АйлинТы хочешь поговорить об этом?
Прошлое
— Ты хочешь поговорить об этом? — Мягкий, вкрадчивый голос, который я слышала на протяжении всей своей жизни с самого детства. В те моменты, когда накатывало отчаяние, когда я была зла или расстроена, когда на душе бурлили, не находя выхода, все те эмоции, которые принято называть деструктивными я слышала этот вопрос. В первый раз, когда он был задан, я злилась на родителей, оставивших меня со старой бабкой в тьмутаракань, где-то на задворках цивилизации. Я помню узловатые пальцы, впившиеся мне в плечо, хриплое дыхание бабки над ухом и ее приказ:
— Не отвечай ему! Никогда не отвечай, слышишь!
Она заглянула мне в глаза, и я вздрогнула. Бабку, с ее мутными рыбьими глазами и хриплым надсадным голосом, я боялась гораздо сильнее, чем того, кто был за моей спиной. Я помню, как долго-долго кивала, показывая, что поняла, что никогда не заговорю с ним, а потом ночью тихонько всхлипывала, сжавшись под одеялом в комочек, а мягкий, вкрадчивый голос что-то напевал над ухом. Ветки старой, как само время березы, то тихо царапали окно, то били в него под порывами ветра, а на печке хрипло дышала , иногда резко всхлипывая бабка. Кажется той ночью я разучилась бояться или только осознала, что такое страх. Не знаю.
— Ты хочешь поговорить об этом?— Спрашивает мягкий, вкрадчивый голос, пока я равнодушно смотрю на стайку одноклассниц, только что выливших на меня ведро холодной грязной воды, оставленной уборщицей. В горле кашлем клокочет ненависть. Волосы прилипли к лицу, в них запутались сигаретные окурки, шкурки семечек, что-то еще не менее мерзкое, размякшее в воде. Чего во мне больше? Страха перед бабкой или ненависти к разодетым в брендовые шмотки дурам? Страха больше. Я смотрю на них пустым рыбьим взглядом и молчу, чуть раскачиваясь под желанием что-то сказать или сделать. Я буквально вижу, как вскакиваю, хватаю Юльку за наращённые лохмы и бью со всей дури, от всей души лицом о кафельную плитку. Я не знаю, что будет дальше, но этот момент, то что я ни за что не сделаю, ласкает мне душу. Я медленно растягиваю губы в улыбке и смеюсь. Заливаюсь смехом , давлюсь им и не понимаю, почему эта стайка тварей выбегает из туалета.
— Ты хочешь поговорить об этом?— мягкий голос спрашивает снова и снова, пока пузатый папаша Игоря, швыряет мне в лицо деньги, купюра за купюрой. Бабка резво ползает у его ног, подбирая упавшее, бормочет что-то благодарственное, а я прикрываю руками живот и молчу. Я дура. Поверила, что значу что-то для этого холеного красавца в тонких золотых очках. Надежда, поганое чувство. Игорь молчит. Смотрит куда-то в сторону, крутит в руках обсидиановые четки. Ненависть когтями впивается в сердце. Я уже было открываю рот, но в голове звучит голос бабки:
— Не отвечай ему! Никогда не отвечай, слышишь!
Бабка дурой не была. Сумасшедшей, дурной старухой, да. Дурой нет. Я улыбаюсь и молчу. Я справлюсь. Справлюсь без голоса. Я не хочу говорить об этом. Сейчас.
— Ты хочешь поговорить об этом?— спрашивает голос с насмешкой.
— Ваше психическое состояние внушает некоторые опасения, — вторит ему девушка-психолог. Покачивая ножкой, обутой в лабутены. Я чуть изгибаю бровь. Я сижу в инвалидном кресле, а мудак, который, превысив скорость на своей дорогой тачке и, врезавшись в мою машину, забрал все, что мне было дорого, и усадил в это кресло, не понесет заслуженного наказания. Да, мое психическое состояние внушает нормальным людям некоторые опасения. Я улыбаюсь и молчу. Я уже ничего не боюсь и даже голос бабки:
— Не отвечай ему! Никогда не отвечай, слышишь!— почти не слышен. Гори все синим пламенем. Я устала. Я облизываю пересохшие губы, набираю воздуха и… В плечо впиваются пальцы. Тонкие, с ярко выраженными составами. Пальцы музыканта. Парень склонившись надо мной тихо шепчет:
— Не отвечай ему! Никогда не отвечай, слышишь!
