Все выглядело логично, Камиль продолжал выкладывать информацию, постепенно подбираясь к самому важному.
Мирон нашел. Сработал быстро и профессионально, но и то, что мы роем в том же направлении, узнал. Дураком он никогда не был и сразу смекнул, что к чему. В отличие от меня он все помнил, и с радостью сдал Лисицкую Гере, предварительно дополнив ее досье интересными подробностями. По новой версии, я и Саша намеренно организовали слив информации Бельских, и готовили рейдерский захват строительного бизнеса Томского. Вишенкой на торте, взбесившей Томского, стала увесистая папка с компроматом на него. Мирон представил все так, что это я собирал на него информацию и планировал использовать в ближайшее время. Компромат, как сказал Камиль, убойный: фото, копии документов, счета, переводы.
В ответ на откровенность Томского, Камиль рассказал нашу версию произошедшего. Томский не поверил, упирался до последнего. Не верил, в то, что Рясенский мог так его кинуть. Тогда Камиль пошел ва-банк, отдал ему всю информацию по Саше и уголовному делу, чтобы он мог увидеть картину целиком и сделать правильные выводы. В том, что Гера их сделает, никто не сомневался. План Рясенского был прост, убийство меня и Саши позволит ему сохранить его мерзкую тайну. Я тогда еще подумал, что-то не так, как будто переигрывает, все-таки десять лет прошло.
Задержать Мирона сразу не получилось. Он понимал, что после инцидента на трассе за ним, рано или поздно придут, и пока мы копались в архивах, выбил себе командировку во Владивосток на четыре месяца и уехал.
— Вот мы тебя и дождались — говорю вслух и выворачиваю руль, съезжая на третье транспортное. Чуть наклоняюсь вперед, пытаясь рассмотреть через лобовое стекло небо. Опять заволокло, ни единого проблеска. Эта весна не очень щедра на солнечные дни. Наверняка опять дождь пойдет.
Дальше вспоминать совсем не хочется, тяжело.
Тем вечером, в палате, Кам с моей помощью пытался восстановить события десятилетней давности. Сложно, но основное я, конечно, вспомнил. Пиджак я тогда в клубе забыл, на стуле, а телефон был в кармане. Видимо, Рясенский взял его, чтобы отдать мне, но что-то пошло не так.
Или, наоборот, так?
Камиль пересказывал мне детали старого дела по изнасилованию. Тогда Мирон сказал, что девочке в глазах общественности выгоднее выглядеть жертвой, чем шлюхой. Сказал, что узнала кто я и решила не упускать шанс. Сходящая с ума, избалованная мажорка — такую характеристику мне на нее дали. В итоге, переспала со своими же, а потом протрезвела и решила перед папенькой сыграть невинную деву.
— Клубы, спиртное, наркотики, дурная компания — Камиль зачитывал мне показания купленных свидетелей.
Слушал Камиля, а внутри все умирало. В глазах потемнело, горло сдавил спазм, потому что я догадался, кто эта девочка, но до последнего не хотел верить. Все сходилось. До последнего надеялся, что Кам назовет чужое имя.
— Это была Саша, Саша Лисицкая — произнес он — это ее изнасиловали десять лет назад в том клубе.
Слова прозвучали как выстрел, я стиснул ладонями тонкую больничную простыню. Сжал пальцы до хруста и с моих губ сорвался протяжный стон.
— Не-е-е-ет!
— Думаешь он тебя из дерьма тогда вытаскивал? Он себя вытаскивал, а тебя подставлял, ты папку-то полистай Алекс, все это сделал Рясенский и его прихвостни — слова Камиля до сих пор звучат у меня в ушах.
С трудом сдерживаю злость, распирающую меня изнутри. Стучу по рулю ладонями и беззвучно ругаюсь. Как я мог быт таким дураком?! Я же тогда ни единого документа не посмотрел, не проверил. Написал доверенность у юристов и все отдал Мирону, дав карт-бланш в решении вопроса. Он и решил.
Мирон сволочь, такое нельзя оставлять безнаказанным, но и с себя вины не снимаю. Я виноват не меньше. Простит ли меня Саша, сможет ли она быть рядом, не вспоминая весь тот кошмар, что случился с ней?
А я себя прощу?
— Самое страшное, что вот такой случай — Кам кивнул на папку в моих руках — неединичный. Эта скотина проделывала такое на регулярной основе, а потом от жертв либо откупался, либо запугивал так, что они дышать боялись.
Изучать папку я начал как только Камиль покинул палату. То, что я узнал, разбило все мои надежды на возвращение Саши. Не вернется. Сердце щемило в груди, не желая принимать правду. Хотел позвонить ей и рассказать, что это не я. Я бы никогда... Не позвонил, не смог.
Я был главным и единственным подозреваемым по делу. В материалах, как вещественные доказательства значились мои личные вещи: телефон, визитки, пиджак. К делу были приложены видеозаписи, где я танцую с Сашей, и мы вместе пьем. Видео с камер в коридоре клуба было настолько темным, что узнать кого-то невозможно, только силуэты. Камиль прав, Мирон убрал все улики, кроме тех, что указывали на меня и выглядело все так, что виноват я, но откупился, замял дело благодаря своим связям и бабкам.
