взяв его под локоть и прижавшись к его плечу. – Знаю, ты не в восторге от всего этого, но мне так легче.
– Это Камиль настоял, – признается он, но мне известно, что Романа Чеха не заставишь что-то делать через силу.
– Ром, пообещай мне кое-что. Она никогда не должна узнать, что в меня стрелял Степа.
Мы ни разу не поднимали эту тему. Чеховской напряженно смотрит на меня и снова уводит взгляд вдаль.
– Я позабочусь об этом, – отвечает сухо и нехотя. Выдерживает долгую, утомляющую паузу и холодно заявляет: – Это я убил его. Мне паршиво находиться здесь, но ты должна знать – я ни на секунду не раскаиваюсь. Если бы можно было повернуть время вспять, я сделал бы с ним то же самое. Никто не вправе причинять боль близким Романа Чеха. Никто.
Мы так и замираем, стоя спиной к кладбищу, с которого выходят провожающие. Где полчаса назад рыдала безутешная мать Степы, а его убийца находился в сотне метров от нее.
– Ты права, Даш, я страшный человек. Я умею любить всем сердцем. И им же я умею ненавидеть. Решившись быть со мной, ты должна запомнить, что никто не смеет обижать тех, кого я люблю. Мщу я жестоко. Бью наверняка.
– Я поняла это, когда ты рассказал историю с Себастьяном, – произношу я, чувствуя, как рушится возведенная мной стена между нами. Его признание о многом говорит. В первую очередь, о том, что его тревожит недосказанность. А сквозящее в голосе обожание напоминает мне, что я занимаю не последнюю роль на арене его игр и жизни.
– Я приложил руку к похоронам не из чувства вины перед Городецким. Исключительно из корыстных целей – умаслить его мать, чтобы она не проклинала тебя до конца своих дней. Ты и так настрадалась из-за нее.
Я прикрываю глаза. Чеховской хочет казаться бесчувственным, расчетливым, а сам оголяет свое неравнодушие даже к моему настроению.
– Ясно, – пищу коротко.
Он достает из кармана мое обручальное кольцо и вкладывает в мою ладонь.
– Дядя Наиль передал. Говорит, в ресторане забыла.
Не забыла, а оставила!
Ненадолго сгибаю пальцы, глядя на кольцо, но ничего не чувствую. Степа убил во мне все чувства в тот момент, когда нажал на спусковой крючок. Отбрасываю кольцо в сторону и глубоко вздыхаю.
Оно мне больше не нужно. В моем будущем есть место только для одного мужчины. Для того, кто любит меня больше жизни, и доказал это, рискнув репутацией, которой так дорожил.
– Холодно, Ром. Поехали домой, – произношу, поежившись.
Он опускает лицо и, сощурившись, улыбается уголком губ:
– Не сбежишь?
– Поздно. Так что не рассчитывай, что легко от меня отделаешься, Роман Алексеевич. Подпалила Бабочка свои крылышки в твоем пламени. Вкусила удовольствие. Теперь вся сгореть хочет.
Я знаю, что меня ждет непростой путь с Чеховским. Я еще долго буду бороться со своим страхом, видеть в нем монстра. Но я не в силах бросить его. Пожалею. Потому что люблю. Люблю за то, с какой лютой одержимостью он добивается цели. За то, как он обожает детей. За то, что грудью готов встать на защиту тех, кто ему дорог.
Роман Чех – человек сложный. Опасный. Непредсказуемый. Переходить ему дорогу рискованно. Его боятся не за родство с покойным итальянским крестным отцом Марино, не за заслуги сестры Адель перед криминальным миром. Его боятся, потому что из эксцентричного джентльмена он в мгновение ока превращается в сущего дьявола. Но вопреки этому он умеет любить по-настоящему: яростно, маниакально, фанатично. Он любит себя, деньги, роскошь, власть. Этого у него не отнять. Но не меньше он любит племянников, Сашу, брата, даже сестру… и меня. А я слишком долго была с мужчиной, который не проявил ко мне ни капли нежности. Отныне я хочу быть любимой и желанной. И со временем стать единственной страстью Романа Чеха.
Глава 38. Роман
Пагубная страсть Романа Чеха – женщины – ударной волной снесены от взрыва, грянувшего в образе моей Бабочки. Копаюсь в папке со старыми фотографиями и признаю, что пропал интерес ко всем куклам, с которыми путался когда-то. Удаляю одну за другой. Устаю и сношу всю папку к чертям. Хватит! Нагулялся.
Отодвигаю ноутбук, бултыхаю кубики льда в виски и делаю глоток. Брюхо уже почти не болит. Скорей бы док дал добро на тренировки, пока я жиром не оброс. А то Романа Чеха так узнавать перестанут.
На глаза попадается открытка. Приглашение на свадьбу. Ася подсуетилась помочь с организацией торжества. Предполагаю, мнением Коти никто даже не интересуется. Есть все-таки у женщин нашей семьи власть над нами. Умеют очаровывать и в мармелад нас превращать.
Не припомню, чтобы у меня кто-то спрашивал разрешение на проведение свадьбы в моем клубе, но адрес уже вбит и разослан всем гостям.
Молча усмехаюсь, допивая виски. Ставлю стакан на стол, вздыхаю. Покой пьянит сильнее алкоголя. Гонки за власть больше нет. Фаза настоятельно рекомендует взять тайм-аут, дать сплетням улечься, потому что сейчас любая моя предвыборная кампания наперед провальна. Пожалуй, в этот раз прислушаюсь к нему. Тем временем займусь личной жизнью. Посвящу себя Бабочке. Она заслужила.