А на заднем фоне истерит психолог о том,что нельзя врываться в кабинет во время сеанса. Дура. Он тебя спас.
Настоящее
Будильник. Зубная щетка. Кофе. Машина не заводится. Трамвай. Кофе. Работа. Кофе. Отчет. Кофе трамвай. Дом. Еще кофе. Сериал. Спать.
Будильник. Зубная щетка. Я разглядываю себя в зеркале с пеной у рта и ощущаю себя бешеной белкой. Кофе. Черт, пролила! Наскоро вытираю стол тряпкой и кидаю ее в раковину. Ботинки, куртка, ключи от машины. Машина не заводится. Рычит, фырчит и бессильно замолкает. Раздраженно пинаю колесо и бегу на трамвай. Обреченно смотрю ему вслед, набираю шефу, что опоздаю и жду следующий. Раз уже опоздала, можно еще кофе. Стаканчик греет озябшие пальцы. Кофе отдает неприятной горечью, от которой не спасает ни сливки, ни кленовый сироп. Милочка, наша офисная фея и по совместительству текущая любовница шефа, делает маникюр и надменно фыркает. По отношению к прошлой любовнице, ко мне, такое отношение понятно, но бесит. Белкой в колесе отчеты, кофе, отчёты еще больше кофе еще больше отчетов. Телефонные звонки, чаты. Под вечер ты уже не человек, ты тряпка. Залитые литры кофе не помогают. Ползу на трамвай. Вечерний город тонет в пробках, все гудят, пыхтят, в глаза бросается ребенок с эскимо. И он такой раздражающе счастливый со своим мороженым, что мне тоже хочется эскимо и немного счастья. Дома никого. Пусто. Тихо. Привычно. Кота, что ли завести? Черного? Сдохнет ведь животина. Включаю сериал, еще кофе. Спать.
Будильник. Зубная щетка. Смотрю на себя с пеной у рта, ловлю де жа вю. Кофе. Пролила. Забавно, вчера тоже пролила. Вытираю тряпкой, кидаю ее в раковину. Машина не работает,значит, сразу на трамвай. Прихожу на остановку вовремя, но трамвай уже уезжает. Странно. Звоню шефу, говорю, что опоздаю, ожидаю ор, но нет. Странно. Он еще тот орун. Кофе, неприятно горький, мальчик вчерашний, суетится, все роняет, путает сиропы как вчера. Посмеялась. Милочка красит ногти. Какой бы феей она ни была зачем красить ногти дважды? По спине ползет холодок. Отчеты… я их сделала вчера, все ушло. Спрашиваю Макса, тот крутит пальцем у виска.
За стеклом вечернего трамвая счастливый ребенок ест эскимо.
— Хочешь поговорить об этом? — вкрадчиво спрашивает голос. Отмахиваюсь. Голос смеётся.
Эту серию я уже смотрела. Вчера.
Будильник.
Ловлю чашку. Она трескается в моей руке. Вытираю кофе.
Трамвай ушел. Звоню шефу, никаких проблем. Ха. Все тот же мальчик. Перепутанный сироп, горький кофе. Милочка красит ногти и фыркает. Сделанные вчера отчеты. Кофе. Трамвай. Мальчик с эскимо. Виденная уже серия.
Будильник. Кофе. Тряпка. Трамвай. Перепутанный сироп. Потребовала переделать. Переделал. Двадцать раз. Двадцать раз перепутал сироп. Милочка. Ногти. Отчеты. Трамвай. Мальчик с эскимо. Начинаю договаривать за актерами.
Будильник. Кофе. Послала шефа. Меня пообещали уволить, но завтра. Трамвай. Прошла мимо кофейни. Догнал мальчик, угостил кофе сироп кленовый. Послала. Милочка. Ногти. Отчеты, из которых я сделал самолетик и запускала из окна. Вдруг и вправду уволят? Трамвай. Мальчик с эскимо. Сериал. Скучно.