Всю жизнь буду корить себя за то, что отмахнулся, поверил на слово. Можно было приехать еще раз в полицию, лично поговорить со следователем. Я даже не пытался разобраться в произошедшем, а уехал в Москву, забыл, оставив Сашу страдать.
В тот день, когда она приходила ко мне в больницу прощаться, она оставила письмо, где рассказывает, как жила после того, как вышла из больницы, и почему решилась на месть. Помню каждую букву, выучил его наизусть, потому что читаю его очень часто. Читаю и проживаю все, что выпало на ее долю снова и снова, надеясь забрать хоть часть боли себе.
Сегодня все закончится, Саша. Я поставлю точку в этой истории длиной в десять лет. Виновный получит по заслугам, и я смогу позвонить тебе и все рассказать.
Подъезжаем к старому ангару. Тихо, словно все в округе вымерли. Выхожу из машины, жду Грозина и его ребят.
— Похоже, нам туда — показывает один из парней.
Смотрю в направлении его руки и замечаю тонкую полоску света, пробивающуюся сквозь неплотно закрытую дверь. Идем на свет, стараясь обходить огромные лужи, кучи мусора и торчащие отовсюду обломки паллет.
Идеальное место для разборок, в здравом уме сюда ни один нормальный человек не сунется.
Глава 49
Скрип старой ржавой двери, кажется, может поднять на ноги всю округу. Дверь слишком узкая и нам приходится заходить в ангар по очереди. Внутри слишком темно и, прежде чем наши глаза привыкают к полумраку, каждый успевает не по одному разу споткнуться о щедро разбросанный мусор.
Останавливаемся, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Впереди перегородка и еще одна дверь. Идем туда. Слышим приглушенные голоса, ругань и звуки ударов. Нам точно туда, я уверенно толкаю дверь, и как только она открывается, в нос ударяет тяжелый запах сырости и гнили.
— Они что, картошку тут хранят — нервно шутит один из парней Грозина.
— Гноят — ржет ему в ответ кто-то из их компании.
На шутку не реагируем, идем по темному помещению к единственному источнику света — мобильному прожектору в центре ангара. Гера и его парни уже на месте, как и Мирон. Здороваемся и встаем рядом, осматриваясь и оценивая обстановку. Среди всеобщего бардака место, где мы стоим, выглядит сносно. Видны старые столы и полуразвалившиеся стулья. В глаза бросаются нагромождения из паллет, видимо, используемые вместо скамеек. Остальное пространство ангара скрыто в темноте. Концентрируюсь на единственном светлом пятне в этом бардаке — небольшая вычищенная площадка, вокруг которой все и собрались.
Мирон.
Перевожу взгляд в центр. Гера сидит на стуле, а перед ним, подвешенный на веревке к какой-то арматуре болтается Рясенский. Судя по обилию крови на полу и неестественно вывернутым рукам, уделали его не слабо. Жалею, что это сделал не я.
— Начали без нас — обращаюсь к Грозину.
— Хотел участвовать?
— Есть желание — скриплю зубами.
— Здравствуй, Алекс — голос Томского разрезает тяжелый гнилой воздух.
— Здравствуй, Гера — делаю несколько шагов и равняюсь с ним.
Мирон, услышав имя, дергается, и заплывшим глазом пытается разглядеть меня, а когда это удается, начинает ржать. Сплевывает кровь и снова хохочет на весь ангар.
— Твои ребята ему что, голову повредили — обращаюсь к Томскому?
— Обижаешь, у меня на него большие планы, за границу поедет пацан, он нам целый нужен.
— Что-то рассказал?
— Ни хрена, молчит — разочарованно произносит Томский, — сейчас еще раз пробовать будем — Муха, приступай.
От стоящих в стороне братков отделяется крупная фигура. Мужчина медленно идет к центру и когда заходит в круг, освещаемый прожектором, даже я начинаю улыбаться. Муха, размером со слона.
— Ну так, что Мирон, будешь говорить или Муха об тебя кулаки ломать должен?
— Пошел ты! — огрызается Рясенский.
Гера кивает, и Муха наносит первый удар. В ангаре тишина, слышно лишь тяжелое дыхание работающего кулаками вышибалы и звуки ударов. Мирон молчит, лишь изредка шипит и матерится. Так проходит пять минут. Смысл? Так мы и до утра тут просидим, пока Муха его не уделает.
— Гера, а что мы от него услышать-то хотим? Итак знаем, подставил нас. Зачем только непонятно.
— Ты и половины не знаешь, Алекс. У него там свой план Барбаросса был, а вы его сломали. Он из-за чего тебя с бабой-то твоей убрать хотел, чтобы я не догадался, что он давно против меня играет. Я-то сначала наживку, проглотил, поверил, что это ты слил информацию. А после разговора с Камилем капнул глубже и такие интересные вещи открылись. Оказывается, Мирон тоже инфу по тендеру слил своим хозяевам, только Бельских умнее оказался, и не просто заменил свои документы твоими, а улучшил твое предложение так, что за него почти передрались.
— С ума сойти — выдыхаю я.
— Ты погоди, мозги тебе еще пригодятся — смеется Гера — теперь у нас Мирон популярная личность, звезда, можно сказать. Его теперь все хотят. Идея-то была какой, его хозяин выигрывает тендер, а потом на компромате играет. Убирают меня, а тебя на счетчик, как должника, со всеми вытекающими. Так что скажи спасибо бабе своей ревнивой, от меня и от себя.