Она сидела на подлокотнике одного из мягких диванов, сложив тонкие ручки на сумочке. Лицо у нее было встревоженное.
– Я собирался спать.
– Вот как? Но ведь еще рано. Ты поэтому такой мрачный?
Он вошел в комнату и затворил за собой дверь.
– Дело не в этом. Мне не нравится, когда ты вторгаешься сюда вот так. Может, у меня гость какой-нибудь или еще кто.
Он взял оставленный на столе стакан. Натали наблюдала за ним. Лицо у нее сделалось безразличным, как у манекена в витрине.
– Значит, мне надо спрашивать разрешения, чтобы приехать в собственный дом? – тихо спросила она. Слова были враждебные, но тон вопроса такой, будто она и правда просила разрешения. – В следующий раз буду знать.
Миллзу эта реплика не понравилась, но он ничего не ответил, а снова уселся в кресло.
Повисла долгая, очень долгая пауза.
– Выпить не предложишь? – спросила Натали весело.
Миллз даже не взглянул на нее.
– Это твой дом. Твои напитки. Пей на здоровье.
Девушка встала и подошла к столику. Наполнила стакан на три дюйма, бросила в него кубик льда. Ее узкая спина оставалась прямой, руки не тряслись, но зато дрожали губы.
– В чем дело, Цезарь? – спросила она, не поворачиваясь к нему.
Натали по-прежнему старалась сохранять легкий и непринужденный тон, но получалось неубедительно.
– Как долго это будет продолжаться? – спросил он в ответ.
Она быстро обернулась:
– Что будет продолжаться?
– Ты знаешь что… – Он обвел комнату широким жестом. – Как долго я буду торчать у ворот, изображая лакея? Как долго буду пробираться тайком в твою спальню, избегая Франклина, который знает, что происходит на самом деле, но прикидывается, что не знает?
– Но как же быть? – спросила она хмуро.
– Можем пожениться. Сколько раз повторять? Можем жить тут. У тебя есть собственные деньги. Серф не сумеет их отобрать.
Миллз осушил стакан и резким движением поставил его на каминную полку.
– Можем пожениться, – повторил он.
– Нет, не можем.
– Можем! Скажи отцу правду. Ему же все равно. Может, он и переживал поначалу, сразу после аварии, но не теперь. А я живу так целых два года и не могу к этому привыкнуть. В общем, не обманывай себя: твоему отцу нет до нас дела, понимаешь?
– Нет, есть, – резко возразила она.
Миллз встал и, засунув руки в карманы халата и склонив голову чуть набок, оглядел ее с чуть заметной усмешкой на бледных губах.
– А я тебе говорю: нет.
Они говорили негромко, но чувствовалось напряжение: и Миллз, и Натали сдерживались, потому что, по-видимому, привыкли не давать выхода своим темпераментам. Обоим было что терять, и оба не хотели, чтобы ситуация вышла из-под контроля.
– И я объясню почему, – продолжал Миллз. – Посмотри, как он с тобой обращается. Как часто он заходит тебя навестить? Дважды в день. – Миллз смолк и, сделав нетерпеливый жест, сказал: – Я знаю, что ты думаешь.
– И что же?
– Ты думаешь: он заходит к тебе дважды в день, потому что больше не может выдержать. У тебя есть нелепая идея: его будто бы мучит совесть. Ты думаешь, что каждый раз, когда он приходит к тебе в комнату и видит тебя в инвалидном кресле или в постели, да еще с этим обиженным выражением – «все меня бросили», – какое ты умеешь напускать на свое стервозное личико… ты думаешь, что это колет его прямо в сердце. Так ведь?
– К чему эти грубости? – спросила Натали, и я увидел, как сжались кулачки у нее за спиной.
– Так ты думаешь? – повторил Миллз.
– Да! Я знаю, что его мучит совесть! – крикнула она вдруг громко и резко. – Знаю, что у него нет сил меня видеть, и я очень этому рада. Слышишь? Рада!
– Пора тебе перестать обманывать саму себя, – заметил Миллз тоном ниже. Он вел себя очень самоуверенно. – Пора посмотреть в лицо жизни, детка. Ты перестала для него что-либо значить, как только он женился на своей блондинке.
– Не надо об этом говорить! – вскрикнула она. – Хватит, Цезарь! И не называй меня деткой. Это вульгарно и невыносимо!
– Если мы не поговорим об этом сейчас, то мы больше вообще ни о чем говорить не будем, – сказал он.
Миллз прошел через всю комнату, взял с дальнего стола серебряную коробочку и вынул из нее сигарету.
– Но как хочешь, – закончил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Очень простую вещь. Завтра я сдаю свои красивые сапоги и фуражку. Хватит стоять за твоими воротами. Хватит пробираться к тебе в комнату через черный ход. Вот это я имею в виду.
Натали вдруг захохотала. Смех у нее был крайне неприятный.
– И ты, значит, все это бросишь?
– Если ты про дом и прочее добро, то да, детка. – Он закурил и выпустил дым через ноздри. – Или мы женимся, или я ухожу.
– Но я не могу выйти за тебя, Цезарь, – сказала Натали. – По крайней мере, пока отец жив. Не могу.
– Ты думаешь, к тому времени, когда он умрет, найдутся желающие на тебе жениться?
– Почему нельзя оставить все, как раньше? У тебя есть все, что ты хочешь. И даже свобода. Я ведь не мешаюсь в твои дела.