Будильник… Будильник…будильник… где-то на фоне смеется голос
— Ты хочешь поговорить об этом?
Как его заткнуть? Гугл молчит. Точнее, советует психотерапевта.
Убила Милочку. Обыденно равнодушно. Тридцать раз ударив ножом в живот. Оказывается убивать людей не страшно. Трамвай. Мальчик с эскимо. Сериал. Как я оказалась в трамвае?
Будильник. Кофе. Поднялась на крышу. Город как на ладони. Зябкий осенний ветер забирается под тонкую рубашку, заставляет ёжиться и передергивать плечами. Смотреть. Вниз страшно. Собираю волю в кулак. Разбираюсь, прыгаю.
Трамвай. Мальчик с эскимо. Сериал. Как я оказалась в трамвае?!
Календарь умер. Замер на одной дате раз за разом. День за днем. Что бы я ни делала итог один и тот же трамвай. Мальчик с эскимо. Сериал. Голос за спиной:
—Ты хочешь поговорить об этом?
Черт с тобой…
Звонок телефона прорывается через бесконечность:
— Не отвечай ему! Никогда не отвечай, слышишь!
Трамвай. Мальчик с эскимо смотрит на меня, видит меня и улыбается мне.
—Да, чтоб ты сдох, тварь! —Я швыряю телефон на пол. Долго смотрю на обломки и вздрагиваю, понимая, что тень, отбрасываемая мною, не та, не похожа на то, что должно быть моей тенью.
— Ты хочешь поговорить об этом?— Раздался вкрадчивый голос за спиной. Я задрожала. Пустой трамвай. Пустой город. В окне на перекрестке стоит мальчик с эскимо, и улыбается. Я устала. Откидываюсь на спинку старого дерматинового сиденья. Закрываю глаза. Сердце стучит ровно. Ему некуда спешить. Я принимаю самое важное решение.
Будущее
Завтра день начнется снова. Я проснусь от звонка будильника. Встану. Выпью кофе. Посмотрю в телефон и увижу другую дату. Я опоздаю на работу, разумеется, предупредив шефа. Но сначала найду старый охотничий нож, на антресоли, за банками с огурцами, которые никто никогда не будет есть. Наточу. Почищу от ржавчины. Проверю насколько удобно он лежит в руке. Сделаю пару выпадов. Я должна быть уверена в своем оружии. Еще пистолет. Он будет лежать там же за огурцами и патроны. Откуда он там? Неважно. Сегодня я буду разбираться, как его заряжать.
Я уберу нож в рукав куртки. Пистолет в карман. Приеду на своей машине. Она обязательно заведется. Дойду до ресепшена. Когда Милочка поднимет голову, для приветствия обойду стойку, обниму ее и ударю в живот ножом. Раз пятнадцать. Зажму рот, чтобы не кричала. Идеально, если сразу. Но, скорее всего, это не сработает. Милочка будет первой. Сделаю все правильно, и никто ничего не поймет. Она будет первой. Жаль испачкаю курту.Будет много крови. Ты же этого хочешь? Голос за спиной рассмеется и тихо скажет:
— Хочу.
Ближайший к ресепшену кабинет, кабинет шефа. Милая секретарша Любочка, единственный светлый человек в конторе, увидев меня заляпанной кровью в ужасе, сползает под стол, закрыв себе рот рукой. Правильно, Людочка, это спасет тебе жизнь. Бить ножом этого мудака, пусть даже красивого, но мудака, я не буду. Не рационально. Есть шанс, что он отберет у меня нож. Я буду стрелять. С каким удовольствием я всажу в него всю обойму. Я буду смотреть в его непонимающие глаза, слушать хриплое дыхание, смотреть, как пальцы сжимают окровавленный ковер, который мы вместе выбирали ему в офис и наслаждаться этим моментом. Он будет вторым. У меня длинный список. У голоса за спиной длинный список. Патронов не хватит.