Джош продолжает смотреть в потолок. Его голос разносится по комнате:
– В тот вечер мне стоило все тебе объяснить. Я не должен был так внезапно набрасываться на тебя. Потом я еще долго тебя искал. – Его кадык несколько раз поднимается и опускается. – Ханна сказала, что я загнал тебя в руки к Тайлеру.
Я цепенею при упоминании этого имени. Мои пальцы крепко впиваются в вышивку на подушке.
Лев Тайлер Уолш.
Не забывай, что эта фотография – лишь часть видео.
– Мне жаль, что он сделал тебе больно. – Джош поворачивается ко мне. – Я был эгоистом. Думал только о том, что должен найти Бев, а не о том, что этим причиняю зло другим, причиняю зло тебе.
Тяжесть его голоса наполняет воздух в комнате, делает его плотнее. Мне трудно дышать.
– Ты не виноват, – признаю я наконец. – Я хотела стать Вороном, дала этой блестящей жизни ослепить себя. Как ты и сказал в ту ночь. В каком-то смысле я тоже была эгоисткой.
– Потому что нацелилась на привлекательного Льва?
Я бросаю в него подушку, но он ловко уворачивается и смеется. Прежде чем я могу что-либо возразить, смех стихает, и Джош снова становится серьезным.
– С тех пор как Бев перестала давать о себе знать, я все больше схожу с ума. Я знаю ее со школы. Мы каждый день созванивались или обменивались голосовыми сообщениями. В том числе, когда я пошел на сделку, поступив в военную академию. Я с самого начала не верил в то, что она просто бросила учебу. Я был уверен: случилось нечто, что внушило ей такой страх, что она не видела другого выхода, кроме как исчезнуть.
Тоска в его глазах сдавливает мне горло. Я пытаюсь сглотнуть, но это ощущение не уходит.
Джош наклоняется и берет телефон с журнального столика. Он держит его открытым передо мной, будто у нас друг от друга больше нет секретов, пока он открывает мессенджер и выбирает чат с Беверли. Он быстро прокручивает его, но ее сообщения кажутся мне странными.
Сейчас не могу говорить по телефону, я в дороге.
У меня плохая сеть.
Здесь ужасная мобильная связь.
Всегда одни и те же предложения. Их Джош получает на свои просьбы о разговоре – или, как я предполагаю, в ответ на звонки. Односложные отговорки. Но между ними есть и более длинные диалоги, вроде тех, что я веду с Ханной. О событиях из нашей юности.
Только когда Джош поворачивает ко мне голову, я замечаю, что переместилась ближе. Между нами зазор шириной в ладонь. Он быстро пролистывает наверх, и мне бросается в глаза, что Джош почти всегда писал, в то время как от Беверли много голосовых сообщений, некоторые из которых длиной в пару секунд.
– Я думаю, это сообщение от Беверли было последним, перед тем как что-то произошло.
Джош снова прокручивает сообщения до ноября прошлого года. В верхней части экрана много голосовых сообщений от Беверли, а под ними текстовое сообщение:
Я пришлю тебе позже аудио, окей?<3
Автоматически я читаю сообщение Джоша перед ним:
Я клянусь, если доберусь до этого Тайлера…
Береги себя.
Пожалуйста.
– На что ты отвечал? – Я указываю на его сообщение, и, пока экран гаснет, он рассказывает, что незадолго до этого в последний раз разговаривал с Беверли по «Скайпу».
– Она была в полной эйфории, потому что игра в прятки с Ханной, девушкой, о которой она все время говорила, должна была скоро закончиться. Я так радовался за нее.
Он излучает что угодно, кроме радости, по крайней мере, сегодня, здесь и сейчас. Вспоминая об этом, он даже не улыбается, хотя видно, что пытается. Его большой палец проводит по экрану, по, наверное, сотням аудио, которые Беверли присылала ему.
– Это должны были быть последние выходные, когда ей нужно было выносить Тайлера и все это «объединение», как она называла Воронов и Львов. По меньшей мере, так она сказала. Она была где-то на побережье, был сильный ветер, волосы постоянно падали ей на лицо, и я помню, что сидел перед казармой и готов был бросить все, чтобы прилететь к ней.
Взгляд Джоша устремлен вдаль и полон тоски, которая напоминает мне о тоске по дому. У меня в груди все сжимается.
– Мне бы хотелось, чтобы я так и сделал. – Его голос прерывается и вызывает жжение в моих глазах.
Я подумываю взять его руку, которая судорожно сжимает телефон на коленях, но ощущение дистанции между нами удерживает от этого. Он сейчас очень далеко отсюда, не здесь, в парк-отеле. Не со мной.
Потом он смотрит на меня красными от невыплаканных слез глазами.
– Я должен был это сделать. Я должен был бросить академию и приехать сюда. После этого уик-энда ее больше никто не видел.
Я все-таки беру его за руку. Я с ним в его горе, как он был со мной во время моей панической атаки в башне две недели назад.
– Здесь нет твоей вины, – повторяю я снова и снова, но он, судя по всему, смотрит на это иначе.
