– Послушай, я, конечно, щажу твои чувства, но давай уж называть вещи своими именами. Раньше ты была никому не известным автором очень интересной, умной книги. А теперь твоим произведением заинтересуется куча народу. Перемена очень серьезная, нужно как следует позаботиться о твоем имидже и действовать осмотрительно. Только не подумай, будто Мод хочет нажиться на твоей семейной драме…
Не удержавшись, Грейс рассмеялась.
– Что ты, – ответила она. – Мне такая мысль даже в голову не приходила.
– Вот пусть и дальше не приходит. Учти – с Мод я знакома десять лет. Раз двадцать вместе работать приходилось, не меньше. Мод – женщина умная, и в деле толк знает, но не будь она порядочным человеком, я бы ей твою книгу не доверила. А теперь, когда такое случилось, остается только порадоваться нашей удаче. Попали в хорошие руки. Если бы ты сегодня ко мне обратилась, только к ней бы тебя отправила, и больше ни к кому.
Грейс продолжала хранить молчание. Но теперь она, во всяком случае, задумалась.
– Эй, ты где? – позвала Сарабет. – Кстати, до сих пор понятия не имею, откуда ты звонишь. Ты где пропадала три месяца?
– Уехала с сыном в Коннектикут. У нас там домик. Правда, летний – зимой туда никогда не ездили. Но устроились нормально. Собираемся и дальше там оставаться. А сейчас я в Нью-Йорке, приехала за вещами.
– Как же твоя практика? – спросила Сарабет.
– Открываю новую, в Грэйт-Баррингтоне. Это в штате Массачусетс, – пояснила Грейс.
– Секундочку! Значит, сейчас ты в Нью-Йорке? – уточнила Сарабет. – Можешь заехать ко мне в офис?
– Нет, – ответила Грейс. – Только соберу вещи – и сразу обратно. Я ведь продала квартиру. Через три дня приедут вывозить мебель. Извини, встречи не получится. И вообще, мне надо подумать. Я ведь была уверена, что теперь… книга не выйдет. Даже думать о ней перестала.
– Тогда советую начать снова, – засмеялась Сарабет. – Наверняка Мод попросит тебя изменить предисловие. Не говоря уже о некоторых местах в самой книге. Знаешь, я думаю, теперь она станет еще более глубокой, более сильной. Это будет произведение о по-настоящему важных вещах, которое прочтет куча народу. Грейс, я тебе от всей души сочувствую, но, как говорится, когда жизнь подсовывает одни лимоны, постарайся сделать из них лимонад. Если сегодня подъехать не сможешь, давай договоримся на другой день.
Грейс назвала было свободный день на следующей неделе, но потом передумала и предложила встретиться через две недели. Ей все равно надо будет в Нью-Йорк по делам, связанным с продажей квартиры. Грейс еще раз извинилась – теперь за то, что встречу приходится переносить. Сарабет ответила – ничего страшного, и на этой оптимистичной ноте обе положили трубку.
Между тем дождь полил еще сильнее. В квартире было холодно. Март вообще достаточно серый месяц. Даже здесь, в Нью-Йорке, где ей одинаково нравились все времена года, февраль и март были для Грейс исключением из этого правила. Хотя она любила Нью-Йорк слишком сильно, чтобы осесть в Коннектикуте насовсем – об этом речь не шла, – но по мартовской погоде точно скучать не станет.
Грейс приехала два дня назад, и все это время собирала вещи. Паковала, сортировала, а многое вовсе выбрасывала. Конечно же такая сложная задача поначалу пугала Грейс, однако были и плюсы – она оказалась слишком занята решением чисто практических вопросов, чтобы предаваться грусти. Каждый из тысяч предметов в этой квартире имел свою историю – обычную или примечательную, веселую или печальную. Но нужно было решить, что с ними со всеми делать до того, как в четверг прибудет специальная служба, занимающаяся вывозом вещей и мебели. Грейс было почти сорок лет, и она наконец уезжала из родительского дома.
К счастью, Грейс заранее, еще за несколько недель начала обдумывать, что возьмет с собой. Таких вещей набралось достаточно много, и почти все принадлежали Генри. Грейс собиралась увести в Коннектикут все его имущество, кроме одежды, из которой сын вырос. Из своих вещей она тоже отобрала многое, но не все, потому что теперь Грейс в основном ходила на работу в джинсах. В Нью-Йорке ей бы такое с рук не сошло, но клиенты в Грэйт-Баррингтоне, общее число которых пока составляло три человека, не возражали.
Кроме того, нужно было забрать книги, а еще кое-что из мебели и картины – этими вещами Грейс слишком дорожила, чтобы их оставить. А любимой кухонной утвари ей и вовсе не хватало.
Впрочем, это была самая легкая часть сборов. Предметов, которые Грейс не собиралась брать с собой, тоже набралось немало. Чтобы удобнее было все запомнить, Грейс представляла, будто складывает их в большую комнату, которая вскоре забилась целиком. В эту категорию, разумеется, входили все вещи, имеющие отношение к Джонатану. Все, что ему принадлежало, все, что он купил, все, что ему особенно нравилось. Еще Грейс не собиралась брать вещи, которые принадлежали обоим, но словно бы напоминали об их браке – набор кофейных чашек, телефоны, подставка для зонтиков. Больше Грейс на них смотреть не хотелось.
