Генри прижался лицом к собачьей морде. Шерлок радостно лизнул хозяина прямо в губы. Грейс постаралась воздержаться от комментариев.
– А папа тоже сумас… больной, как сын той женщины? – вдруг спросил Генри.
– Нет. Во всяком случае, этой болезни у него точно нет. Папа ничего с собой не сделает, я уверена.
Снова похолодало, да и солнце село. Грейс придвинулась поближе и к Генри, и к Шерлоку. От собаки исходило приятное тепло. Тут Генри спросил:
– Как думаешь, где сейчас папа? Его поймают?
Грейс покачала головой:
– Не знаю. Даже не догадываюсь. А насчет поимки… Если честно, иногда даже надеюсь, что его найдут. Так злюсь на него, что хочу, чтобы он понес наказание. А в другой раз наоборот – надеюсь, что так и не найдут, потому что тогда не придется мучиться вопросом, виновен он или нет.
Только договорив, Грейс сообразила, что произнесла эти слова вслух, да еще и в присутствии сына. Какой ужас.
– Как думаешь, папа правда убил эту женщину? – спросил Генри.
Грейс зажмурилась. Она медлила с ответом сколько могла, но к сожалению, долго тянуть тоже не получится. Сын задал вопрос, а значит, придется отвечать.
Глава 23На край света
Приглашение Лео зайти в гости вместе с Генри и познакомиться с группой «Дом ветра» Грейс приняла только в конце февраля, хотя к тому времени они успели стать добрыми друзьями и виделись не реже одного-двух раз в неделю. Причем теперь речь шла не о случайных встречах в библиотеке. Лео говорил, что работа над книгой об Эшере Леви продвигается успешно, и был уверен, что полностью допишет черновой вариант до конца академического отпуска, срок которого истекал в августе. Правда, Лео так и не удалось доказать, что Леви и другие переселенцы, сразу после прибытия обосновавшиеся в Ресифи[67], были первыми евреями, приплывшими в Новый Свет. К сожалению, их опередил торговец из Бостона, чья нога ступила на американскую землю еще в 1649 году – то есть на пять лет раньше.
– Этот человек нанес мне удар в самое сердце, – не слишком печально сокрушался Лео и сам смеялся собственной шутке.
Собираясь в гости, Грейс хотела внести свой вклад и приготовить что-нибудь к ужину, но в тот день у нее была назначена встреча с риелтором в Грэйт-Баррингтоне, с которым они ездили смотреть офисы. Грейс планировала арендовать себе кабинет. Много свободных вариантов обнаружилось в перестроенном амбаре, который теперь превратился в офисное здание. Здесь принимали клиентов юристы, консультанты и терапевты всех мастей и направлений. Окна выходили на зимнее поле. По словам риелтора, живший здесь фермер раньше выращивал на нем кормовые травы и кукурузу. А еще внутри бывшего амбара было тепло и светло, даже в такое не радующее погожими деньками время года. Грейс попыталась представить здесь свою бежевую кушетку, стол и стул из нью-йоркского кабинета. Кожаный держатель для коробки с бумажными платками, турецкий ковер… Но тут Грейс поняла, что в этом уютном кабинете старые вещи ей не нужны. Только все новое – новый диван, новый держатель, все новое. Единственное, что Грейс хотела оставить из прежней обстановки, – белая керамическая кружка, изготовленная Генри в летнем лагере. Та самая, где она держала ручки. Нет, от этой вещи Грейс не откажется, потому что ее она по-настоящему любит. Зато наконец представится возможность избавиться от постера Элиота Портера. Давно пора.
Затем Грейс поехала вместе с риелтором в его офис, после чего заезжать домой и готовить уже не было времени. Поэтому Грейс ограничилась тем, что по пути в школу купила большую порцию курицы «Марбелья» в «Гвидо», местном аналоге нью-йоркского гастронома и кафе «Дин энд Делука». Ассортимент в «Гвидо» нравился Грейс. Курицу «Марбелья» тамошние повара готовили лучше, чем она, – впрочем, этот факт скорее раздражал, чем радовал. Самое досадное, что Грейс пробовала ее шесть раз, но так и не поняла, в чем секрет.
Вита бывала в Грэйт-Баррингтоне каждый четверг – приезжала на собрания, проводившиеся в одном из филиалов «Портер-центра». Если Виту не задерживали никакие чрезвычайные обстоятельства, они с Грейс встречались в кафе или ресторане где-нибудь в городе. Грейс понимала, что вновь обрела не только подругу, но и значительную часть собственной жизни. Многие воспоминания стерлись или скрывались в таких дальних уголках памяти, что извлечь их оттуда было трудно. И все потому, что, когда они с Витой перестали общаться, Грейс было слишком грустно вспоминать о славных временах, проведенных вместе. А теперь воспоминания вдруг выскакивали на поверхность сами собой, причем совершенно неожиданно, без предупреждения. Например, когда Грейс ехала по трассе 7 или ждала Генри около спортзала, где в зимнее время года тренировалась бейсбольная команда. Грейс вдруг вспоминала книги, которые они читали, и одежду, которую покупали вместе и давали поносить друг другу, – а иногда чуть ли не дрались из-за приглянувшейся обеим вещи. Иногда приходили воспоминания о маме или тете Виты. Последняя была женщиной со странностями – как Грейс теперь понимала, она, видимо, страдала легкой формой биполярного расстройства. Время от времени тетя оставалась присматривать за девочками, когда мама и папа Виты куда-то уходили по вечерам. Как только за ними закрывалась дверь, тетя тайком угощала подопечных не одобряемым родителями лакомством «Шугар Дэдди». Теперь к Грейс вернулась эта и многие другие подробности, сами по себе незначительные, но вместе образующие кричаще пестрое лоскутное одеяло ее жизни. И Грейс это нравилось. Она была искренне благодарна судьбе за такой подарок.