Он упрекает себя, потому что не сразу воспользовался всеми рычагами, которые пустил в ход за прошедший год. Детективами, которые по прошествии всех этих месяцев уже ничего не смогли выяснить. Шпионскими программами, с помощью которых Джейс пытался нелегально установить местонахождение телефона Беверли. Но ее сим-карта давно деактивирована – как и функция определения местоположения.
– Для всего этого было уже слишком поздно. Даже Саманта – мама Бев – приняла за настоящие все фейковые следы и не захотела ничего предпринимать. А у моей мамы были связаны руки. После того как даже сенатор Грей не пожелала заявить о пропаже своей дочери, а списала ее исчезновение на приступ упрямства строптивой юной девушки, даже моя мама не могла вмешаться.
Я в ужасе. Сочувствие затопляет меня. Джош так сильно сжимает кисть моей руки, что мне становится больно, поэтому я хватаюсь за нее другой рукой и заставляю его пальцы разжаться. Одновременно я пытаюсь его успокоить, как он успокаивал меня, когда меня настигли образы моего прошлого.
Мы говорим всю ночь. Он рассказывает о своей юности, которую провел в роли сына сильной женщины-политика. О борьбе, которую его мать должна была вести против консервативных голосов, которые утверждали, что женщине не подобает въезжать в Белый Дом. И уж тем более матери-одиночке – разве что вместе с президентом. Он рассказывает о своем бунте, и от некоторых историй на его губах даже появляется слабая улыбка. Именно Беверли Грей всегда спасала его и, соответственно, его мать от дурной славы. Это чистой воды признание в любви к Беверли, а свет в его глазах не уступает свету в глазах Ханны.
Я, в свою очередь, в ответ на его вопрос рассказываю ему, почему в башне сломалась. Что тогда произошло у меня с Мейсоном. Как он запер меня в комнате, чтобы я не смогла уйти от него, – и как Ханна меня спасла и по кусочку собрала снова. Как Тайлер своим обаянием и открытостью позаботился о том, чтобы стена, которую я воздвигла вокруг сердца, начала осыпаться. С помощью безобидного флирта, тонн сладкой ерунды и киновечеров – при этом я, как на исповеди, признаюсь, что последовательно игнорировала предостережения Ханны. И наконец решаюсь рассказать ему о своем плане.
– Я хочу помочь Ханне, конечно, я этого хочу. Она заслужила стать счастливой. Но Ханну такие вещи всегда слишком сильно задевают. Ей недостаточно просто найти виновного или подловить Тайлера, у которого браслет Беверли и эта фотография. Она везде видит заговор. Тот факт, что существует видео с ними двумя, для нее достаточное доказательство того, что не только он замешан в исчезновении Беверли. Поэтому она хочет уничтожить Воронов и Львов. Средства давления, кражи – она, как безумная, ищет связи среди бывших кандидатов. При этом я не считаю, что Бриттани и Шерил несут хоть какую-то ответственность, хотя не переношу их обеих. – Я рассказываю ему об этих двоих и о том, что Ханна через них узнала о задании, которое якобы дали Беверли. – Они всего лишь являются воплощением стереотипа о богатеньких деточках, которые падки на любую сплетню.
– Ты хотела скрывать от Ханны все, что мы обнаружим? И даже не расправиться с этими двумя девицами? – Джош выглядит удивленным.
– Нет, если для этого мне придется предать всех стипендиатов. – Я поигрываю уголком мягкого одеяла, которым Джош накрыл меня.
Когда на нас опускается тишина, в которую я отпускаю свои мысли, мое намерение тяжелым грузом ложится на плечи. Я всерьез планирую лгать в лицо своей лучшей подруге только для того, чтобы защитить Воронов? Мои мысли беспрерывно движутся по кругу, как планеты вокруг Солнца.
С той стороны стекла уже виднеется слабый свет, и при мысли о том, что я провела всю ночь здесь, на диване, мне хочется зевнуть. Я всматриваюсь в темноту вокруг нас. Наша неподвижность деактивировала освещение. Джош тоже трет глаза. Он так близко. Когда я успела прижаться к нему?
– Я не хотел продержать тебя всю ночь без сна. – Его голос кажется осипшим.
Может, последние несколько часов мы не разговаривали друг с другом, а просто спали, завалившись на диван? Когда я спрашиваю об этом, он пожимает плечами и хочет подняться. Похоже, он только сейчас замечает, что я не просто сижу к нему так близко, а что мы делим одеяло, и то, что я не прислоняюсь к нему, а опираюсь, и расслабляется. Спустя какое-то время он приобнимает меня, и я еще плотнее прижимаюсь к нему, вдыхаю смесь из парфюма и легкого аромата средства для стирки, которая странным образом оказывает успокаивающее действие.
– Спокойной ночи, Эмерсон, – шепчет Джош и мягко целует меня в макушку.
Мне кажется, я ощущаю улыбку на его губах. Или слышу ее. Или и то и другое. Он тоже сейчас думает о совместной ночевке в комнате башни?
– Спокойной ночи, Прентисс.
Я знаю, что мне следовало бы встать и пойти в кровать – и не только потому, что я уверена, что завтра будет смертельно болеть шея. Но, уже наполовину парализованная сном, в объятиях сильных рук и словно завернутая в кокон запахом защищенности, совсем не хочу этого делать.