– Роман Алексеевич, как я и сказала, меня беспокоит поведение Артура. – Она возвращает себе былую корректность. – Мальчику не хватает мужского внимания, контроля. Он позволяет себе много лишнего…
– Как я сейчас? – Я поднимаюсь со стула, отчего Бабочка вздрагивает и подается назад, спиной прилипнув к спинке кресла. – Да расслабься ты, – усмехаюсь, сняв пальто и отложив его на парту.
Слышу, как облегченно выдыхает Бабочка. Что ж ее трясет-то от меня так? Явно от страха. Но сам страх какой характер носит? Чем пахнет? За жизнь опасается? За репутацию? Или тупо волнуется, видя во мне совсем другого Чеха и представляя, как все вышло бы, не откажи она мне тогда?
Я же найти хотел ее. Себу все уши прожужжал, но хотелось удивить ее чем-то. Первым достижением, например. Вот и ступил на путь легких денег. А вскоре сестра овдовела, наследство своего муженька-мафиози получила, сделала меня своей правой рукой. Ну и начали мы по-крупному воротить: с Палермо, со Средней Азией, даже в Сомали совались. Всех криминальных шишек к себе подтянули, уважение завоевали, крутых партнеров наработали.
Это сейчас я в политику залезаю и помаленьку обеляю себя, а еще год назад все проблемы кардинальным методом решал. Главным было держать лицо беспощадного и непобедимого Чеха, а сегодня убедить всех, что Роман Алексеевич я – метящий на пост мэра предприниматель с идеей быть ближе к народу. Легализовал почти весь бизнес, с громкими преступными именами контакты ограничил, пацана в простую школу отдал, детсад строю, благотворительный фонд организовал. Даже племянница в обычном вузе нашего убогого городишки учится. А ведь перспективы у девчонки были: Москва, где мой папаша и братец; или Италия, где ее бабка с дедом по отцовской линии. Но мне рекламное продвижение нужно. Сказал ей, что год-другой тут поучится, потом пусть хоть в Оксфорд валит. Странно, но девчонка даже не сопротивлялась. Пожала плечами, взяла документы, поехала и поступила туда, куда сказал. Только факультет сама выбрала.
– Роман Алексеевич, – возвращает меня к нашей беседе Бабочка, – мне сложно строить с вами диалог.
– Почему? – Я вскидываю бровь, снова садясь на стул. – Смущаю?
– Вы меня не слышите.
– Если я не хочу, чтобы какой-то неквалифицированный школьный психолог промывал мозги моему пацану, это еще не значит, что я вас не слышу. Пусть к вашему психологу девочки с депрессией из-за прыщей и критических дней бегают.
– Допустим, – кивает она, понемногу собирая запчасти себя во что-то целое. – Я же не настаиваю. Я предлагаю. Но я готова выслушать и ваши предложения. Мне было бы проще разобраться в причинах перепадов его настроения, если бы я знала о нем больше. Возможно, на Артура оказали неблагоприятное воздействие прошлогодние события. Не каждый ребенок способен без стресса пережить внезапное одиночество.
– Одиночество? – озадаченно переспрашиваю я. – Сколько же вам, учителям, скучной литературы приходится лопатить, выискивая корень зла. Пацан просто невоспитан. Его мать бухала, отец клеил телок в нашем клубе. Он рос под присмотром няни, которая сдувала с него пылинки.
Бабочка стушевывается. Не ожидала от меня прямолинейности.
– Если ты думаешь, он расстроен из-за мамаши в психушке и папаши в тюрьме, то заверю тебя: ему насрать.
– А разве это не проблема? – искренне удивляется она.
– Это проблема для меня. Массу вопросов вызывает, отражаясь на репутации и лишая ее безупречности. Для пацана же – шанс становиться тем, кем он сам хочет, а не предки решают. Ты сама-то почему до сих пор без детей? – меняю тему, опять напрягая Бабочку чересчур личным вопросом. – Муж не хочет?
– Роман Алексеевич, – выдавливает она строго, размазывая по мне это обращение расслабляющим бальзамом.
Я же глазами залезаю к ней под блузку, задираю юбку, усаживаю на край стола и… Блядь, аж зубы сводит от возбуждения. Уже не девочка, а все такая же охуенно соблазнительная. Кажется, еще круче стала. Опытнее, эффектнее. Драл и драл бы ее, пока стекла бы из окон этого кабинетика не повылетали.
– Проявите ко мне хоть каплю уважения. Перестаньте обращаться ко мне на «ты».
– Как скажешь, Бабочка, – смеюсь беззвучно. – Вернее, как прикажете. Дарья. Николаевна.
Она опять краснеет, закрывает глаза и обессиленно опускает лицо.
– Вот мое к вам предложение, – перехожу я ближе к делу, пока она от волнения тут не загнулась. – Знаю, что вас не купить. – Ловлю на себе ее оскорбленный взгляд и развеиваю ее пошлые мыслишки: – Вы же не можете давать репетиторство ученикам собственного класса. Но вам позволено посещать их на дому. Проверять условия их проживания, атмосферу в семье. Чтобы исключить поводы обращаться к инспектору ПДН или Органы опеки. Не удивляйтесь, годы идут, а в муниципальных школах все по-старому. Я прошел через все эти круги ада.
– Я не думаю, что у Артура неприемлемые условия проживания и тяжелая атмосфера в семье.
– Как знать, – улыбаюсь я уголком губ.
– Роман Алексеевич, это будет выглядеть, как минимум, странно. Меня сочтут умалишенной, если я отправлюсь в ваш дом на проверку.
– Вы придете, – киваю я. – Обязательно придете. Сама директриса отправит ко мне.