Теперь четверг стал любимым днем в неделе Грейс.
После встречи с риелтором и похода в «Гвидо» она отправилась забирать Генри с репетиции школьного оркестра. Вид у сына был немножко усталый. Он поначалу даже забыл, что сегодня они едут в гости, а не домой, как обычно, однако приободрился, почуяв долетавший с переднего сиденья аромат курицы «Марбелья».
– А другие ребята будут? – спросил Генри, заранее не веря, что услышит положительный ответ.
– Вряд ли.
Тут Грейс вспомнила про падчерицу Лео. Но когда они встречались на этой неделе, Лео ничего не говорил о том, что девочка тоже приедет.
– Но у него есть падчерица, – прибавила Грейс. – Примерно твоего возраста. Разве что чуть-чуть постарше.
– Отлично, – с неприкрытым сарказмом в голосе отозвался Генри.
Для двенадцатилетнего мальчика единственное, что может быть хуже вечера, проведенного в обществе взрослых, – вечер, проведенный в обществе взрослых и девочки чуть-чуть постарше.
– Мне ведь не придется играть там на скрипке?
– Нет, нет, – поспешно ответила Грейс. Этого они не планировали. Но разве Лео еще в январе не приглашал Генри присоединиться к группе? Однако сын заставил Грейс пообещать, что скрипка останется в машине.
Возле каменного дома она протиснулась на единственное свободное место с краю круто уходящей вверх подъездной дорожки. Прямо перед ней стоял «субару» с наклейкой «Сборная по квиддичу[68], колледж Бард». Вторая наклейка гласила: «Блюграсс жив».
– Можно взять с собой книгу? – спросил Генри.
Грейс на секунду задумалась.
– Ладно, бери. Только, прежде чем уткнешься в нее, дай хозяину шанс и хотя бы попытайся получить удовольствие от вечера, договорились?
– Договорились…
Генри вылез из машины. Грейс взяла поднос с курицей и последовала за сыном. Вместе они подошли к черному ходу. Из дома доносилась музыка, причем играли так громко, что, когда Грейс постучала, открывать никто не спешил. Она постучала еще раз. Потом пожала плечами, повернула ручку и зашла с подносом в руке. Генри захлопнул за ней дверь.
– Привет! – радостно воскликнул Лео. Музыка затихла. Он вбежал на кухню. – Грейс! Молодец, что пришла!
Подавшись вперед, Лео поцеловал ее – очень скромно и целомудренно, но с искренним пылом.
– А ты, должно быть, Генри, – продолжил хозяин, обращаясь к ее сыну, – тот самый новый скрипач, которого мы так долго ждали.
– Э-э… нет, – возразил он. – В смысле, я играю классическую музыку, а не блюграсс.
– Ну, это не проблема, – отмахнулся Лео. – Проходите, огонь в камине уже развел. Не желаете чего-нибудь выпить?
Генри сразу попросил газировки. Уловка явно была продуманная – дома Грейс газировку ему пить не разрешала.
– Извини, приятель. Не держим. Против клюквенного сока не возражаешь?
– Нет. Спасибо.
Грейс приняла из рук Лео бокал вина и стала пить короткими, нервными глотками. До этого она и сама не замечала, что нервничает. Причина беспокойства заключалась в том, что в соседней комнате ждали трое лучших друзей Лео, и Грейс было не совсем все равно, что эти люди о ней подумают.
Внутрь этого дома она заходила всего один раз, много лет назад. Тогда из-за грозы в коттеджах на берегу озера два или три дня не было электричества. Трудности неожиданно сплотили местных жителей. Такой добрососедский дух не царил в здешних местах ни до, ни после. Оставшееся содержимое холодильников собирали и делили на всех. Грейс не помнила, видела ли в тот день Лео, но воспоминания о доме сохранились достаточно ясные. Вернее, не обо всей обстановке, а о самой примечательной ее части – массивном камине, выложенном речным камнем, который занимал почти всю стену. Когда Грейс зашла в комнату сейчас, взгляд ее снова первым делом упал на камин. Оказалось, в своих воспоминаниях она не преувеличила ни размер конструкции, ни производимый эффект. Камин возвышался до потолка, а в ширину имел размеры большие, чем требовалось, как будто мастер увлекся, завороженный красотой камней. Одни были коричневыми, другие серыми, третьи бледно-розовыми. Между ними был втиснут длинный горизонтальный кусок полена, служивший каминной полкой.
Казалось, добавили ее уже потом, в качестве завершающего штриха, который в первоначальные планы не входил.