– Я не указана в списке тех, кому можно навещать ее, – уточняю я. – Требуется ваше разрешение. Роман. Алексеевич.
Он обнажает белоснежные зубы в волчьем оскале. Азарт так и плещет в глазах. Очевидно, борется с желанием предложить мне какое-нибудь непотребство.
– Еще скажи, что не хотела меня видеть.
Не могу…
Смотрю в его глаза и негласно спрашиваю, за что он так со мной? Зачем душу мне рвет? Ему мои страдания приносят удовольствие? Это его личный сорт наркотика?
– Так я и думал. – Он берет меня за руку, переплетает наши пальцы и выводит меня из комнаты. Ведет по коридору к стойке дежурной медсестры и обращается к ней: – Внесите Дарью Николаевну Городецкую в список посетителей к Лучиане Марино. И выдайте ей халат. – Пока та спешит выполнить указания, он поворачивается ко мне и добавляет: – Просить тебя бесполезно, да? Пытать ее не будешь?
– Совершенно верно. – Я шевелю пальцами в попытке разомкнуть их, но Чеховской делает свой захват смертельным.
– Тогда просто поговори. Успокой ее. Люди у меня надежные. Не подпустят к ней, пока не остыну.
– Братва в наше время считается надежной?
– Какая братва? О чем вы, Дарья Николаевна? – усмехается он. – Чоповцы.
– С каких это пор вы братву на чоповцев заменили?
– С тех самых, как вас встретил.
– Ваш халат и пропуск, – вмешивается медсестра. – В отделении прямо по коридору и налево. Четвертая палата.
– Благодарю, – киваю я ей, кое-как отцепляясь от Чеховского.
– Вы же заглянете ко мне? После?
– Не понимаю, зачем?
– Ну мы же не закончили, – скалится он, облизываясь. – Я буду ждать. Дарья. Николаевна.
Спасаясь от приветствующего меня обморока, я беру халат и пропуск и спешу к отделению, спиной чувствуя, каким распаленным взглядом провожает меня Чеховской.
Не закончили! Ужас! Мне даже думать стыдно о произошедшем, а он продолжения хочет, чертов извращенец!
По пути накидываю халат на плечи, подхожу к дверям, у которых стоят двое шкафообразных чоповцев, прикладываю карточку к сканеру электронного замка и оборачиваюсь. Чеховской так и стоит на месте, локтем опершись о стойку. Смотрит мне вслед с нескрываемой непобедимостью. Неукротимый зверь, довольствующийся не то выбранной самкой, не то жертвой. Кем бы я ни была в его глазах, сейчас его слова «Не отпущу» приобретают прочный хребет.
Он ловит мой взгляд и, улыбаясь, беззвучно произносит: «Бабочка». Сглотнув от неразберихи эмоций, я толкаю дверь и скрываюсь от него в коридоре отделения, куда ему вход запрещен. Только тут ко мне возвращается способность дышать, и меня отпускает, как натянутую струну. Это не мужчина. Это ураган. И он меня поглотит.
Непросто избавиться от следов его поцелуя на моих губах. Я покусываю их и поджимаю, пока бреду к палате. Подушечкой большого пальца кручу обручальное кольцо на безымянном. Чувствую себя предательницей, но не испытываю чувства вины. Степа меня очень сильно обидел. И если разобраться, он мне все десять лет изменяет. С боксом. А я лишь раз поцеловалась с другим мужчиной.
Подойдя к двери, замираю. Мне нужно перенастроиться и подумать о Лучиане. У девочки сейчас куда серьезнее проблемы. Я поведу себя эгоистично, летая в облаках.
Поглубже вдохнув, тихонько стучу и отворяю дверь.
– Приве-е-ет, – протягиваю с улыбкой, заглядывая в палату.
Лучиана сидит в постели, подложив подушку под поясницу. Одна ее ладонь лежит на едва заметном животике, во второй – стакан с соком. Проследив, как я вхожу в палату одна и закрываю за собой дверь, она улыбается в ответ. Отставляет стакан на тумбочку, берет пульт и убавляет звук телевизора.
– Здравствуйте, Дарья Николаевна, – приветствует она меня, убирая свои волнистые волосы за уши.
– У тебя уютно, – замечаю я, обводя взглядом диванчик у стены, холодильник, кулер, небольшой письменный стол. Здесь только не хватает цветов. И я, клуша, не подумала купить. Девочке было бы приятно. Зато я заскочила в магазин игрушек и кое-что приобрела. Достаю из сумки маленького плюшевого мишку размером с ладонь и протягиваю Лучиане. – Это тебе. Вам с малышом.
– Вау! – Ее глаза загораются. Она прикладывает игрушку к щеке и мурлычет: – Какой мягкий. Спасибо большое. Это наша первая игрушка.
– Ух ты, мне очень приятно. Можно присесть? – Я киваю на стул.
– Да, конечно!
Я присаживаюсь, ставлю сумку на колени, и несколько секунд мы с Лучианой просто смотрим друг на друга. Сложно завести разговор, когда совсем не знаешь собеседника.
– Со мной можно на «ты», – начинаю я. – Просто – Даша.
– А это не отразится на Арти?
– Ты умная девочка, не станешь «ты-кать» мне в школе.
Она коротко смеется. Немного уставшая, вымотанная. Бледная, с темными кругами под глазами. Но довольно бодрая. Не унывает. Эта девочка – пример стойкости.
– Хорошо, – соглашается она, уже вновь став серьезной. – Тебя Рома прислал?
– Нет, я сама. Понравились вы с Арти мне. Будто всю жизнь вас знаю.
