– Что начну? – озадаченно нахмурилась Грейс.
– В смысле, снова вернешься к работе. Если хочешь, могу помочь. Познакомлю кое с кем. Например, в Грэйт-Баррингтоне есть отличные специалисты, к практике которых ты можешь присоединиться…
Грейс почувствовала, что не поспевает за ходом мысли подруги, и, отчаявшись за ним угнаться, вынуждена была снова переспросить:
– Что?..
Вита выпрямилась в кресле:
– Я хочу помочь. Если ты, конечно, не против.
– В чем помочь? Как ты выразилась, присоединиться к практике в Грэйт-Баррингтоне? – уточнила озадаченная Грейс. До того как подруга завела разговор на эту тему, Грейс и не представляла, до какой степени перестала видеть в себе профессионала. До этого ей казалось, что ее карьеру психолога уносит, точно льдину по реке, а Грейс просто наблюдает и даже не машет на прощание.
Похоже, сейчас береговой ледник, на котором сидела сама Грейс, откололся и начал постепенно соскальзывать в воду. А что, сравнение вполне уместное – Джонатана же интересовало все, связанное с севером и полярными областями. В рассказе Джека Лондона, который так нравился Джонатану, – про мужчину, собаку и погасший огонь, – мужчина предпринимает только одну отчаянную попытку побороться, что-то предпринять. А потом сдается и просто замерзает. Все тело его немеет, и он погружается в забытье. Но собака продолжает идти, она не оглядывается назад и упорно ищет другого человека, другой костер. В этом рассказе пес не переживает, а делает то, чего не сумел хозяин, – борется за себя. И тут Грейс поняла, почему Джонатану так нравилась эта история – в ней он узнал себя. Если в одном месте что-то не получилось, просто отправляешься в следующее и пробираешься через снег, пока не достигнешь цели.
Грейс взглянула на Виту. Она уже успела забыть, какой вопрос задала и ответила на него подруга или нет.
– Не знаю, – наконец выговорила Грейс. – Я пока думаю.
Вита улыбнулась.
– Вот и подумай, спешки никакой. В любом случае предложение в силе. Просто… мне показалось, что тебе поддержка нужна. Сидишь и не подозреваешь, что в соседнем штате живет старая подруга. Тяжело же тебе сейчас приходится, Грейси… – Немного помолчав, Вита смущенно прибавила: – Я ведь говорила, что до сих пор выписываю «Нью-Йорк таймс»?
Грейс вгляделась в лицо подруги. Она ожидала увидеть неодобрение, возможно, даже некоторое злорадство. Но во взгляде Виты была только часто злоупотребляемая человеческая слабость, иначе известная как доброта. Грейс не нашлась что ответить. Может, просто «спасибо»?..
– Спасибо, – произнесла Грейс.
– Нет-нет, не надо благодарить. Это я тебе благодарна должна быть! Передать не могу, как я рада, что ты здесь, рядом! Я просто в восторге и на все готова, чтобы тебя здесь задержать. Конечно, в образном смысле… Тебе, наверное, уже пора?
Грейс кивнула. У нее действительно были дела. Надо встретить Генри из школы и отвезти сына поесть жирной пиццы в Лейквилл. Грейс встала и почти сразу почувствовала неловкость.
– Ну что ж, приятно было увидеться…
– Прекрати, терпеть не могу эти формальности, – отмахнулась Вита, огибая стол. – На этот раз надо предупреждать тебя о своих намерениях или можно просто обнять без лишних церемоний?
– Нет, – засмеялась Грейс. – Пока, пожалуйста, предупреждай.
Глава 20Не хватает двух пальцев
По причинам, в которые у Грейс не было ни малейшего желания вникать, Робертсон Шарп-третий не захотел встречаться с ней у себя в кабинете. Но когда прибыл – с опозданием – и сел за столик, сразу поставил Грейс в известность, какую внутреннюю борьбу ему пришлось пережить, прежде чем прийти сюда.
– Хочу, чтобы вы знали, – грубоватым, ворчливым тоном произнес он. – Больничный медицинский совет против того, чтобы мы с вами разговаривали.
А потом, будто этим объяснением ситуация исчерпывалась, сразу схватил меню и принялся читать. Ассортимент предлагаемых блюд был огромен. Робертсон Шарп-третий предпочел для встречи заведение под названием «Серебряная звезда» на углу Шестьдесят пятой улицы и Второй авеню. Это кафе существовало настолько давно, что в нем Грейс рассталась с одним из первых бойфрендов – вон за тем столиком в другом конце зала. За длинной стойкой можно было выпить что-нибудь крепкое, пусть и несколько старомодное – скажем, коктейль «Хайболл» или «Гимлет». А за дверью находилась стеклянная витрина, в которой вращались пирожные, огромные эклеры и кусочки торта «Наполеон».
Грейс ничего не сказала – сочла, что комментарий можно оставить без ответа. К тому же Грейс не хотелось без лишнего повода провоцировать споры и препирательства. Даже если бы совет больницы не возражал, Робертсон Шарп-третий, согласившись на встречу, в любом случае оказывал Грейс услугу. Он не обязан давать ей отчет. В конце концов, кто она такая – жена бывшего сотрудника? Уволенного сотрудника? Пожалуй, Робертсон Шарп-третий оказал Грейс любезность, и это надо ценить. Хотя Грейс больше всего хотелось пнуть его, да как следует.
