже не попробовал. – С этими словами я придвинулся к ней поближе. – Хочешь, попробую?
Она пожала плечиками и чуть отодвинулась.
– Прибереги для дождливого вечера.
Через гостиную она прошла на веранду, и от ее присутствия мой дом прямо засиял.
Я выключил свет и двинулся за ней к машине.
Когда она устроилась на пассажирском сиденье, я сказал:
– Цезарь Миллз пробрался сегодня днем в дом Барклая. Что-то искал.
Она склонила голову, почувствовалось напряжение.
– Миллз мне неинтересен, – произнесла она холодным ровным тоном.
– Может быть, я ошибаюсь, – продолжал я, – но мне кажется, что ты знаешь о нем гораздо больше, чем рассказываешь. Не пора ли все выложить?
Она вытащила из сумочки папиросницу, закурила, а потом опять опустила голову, уставившись на круг света впереди машины.
– Я не хочу разговаривать про Миллза, – отчеканила Гэйл. – Я уже сказала: он мне неинтересен.
– Мне казалось, что нам обоим хочется с ним посчитаться. Ты из-за этого решила со мной связаться?
– Нет, не из-за этого. Мне не нужна твоя помощь. И никто мне не нужен, чтобы свести счеты с Миллзом. Я этого крысеныша прижму в любой момент, когда захочу.
– Хорошо. Раз мы не разговариваем о Миллзе, давай поговорим о тебе.
Машина выехала на Оркид-бульвар, и я прибавил газу.
– Что скрывается за знойным взглядом твоих прекрасных глаз?
Она недовольно поморщилась, села поудобнее и ничего не ответила.
– Ну, не будь такой букой, – продолжал я, поглядывая искоса на ее опущенную голову. – Что там у тебя было? Я просто лопаюсь от любопытства. Ты явилась словно бы ниоткуда, но мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь. И кажется, что ты замешана в чем-то таком, в чем ты, по твоим словам, совсем не замешана. Что стоит за всем этим? Расскажи о себе.
– Все очень просто, – ответила она с легким смешком. – Я никто. Во мне важно только одно: я шикарно выгляжу. Все остальное – помоечная история. Жизнь у меня была нелегкая. Действительно нелегкая. Мой отец работал в бурлескном театре «Гэйети» в Нью-Йорке, делал силовой номер. Зарабатывал десятку в неделю. Потом я подросла и в двенадцать лет бросила школу. Стала ходить вдоль очереди в театр, клянчить деньги. Ну, тут, конечно, как такую девчонку не ущипнуть за ногу? А некоторые предлагали монетку за то, чтобы запустить кое-куда лапу. Матери у меня не было – сбежала с одним брокером, когда мне и трех лет не было. Бог с ней. Должно быть, невесело ей было с таким чурбаном, как мой папаша. Но он был незлой, я о нем ничего дурного сказать не могу. Убивался, пытаясь заработать нам на жизнь. Вся штука была в том, что я уже могла бы содержать и себя, и его тоже, но только он этого не хотел. Должно быть, думал, что синяки у меня на ногах птицы наклевали. А может, он и не замечал эти синяки.
– Ты не прикуришь мне сигаретку? – спросил я. – И знаешь, может, не надо дальше рассказывать?
Она снова рассмеялась:
– Никто не хочет слушать. Но раз ты просил, то дослушай до конца. Папаша умер, когда мне было пятнадцать. С тех пор у меня все пошло отлично. Я не говорю, что мое занятие было легким или что это было весело. Но я по крайней мере не нуждалась. – Она прикурила сигарету и сунула ее мне в рот. – И вот что я тебе скажу. Если не хочешь, чтобы я тебя возненавидела, никогда не предлагай мне деньги. Я их возьму, но мужчин, которые дают мне деньги, я ненавижу.
– Тогда зачем берешь?
– Ну, такой у меня предрассудок. Откажешься от десяти центов – потеряешь доллар.
– Ладно. В любом случае я не так богат, чтобы тебя удовлетворить, – сказал я сердито.
В паре миль на вершине холма сияли огни Фэрвью. Я прибавил газу и сказал:
– И если ты хочешь поживиться за мой счет, киса, то ты сделала ставку не на ту лошадь.
– Не будь тупицей, – резко ответила она. – Ничего мне от тебя не надо. Если мне понадобятся деньги, я их всегда раздобуду. Я отлично играю в покер и в любой вечер могу заработать на жизнь в «Этуаль». Добуду больше, чем смог бы мой бедный тупой папаша. И еще: не садись играть со мной в карты. Я мухлюю – уйдешь голый.
– И зачем ты все это мне говоришь? Ну и дела…
– Ты же сам захотел узнать, что скрывают мои прекрасные глаза. Вот я тебе и рассказала.
– Да уж, рассказала.
Она посмотрела на меня. Приборная панель освещала ее лицо снизу. Губы блестели красным.
– Хочу тебе кое-что предложить, – сказала она внезапно. – Ты не предоставишь мне угол в своем паршивом домике?
– Это еще что такое?
– Предлагаю жить вместе. Я живу в двухкомнатной квартире, которой и свинья бы побрезговала, а плачу как за дворец.
– Но у меня только одна кровать.
– Ну, насчет этого не беспокойся, – засмеялась она. – Или ты меня не хочешь?
– Ну, как сказать… Я привык жить один, и мне это нравится. Ничего личного.
– Вот это что-то новенькое! – воскликнула она.
Кажется, впервые за время знакомства я видел ее развеселившейся.
– Значит, я ошиблась. Все время стараюсь сэкономить. Такая у меня слабость. Забудь про это.
– Разумеется, – сказал я, – забуду. Я начинаю сомневаться, что ты такая крутая, какой представляешься.
– А ты испытай! – сказала она.
Сказано – сделано. Я дал по тормозам и припарковался у поросшей травой обочины. Потом повернулся к ней и сказал:
– Давай попробуем. Последний раз, когда я упустил свой шанс, это мне дорого стоило. Просто преследует во снах. Постараюсь, чтобы с тобой так не вышло.
Я обнял ее за шею и притянул к себе. Она легко поддалась. В глазах плясали веселые огоньки.
– А жить со мной ты не хочешь, – сказала она. – То ли дело остановить машину.
– Давай потом об этом, – попросил я и склонился над ней.
Лицо ее показалось мне прекрасным, и когда я коснулся губами ее губ, она легко вздохнула и крепко меня обняла. Прошло какое-то время: за поцелуями оно не чувствовалось.
Так продолжалось до того момента, пока какая-то машина не промчалась мимо и чуть не снесла нас с дороги своим мощным гудком. Заклятье исчезло. Я выпрямился, вытер губы платком и нажал педаль газа.