– Почему вы постоянно говорите о себе? – она повышает тон, будто одергивая меня в привычной ей манере.
– Не расстраивайтесь, в свое время и о вас поговорим. Дарья. Николаевна.
Наш разговор прерывает завибрировавший на краю стола телефон с именем «Степа» на экране. Бабочка теряется: не хочет при мне ворковать с мужем. Поджимает губы, дожидается, пока телефон замолкает, и снова смотрит на меня.
– Роман Алексеевич, если мы с вами не начнем сотрудничать, я буду вынуждена писать жалобу на имя директора. Тогда за дальнейшую судьбу Артура ответственность будет лежать исключительно на вас. Я не могу посвящать себя только вашему ребенку. У меня целый класс, требующий внимания.
– И я.
– Что? – хрипит она, замерев.
– И я не могу посвящать себя только этому ребенку. А вы о чем подумали? Дарья. Николаевна.
Бабочка тяжело вздыхает, закатив глаза:
– Давайте мы разойдемся, оба переосмыслим нашу беседу и подумаем, как сойтись во мнении на благо мальчика? А в пятницу вы задержитесь после родительского собрания, и мы снова все обсудим?
– Вы приглашаете меня на родительское собрание? – Я кончиком языка провожу по верхней губе, опять выбивая почву из-под ног Бабочки. – Интригующе. Я еще никогда там не был.
– Вы издеваетесь? – почти вскрикивает она.
– Заметьте, не я искал с вами встречи. Вы меня позвали. И зовете снова.
– Но не в том контексте, в каком вы это видите!
– А в каком контексте я вижу вызов родителя в школу и на родительское собрание? Вы переутомились. Дарья. Николаевна. Остыньте. Вы воды хотели выпить. Так выпейте. Ступайте домой. Отдохните. Займитесь любовью с мужем. Выпустите пар…
– Замолчите, – шипит она, покосившись на дверь. – Вы перегибаете, Роман Алексеевич.
– Нет, перегнул бы я, завалив вас на этот стол. Дарья. Николаевна.
– Достаточно. Я вас поняла. Глупо ждать чего-то от Артура, когда он под вашей опекой. Извините за беспокойство. Теперь я последую вашему совету: все школьные вопросы буду решать с Верой Ивановной.
– Боюсь, она в бессрочном отпуске.
– Давно? – голос Бабочки срывается.
– С этого момента.
– Тогда с Лучианой.
– Не выйдет. У нее сессия. Еще она в какую-то научную работу погрузилась. Не может, в общем, отвлекаться. Зато я весь ваш, – улыбаюсь, видя, как затухает в ее глазах надежда отвязаться от меня. – И, похоже, мы с вами будем часто видеться. Перевоспитание ребенка – длительный процесс, требующий вовлечения и педагога, и родителя. Вы же не откажете мне? Артуру ведь не только отцовское плечо нужно. Иногда и материнской ласки не хватает.
Бабочка тянется к кулеру, в этот раз не отворачиваясь от меня. Набирает себе немного воды и звучно пьет. Ее телефон снова вибрирует Степой.
– Ответьте, – я киваю в повелительной интонации. – Вдруг что-то важное.
Она берет телефон, но вместо ответа сбрасывает вызов. Так стремается говорить при мне с мужем, словно в чем-то провинилась перед ним, а я яблоко раздора в их чудной семье. А ведь я еще даже не начал действовать. Приглядываюсь только. Почву прощупываю. И пока мне все нравится.
– Не буду вас больше задерживать. – Я поднимаюсь и беру пальто. – Могу подвезти вас до дома. Меня внизу ждет машина с водителем. На улице похолодало. Не хочу, чтобы вы простудились. Я так долго ждал вас.
– Что-о-о?
– Говорю, долго ждал постоянного учителя, которому будет небезразличная судьба Артура. Снова вы не о том думаете. Дарья. Николаевна.
Она допивает остатки воды, ставит стакан, глубоко вздыхает и, ладонями опершись о стол, встает.
– Я не знаю, какую игру вы затеяли, Роман Алексеевич. Предупреждаю сразу, неуважения к себе я не потерплю, кем бы вы ни были. Будьте дисциплинированы и заостряйте внимание на племяннике.
– Поверьте, я к нему очень внимателен. Увиделся с вами и понял, что отныне во всем ему доверять буду. Каждое его слово о вас подтвердилось втройне.
Моя улыбка все больше раздражает ее. Сочувствую бедняжке. В таком тухлом окружении живет и работает, что даже эмоции выплеснуть не на кого. Но ничего. Со мной она станет самой плохой училкой. Со мной и для меня.
Беру ее за руку, подношу ледяные пальцы к губам и слегка целую, глядя в ее округлившиеся глаза. Она отдергивает руку, дисциплинированно посылая меня на хер:
– До свидания, Роман Алексеевич. Надеюсь, наша сегодняшняя встреча пойдет только на пользу Артуру.
– И вам.
– Что? – который раз повторяет она.
– И вам, говорю, до свидания. Дарья. Николаевна. Приятного вечера.
Я ухожу под рассеянный и заморенный взгляд ощетинившейся Бабочки. Зато по уши счастливый. Первый шаг сделан. Бабочка по-прежнему неподкупна. Плевать ей на мое положение в обществе, на мой кошелек и мой шарм. Пропитанная работой и унылостью своего тупого мужа-качка, которая жизни-то толком не видела. Раззадорила меня. Зацепила. Охотника во мне разбудила. Столько воспоминаний накатило. Кратковременную влюбленность всколыхнуло. Даже моложе себя теперь чувствую. Опять в бой хочется. Только действовать теперь буду осознанно, выверено, азарт наслаждением подпитывать.