Миллз подошел к девушке, схватил за запястье и притянул к себе.
– Не хочу больше быть твоим лакеем в спальне, – сказал он.
Натали дала ему пощечину. Удар ее ладони по тугой загорелой щеке прозвучал громко, как пистолетный выстрел.
Некоторое время они смотрели друг на друга, потом Миллз отпустил Натали и отошел от нее с усмешкой.
Натали опустилась на диван – почти упала, словно ее вдруг покинули силы.
– Прости, я не хотела, – сказала она.
– Ну, ты же не думаешь, что я обиделся, – ответил Миллз со смехом. – Я задел тебя за живое, детка. Рано или поздно все должно было кончиться. Что ж, я думаю, это и есть финал. С меня хватит.
– Пожалуйста, не говори так. Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ты разозлился. Я пойду. Завтра поговорим.
– Завтра тебе не с кем будет говорить. Я ухожу.
Миллз швырнул окурок мимо камина. Натали перевела взгляд на тлеющий окурок, ее губы были плотно сжаты. Увидев, что она смотрит на окурок, Миллз прижал его ногой и раздавил.
– Вот так, – сказал он спокойно.
– Цезарь, пожалуйста…
– Вот так, – повторил он. – Вот так с нами будет.
Повисла долгая напряженная пауза. Затем Натали сказала:
– Тебе будет не хватать этого дома и денег. Тебе будет не хватать всего, что я для тебя делала.
– Детка, до чего же ты любишь обманывать саму себя. Мне не будет хватать этого дома и твоих денег? Но это же не единственный в мире дом, и ты не единственная богатая девушка. Так чего мне не будет хватать?
– Давай не будем продолжать, Цезарь, – сказала она, сжимая кулаки и выпрямляясь.
– Больше и не будем. Я найду другую девушку, такую же хорошую и такую же богатую. Завтра же найду. Это несложно. Город просто кишит такими, как ты, девушками, которым нужен мускулистый парень для забавы. Которым нравится покупать своему парню костюмы и пускать его в свой дом. А потом подзывать щелчком пальцев, когда захочется с ним переспать. А знаешь, почему они этого хотят? Или лучше не углубляться? – Он рассмеялся. – Богатые, избалованные девушки попросту не могут придумать ничего лучше, как купить красивого парня. В общем, детка, ты не первая и не последняя. Если хочешь удержать меня, давай поженимся. Выходи за меня, и я запущу лапы в твои деньги. И это единственная причина, по которой я на тебе женюсь.
– Ты сказал, что я не первая? – спросила она, прикрыв глаза и с отрешенным выражением лица.
Натали откинулась на спинку кресла, и было видно, что лицо у нее сразу осунулось и стало серым.
– Ну да, сказал. Разумеется, ты не первая и не последняя.
– Нет, – сказала она тихо. – Я могу стать у тебя последней.
– Не рассчитывай на это, детка. Не рассчитывай. – Миллз допил виски, зевнул и пригладил волосы. – Ну что, пора баиньки. Надоело все это. А ты лучше поезжай домой.
Она открыла глаза и спросила холодно, но с дрожью в голосе:
– А завтра?
– А завтра я съезжаю отсюда к черту.
Она медленно поднялась:
– Ты действительно уезжаешь?
– Да что с тобой такое? – спросил Миллз. – Я не ясно выразился, что ли? С меня хватит. Я ухожу. Сматываю удочки. Сваливаю. Освобождаю площадь. Машу тебе ручкой. Понятно или нет? Отрясаю прах этой любви со своих ног. Собираюсь забыть, как ты выглядишь, как живешь, что говоришь. И это будет долгий и прекрасный праздник, детка.
Натали стояла неподвижно, сдерживая себя.
– А Аните ты тоже так говорил? – спросила она.
Миллз взглянул на Натали испытующе и засмеялся.
– А ты не дура. Так ты про нее знаешь? Ну что ж, это длилось недолго, и ничего в ней особенного не было. Ей не хватало твоего молодого энтузиазма. – Он снова приложился к стакану виски. – А не попробовать ли тебе закрутить с Франклином? – спросил он и снова засмеялся. – Он, правда, староват, но зато наверняка очень пылкий.
Натали на секунду повернулась к парню спиной и быстро сунула руку в сумочку. Рука вынырнула с автоматическим кольтом 25-го калибра. Никелевая пластина на пистолете блеснула, отразив свет лампы, и отсветы пробежали по потолку.
Послышался щелчок – это она сняла пистолет с предохранителя. Миллз повернулся как раз в тот момент, когда Натали наставила на него оружие.
– Ты не уйдешь, Цезарь, – тихо сказала она.
Теперь она стояла ко мне спиной. Я не видел выражения ее лица, зато хорошо видел лицо Миллза. Самоуверенная улыбка соскользнула с него, как рыба с прилавка торговца. Он стоял неподвижно, не дыша, с широко открытыми глазами.
– А ну-ка убери пушку, – прошептал он непослушными губами. – Не дай бог, выстрелит.
– Обязательно выстрелит, – сказала Натали и немного отступила к окну. – Да, Цезарь, так и будет. Лучше не двигайся. Я знаю, как обращаться с этой штукой. Дочь миллионера может себе многое позволить. Например, научиться стрелять. Я хорошо стреляю, Цезарь.
– Но послушай, детка…
– Я тебя просила: не называй меня деткой. Молчи и не двигайся. Теперь моя очередь говорить.