Откровенно говоря, разбирать их тоже оказалось совсем не так тяжело, как ожидала Грейс.
Оставалась еще красивая сумка «Биркин», единственная откровенно статусная вещь, о которой Грейс когда-либо мечтала. Она бережно хранила ее в гардеробной и с собой брала редко. Это был подарок Джонатана, поэтому теперь сумка Грейс не радовала. Но и расставаться с ней тоже было грустно. Грейс осторожно положила ее в специальный оранжевый мешочек, отнесла в магазин «Энкор» на Мэдисон-авеню и морально приготовилась вернуть сумку за маленькую часть стоимости. Но вещь не приняли.
– Подделка, – вынесла вердикт француженка, отвечавшая за отдел, где продавали «Луи Виттон», «Хлоэ» и «Гермес». Потом поджала губы, будто даже дотрагиваться до этой вещи для нее – страшное оскорбление. – Качество неплохое, но все же подделка.
– Нет-нет… – начала было спорить Грейс. Уж в этом она была уверена на все сто процентов.
Грейс стояла на втором этаже, окруженная дизайнерскими нарядами и покупательницами, и вспоминала свой день рождения – как она открыла большую оранжевую коробку, как они с Джонатаном смеялись над тем, что ему хватило наглости сунуться в «Гермес». Подумать только, думал, что можно просто заскочить в магазин и уйти с сумкой «Биркин», не записываясь в очередь! История была забавная, Джонатан так трогательно смеялся над собственным промахом, а Грейс испытывала к мужу еще большую нежность за его очаровательную наивность. А сильнее всего грело душу то, что Джонатан готов был сносить высокомерие и насмешки продавцов, лишь бы порадовать ее. Но оказалось, что эту милую историю Джонатан тоже выдумал. Грейс вышла из магазина вместе с сумкой и, не вынимая из оранжевого мешочка, так и оставила в большом мешке для мусора на углу Восемьдесят первой улицы и Мэдисон-авеню.
И это действие тоже оказалось совершенно безболезненным.
А вот что далось труднее, чем все остальное, вместе взятое, так это разбор фотографий. Целые альбомы. Не говоря уже о снимках, висящих в рамках на стенах и просто стоящих на полках. Муж, сын, Грейс – то вместе, то по отдельности. Грейс просто не могла выбросить эти фотографии – они являются частью их с Генри истории, в которой Джонатан принимал непосредственное участие. Однако держать снимки в доме Грейс тоже не улыбалось. Поэтому на семейном совете их решено было отвезти не куда-нибудь, а в дом Евы на Лонг-Айленд. Ее отец любезно согласился специально заехать за ними завтра. Пусть увезет, чтобы не мозолили глаза. А Генри сможет на них посмотреть, когда будет готов. И возможно, Грейс когда-нибудь тоже будет готова.
Еще отец собирался привезти мамин сервиз, все двадцать предметов. Лиможский фарфор в стиле ар-деко из «Хэви-ленд», упакованный лично Евой. Их Грейс тоже заберет в Коннектикут и уж как-нибудь найдет подходящую причину использовать сервиз даже в маленьком загородном домике. Что ж, хоть один повод для радости. Грейс пыталась – хотя и подозревала, что, увы, безуспешно – показать Еве, как ценит ее жест. Однако Еву данная тема смущала не меньше, чем Грейс.
– Что ты, это же такой пустяк, – отмахивалась она. – Я и не догадывалась, что тебе нужен этот сервиз. Ты ведь ни разу не говорила. А посуды у меня даже больше, чем достаточно. Сама знаешь.
На этом тему решено было закрыть.
Грейс доставала из сушилки простыни и старалась сложить их как можно ровнее, как вдруг зазвонил стационарный телефон. Консьерж сообщил, что к Грейс пришел детектив. Возник большой соблазн притвориться, будто она не понимает, о чем речь, – видимо, возникло недоразумение. Простыня, которую Грейс держала в руках, была теплой. Вещь качественная и достаточно дорогая. Кажется, этот оттенок называется цветом яичной скорлупы. Или небеленой шерсти?.. В прежние времена простыню назвали бы просто «бежевой», но сейчас без красивого названия оттенка не обойдешься.
Что и говорить, вещь была хорошая и в совершенном порядке. Не считая того, что на ней Грейс спала и занималась любовью с Джонатаном. Какая же новая жизнь со старыми семейными простынями?..
Детектив поднялся наверх через несколько минут. Грейс встречала его в дверях, сжимая в руках другую простыню, на резинке. Такие простыни складывать у нее никогда толком не получалось, и сейчас выходило не лучше. О’Рурк вышел из лифта с рассеянным видом, будто уже обдумывал следующее дело, которым ему предстоит заняться после разговора с Грейс.
– Здравствуйте, – поздоровалась она. – А где ваша вторая половина?
О’Рурк оглянулся. Лифтер как раз закрывал двери.
– Простите, что помешал, – вместо ответа, сказал он. – Что делаете? Стирку затеяли?
– Не совсем. Вообще-то собираю вещи. Хочу отдать простыни в благотворительный магазин. Но сначала решила постирать.
– Понятно. – О’Рурк заглянул в квартиру поверх плеча Грейс. – Ух ты. Значит, все-таки съезжаете?
– Да.
Грейс почувствовала нетерпение. Скорее бы переходил к делу! Дальше держать себя в руках не было никаких сил.