– Прикладываешься с утра? – В кабинет входит Камиль.
Никак не могу привыкнуть к его домашним рубашкам. Скоро «клетка» станет его нормой. А еще год назад этот чувак был киллером – лучшим из лучших. Нет, я однозначно в офисного планктона превращаться не хочу. Скучно.
– Пару глотков – расслабиться, – отвечаю.
– Спал?
– Сомневаешься? Роман Чех не страдает бессонницей. На что день убить собираешься?
– Попробую уговорить Фазу смотаться в свадебный салон. Швея психует, что у нее нет мерок для пошива смокинга. А он, похоже, вообще не планирует явиться на свою свадьбу. Весь в делах.
– Сгребай его. – Поднимаюсь из кресла и снимаю со спинки куртку. – С вами поеду. В ювелирный меня закиньте.
В глазах Камиля появляется насмешка.
– Обычно у Романа Чеха все уникальное. Собираешься купить Дарье кольцо с конвейера?
– Уникальное уже было. Кому-то из бомжей досталось.
– А второй раз никак не заказать?
Я задумчиво хмыкаю, надевая куртку.
– Однажды я уже сел в твою тачку. Попал в аварию. Недавно сел в другую твою тачку. Меня пырнула бабка. Нет, Камиль. Если у Романа Чеха первый раз неудачный, то ждать фортуны от второго – тупость.
Хлопаю Камиля по плечу. От дел отошел, а все такой же каменный. Гордость берет, что младший брат – сочетание физической мощи, силы, храбрости и ума. Никогда не стыдился родства с ним, хоть и отцы разные. Подкалывал его, дурачился, но любил. Его дорожка с детства розовыми лепестками усыпана не была. Он тоже кровью руки омывал в свое время. На Фазе закончил. Последний его заказ был. Не смог. С того времени по мирским законам и начал жить.
– Идем за этим женихом.
– Уговаривать? – усмехается Камиль.
– Что велю, то и сделает. Скажу «К ноге!», ласковым псом приползет.
– А ты рад этим пользоваться.
Укоризненный взгляд брата лезет под кожу. Убивать глазами он горазд.
– Честно, первое время как к собаке к нему и относился. Злился, что ты мне его вместо себя и Азиза оставил. Сейчас все иначе. Уважаю пацана. Злюсь, конечно, за Лучиану, но ее, мерзавку, тоже отлично знаю. Без раздумий могу уверенно заявить, что это она его соблазнила.
Изогнув губы в ухмылке, Камиль кивает. Больше меня знает, гад. А еще братом зовется!
Фазу мы находим в гараже. Копается в «гелике»: не теряет надежды вдохнуть в него вторую жизнь. Велю ему умыться и покатать нас по городу. А приехав в свадебный салон, ставим с Камилем его перед фактом: деваться некуда, придется потерпеть, пока швея снимет мерки. Бедная женщина готова нас расцеловать, жалуясь, что две недели разрывает телефон жениха, а тот только «завтраками» ее кормит. Заставляю Фазу сгонять в кондитерский магазин и купить ей самый большой торт за свой косяк.
– Суровый из тебя воспитатель, – посмеивается Камиль, когда мы уже едем в ювелирный.
– Обстоятельства сложились так, что я понял, как разбаловал своих подопечных. Теперь держу их в тонусе, – смеюсь в ответ. Очевидно же, что ни Лучиана, ни Арти, ни Фаза меня не боятся.
– Шутки шутками, брат, а будь с ними мягче. Они в тебе отца видят. Пример берут. Опека – это же не только комфорт и финансовая стабильность. Это то, что нельзя купить. Доверие.
– Ты, как папашей стал, так совсем свихнулся.
– На многие вещи по-другому смотреть стал. Ты женщину любовью и страстью завоюешь, а ребенка только пониманием и заботой. Уважай их выбор. Во всем: в профессии, в увлечениях, в партнере. Они не должны быть твоим отражением и средством наверстать упущенное. Они должны быть собой, но при этом оставаться любимы. Докажи им, что их мнение и желание для тебя не пустой звук. И заметишь, как сгладятся все неровности ваших отношений. Дарье тоже не помешает в тебе разглядеть отца. Раз за кольцом едешь, значит намерения серьезные. А взрослая женщина тысячу раз подумает, прежде чем рожать от тирана.
Лекции из Камиля так и прут! Но факты справедливые. Бабочка видит, что опекун из меня отзывчивый, но нихрена не сострадательный. Ей не двадцать. На детей и их родителей она в силу профессии вдоволь насмотрелась. Рожать от меня? Это возможно, если только она такая же пришибленная, как я!
В ювелирном салоне мы торчим до самого вечера. Пересматриваем все кольца, консультируемся, прицениваемся. Фаза даже вливается в обсуждение и заинтересовывается украшениями. Выглядим, как три влюбленных по уши болвана. Оборжаться.
Я все-таки останавливаю свой выбор на помолвочном кольце из белого золота. Бриллиант в нем небольшой, но изысканный. Да и само украшение кажется самым изящным. Понимаю, что не кольцо украсит пальцы моей Бабочки, а наоборот. Но все равно подхожу к выбору основательно.
Оплатив покупку и получив заветный пакетик с чеком, обнаруживаю, что Фаза с озадаченным видом торчит у витрины.
– Я ей никогда ничего не дарил, – с некоторой тоской произносит он. – Совсем не ухаживал.