Шарп был высоким, крупным и длинноногим. Одет вполне со вкусом – синий галстук-бабочка, рубашка в узкую коричневую и белую полоску, безупречно чистый и тщательно выглаженный белый халат. Фамилия – настоящая, а не придуманное Джонатаном прозвище – была вышита на нагрудном кармане, из которого выглядывали две шариковые ручки и мобильный телефон. Затем, резко сменив тон на приветливый, будто предыдущие слова были обращены к кому-то другому, Шарп спросил:
– Что будете заказывать?
– Сэндвич с тунцом, и все.
– Выбор неплохой. Я, пожалуй, присоединюсь.
Шарп захлопнул тяжелые ламинированные листы меню и положил папку на стол. Они с Грейс поглядели друг на друга. Робертсон Шарп, много лет известный в семействе Сакс как Шарлей, первые четыре года карьеры Джонатана был просто штатным врачом больницы, а потом возглавил отделение педиатрии. Казалось, он забыл, зачем пришел в кафе, но вскоре, кажется, снова вспомнил.
– Меня настоятельно просили с вами не встречаться.
– Да, – успокаивающим тоном произнесла Грейс. – Вы уже сказали.
– Но я подумал – раз уж вы не поленились обратиться лично ко мне, это для вас очень важно, а значит, вы имеете право знать, что произошло. Представляю, как вам пришлось тяжело. Вам и… – Шарп задумался, видимо припоминая семейное положение Джонатана, но потерпел неудачу. – Другим родным и близким, – наконец закончил он.
– Спасибо, – ответила Грейс. – Да, вы правы, но мы справляемся.
По большей части это было правдой – во всяком случае, когда дело касалось ее родных и близких. Как ни удивительно, Генри теперь просто обожал свою новую школу и обзавелся маленьким, но тесным кругом друзей и единомышленников, тоже обожавших аниме и фильмы Тима Бертона. По собственной инициативе Генри разыскал местную бейсбольную лигу и теперь с большим нетерпением ждал начала отбора в команду «Лейквиллские львы». Даже к холоду Генри, кажется, приспособился, хотя сегодня утром по пути в Нью-Йорк попросил Грейс, чтобы они заехали домой и забрали из квартиры побольше теплых вещей. Однако дорога до Манхэттена заняла больше времени, чем рассчитывала Грейс. В результате пришлось первым делом отвезти Генри к папе и Еве, а оттуда сразу торопиться в кафе.
Подошел официант – полный, неприветливый грек. Кроме сэндвича, Грейс заказала чай, который принесли через пару минут. Пакетик в бумажной упаковке лежал на блюдце рядом с чашкой горячей воды.
С первых минут у Грейс сложилось впечатление, что доктор Шарп, возможно, страдает легкой формой аутизма. Вне сомнения, он умный, талантливый врач, но испытывает явные проблемы в общении. В глаза Грейс не смотрел, взгляд поднимал только в случае необходимости, и то лишь чтобы подчеркнуть собственную мысль. За реакцией и настроением собеседницы не следил. Впрочем, справедливости ради, говорила Грейс пока что мало. С другой стороны, в более пространных рассуждениях просто не было необходимости. Шарп, как неоднократно рассказывал Джонатан, до такой степени упивается ходом собственных рассуждений и звуком собственного голоса, что до остального ему нет дела. Шарп, должно быть, считает для слушателей величайшим счастьем услышать его ценные идеи, говорил Джонатан.
Не проявляя ни малейшего сочувствия и такта, Шарп принялся рассуждать о так называемой «проблеме» Джонатана Сакса, доктора медицины. Слушая эти в высшей степени неприятные речи, Грейс боролась с двумя желаниями – прервать Шарпа и броситься на защиту Джонатана.
«Разве можно оправдывать человека, про которого ничего не знаешь?» – одернула себя Грейс. Легче ей от этой мысли не стало.
– Я поначалу не хотел, чтобы его принимали на работу. Можете представить, какого уровня соискатели претендуют на место в нашей больнице.
– Разумеется, – кивнула Грейс.
– Но старший резидент настаивал. Хотел взять именно Сакса. Прямо в восторг от него пришел.
Грейс нахмурилась:
– Вот как?.. – наконец произнесла она, не зная, что еще сказать.
– Отчасти я его понимал. Нет, серьезно. В первый раз знакомишься с Саксом и думаешь: «Вот это личность, вот это характер!» Вот что я вам скажу. Любой врач, который хоть чего-то стоит, с большим уважением относится к силе плацебо. Эффект плацебо могут оказывать многие факторы, в том числе и личность лечащего врача. Когда был резидентом в Остине, один мой тогдашний наставник, хирург, специализировался на очень, очень сложной операции по удалению опухоли аорты. Знаете, что такое аорта?
Тут Шарп чуть ли не в первый раз посмотрел на Грейс. Видимо, счел, что повод достаточно весомый.
– Да, конечно.
– Это хорошо. Так вот, люди отовсюду съезжались в Остин, штат Техас, чтобы их оперировал именно этот хирург, и никто другой. Конечно, правильно делали – он один из лучших в мире специалистов, способных провести такую операцию. Так вот, к чему я про него рассказываю. У этого хирурга не хватает двух пальцев на левой руке. Несчастный случай в детстве. Камнем придавило. Полез не туда.