– Ты милая.
– Но Лучиком называют не меня. Тебя.
– Это сокращенно.
– Нет, это ты. Лучик света в своей семье. – Я кладу ладонь на ее руки, сжимающие мишку. – Ты не бойся. О себе думай, о ребеночке. Роман Алексеевич успокоится, смирится. Ты только скажи честно, чтобы я не нервничала, тебя изнасиловали? Или твой ребеночек – это плод взаимной любви?
Она смущенно улыбается, потупившись на животик.
– Вы знаете, что такое наркотики, Дарья Николаевна?
– Не из личного опыта. Но да. Я учитель. А в школе наркотики – одна из страшных проблем учеников.
– Мой переходный возраст подарил мне жуткую депрессию. Я начала баловаться слабенькими запрещенными препаратами и втянулась. Если бы не Ася, жена Камиля, я бы, наверное, уже кололась. Она помогла мне найти себя. Но потом…
– Вы поссорились? – предполагаю я.
– Нет-нет, что вы. Она забеременела, а дедушка заболел. Поэтому они с Камилем переехали в Москву. Там и для рожениц условия лучше, и дедушка под присмотром. Первое время мы с ней часто созванивались. Потом все реже и реже. У нее семейная жизнь забила ключом, а мне так не хватало близкого человечка. Кто понял бы меня, обнял, поддержал. Мамы-то нет. Ни сестры, ни другой подруги. Арти маленький. Роме вечно некогда. Я снова взялась за старое. Вернее, хотела взяться. Раздобыла дозу… И тут появился он. Всего несколькими словами ударил хлеще молнии. Напрочь отбил желание прикасаться к этой дряни. Знаете, будто схватил и встряхнул, как следует. Мозги на место поставил. Сердце завел.
– Мощный мужчина, – улыбаюсь я, поглаживая ее по руке.
– Он крут, не спорю, – в ответ улыбается она. – Ненавижу его. Принципиальный сильно.
Я смеюсь, прекрасно видя, что она его не ненавидит, а обожает за эту черту.
– Это так ужасно встречаться тайком, когда на дворе двадцать первый век, – вздыхает Лучиана. – Но разве у нас был выбор? Я Роме слово дала, что никаких парней и тусовок, пока он мэром не станет. Да и не принял бы он мой выбор.
– Тот парень не из его круга?
– Все сложно. Вы же понимаете, Дарья Николаевна, Рома все деньгами измеряет. У него красивый пиар на первом месте. Следовательно, любые связи должны пользу приносить. Даже фотографии папарацци должны блистать.
– Но когда вы узнали о беременности, почему сразу ничего не решили?
– Вы про аборт?
– Нет! – восклицаю я. – Лучик, что за мысли? Я очень люблю детей и ярая противница абортов! И кажется, мы договорились перейти на «ты».
– Да, – с улыбкой кивает она. – Прости. Я немного туплю. У меня же все анализы были хорошие. Я у одного гинеколога наблюдалась в небольшой клинике. Конечно, она настаивала встать на учет, как положено. И он злился, что я упрямлюсь. Но сильнее бесился, что я Рому бросать отказываюсь. Он же и денег накопил, и документы приготовил, чтобы мы к моей бабушке в Италию перебрались. А я…
– Ты очень любишь дядю, – договариваю я за нее.
– Я не хочу бежать. Не хочу, чтобы он ненавидел меня. Я хочу, чтобы он услышал, понял, принял. Я не представляю, как это – сбежать и всю жизнь думать, что подло бросила его. А Арти? Ему я какой пример подам? Использовать Рому, а потом за ненадобностью воткнуть ему нож в спину? Когда я жила у бабушки, мама даже не звонила. А Рома каждый месяц прилетал ко мне, подарки присылал, со всеми праздниками поздравлял. Это же он меня Лучиком назвал. – В ее глазах блестят навернувшиеся слезы. – Сказал, что я его лучик. Свечу и грею. А теперь представь, что этот лучик вдруг исчезает и оставляет его в ледяной тьме. Я знаю, как больно, когда от тебя отворачивается родной человек. Даже время не лечит.
– Из-за того, что ты в первую очередь думала о нем, сейчас ты здесь. Лучик, о себе подумай. Твой молодой человек прав, тебе надо встать на учет.
– Он может выдохнуть. Теперь-то встала. Только что дальше делать, не представляю. Рома ищет его. Найдет – убьет.
– Ну нет. Это же сплетни, да?
– Об убийствах? – Лучиана изгибает бровь. – Мой отец был главарем сицилийской мафии. Моя мать его преемницей. Мой второй дядя – киллером. Отчим – мошенником. А Рома… Он кукловод. Но взять пушку и выстрелить для человека, убившего лучшего друга, раз плюнуть.
У меня пальцы на ногах поджимаются от ужаса и мороз по спине ползет. Вещи, которые даже Лучиане кажутся обычными, почти повседневными, у меня вызывают тошноту и панику. Без оснований она не говорила бы так. Выходит, Чеховской действительно готов убить этого парня, совершившего страшное преступление – влюбившись в наследницу криминального клана.
– И как скоро он его найдет? – спрашиваю как можно невозмутимее.
Лучиана поворачивается к тумбочке, на которой лежит мобильник.
– Как только уймется. Пока он в бешенстве, он мыслит не туда. Очухается – и быстро в головоломке разберется.
Дверь за моей спиной распахивается без стука. Врачи так не входят. Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь. На пороге, держа в руке мобильник, стоит Саша. Подняв на нас холодный взгляд, он проводит пальцем по сенсору, и телефон на тумбочке начинает трезвонить.