Люси кивнула, а потом сказала Поле:
– Я могу показать тебя одну свою личную вещь, но не все.
– Здорово! – обрадовалась Пола.
Схватив Люси за руку, она помогла ей подняться и потащила вверх по лестнице.
Когда мы пришли в комнату, я спросила у Люси, с какой сумки начать. Она указала на самую большую, с одеждой. Я начала развешивать и раскладывать одежду в шкафу, показывая Люси, что где находится. Сама Люси занялась игрушками. Пола ей помогала. Вещей у Люси в сравнении с обычными девочками ее возраста было немного. Но поскольку она уже какое-то время находилась под опекой, одежды и игрушек у нее все же оказалось больше, чем у детей из неблагополучных семей – у таких детей часто вообще ничего не бывает.
– Вот личная вещь, которую я могу тебе показать, – услышала я голос Люси.
Я выглянула из-за дверцы шкафа и увидела, как Люси потянулась за небольшим розовым рюкзачком и осторожно вытащила мягкого кролика. Игрушка явно была самой любимой – об этом говорили потрепанные уши и отсутствующий хвостик. Люси прижала его к груди.
– А почему он – личная вещь? – спросила Пола, озвучив мои мысли.
– Потому что я обычно никому его не показываю, – тихо ответила Люси. – В одной приемной семье дети смеялись надо мной, потому что он старый и у него оторван хвост. И я решила никому его не показывать. Но ты – добрая. Я знаю, что ты не будешь смеяться.
Я видела, что Пола не просто не будет смеяться. Она чуть не расплакалась при мысли о том, что какие-то дети смеялись над Люси и ее старым кроликом. Я не знала, в каком доме это случилось, но дети часто бывают жестокими, сами не сознавая того.
– Как его зовут? – спросила Пола.
Люси прижала кролика к груди и нежно поглаживала его.
– Его зовут мистер Банни, – ответила она. – А когда он ведет себя плохо – мистер Банни Кролик.
Я улыбнулась и подумала, что, несмотря на всю напряженность и тревожность, Люси не утратила чувства юмора.
– А сколько ему лет? – спросила Пола. Она хотела узнать, как давно кролик появился у Люси.
– Не знаю. Он всегда был со мной, сколько я себя помню. Другие игрушки потерялись – мне так часто приходилось переезжать. Но мистер Банни остался со мной. Раньше я брала его с собой, но теперь так не делаю. Он – личный.
Люси подошла к кровати и спрятала мистера Банни под одеялом – на подушке были видны только кроличьи уши.
– Поспи, мистер Банни, – тихо сказала она. – У тебя был тяжелый день.
Я продолжала разбирать сумки Люси, а девочки перекладывали игрушки Люси в специальную коробку. А потом я услышала, как Пола спрашивает:
– А какие у тебя еще есть личные вещи?
Я сразу же ее остановила.
– Пола, не спрашивай. Мы обещали зажмуриться, когда Люси будет разбирать свои личные вещи. Она уже показала тебе мистера Банни.
Люси кивнула.
– Я могу показать тебе обложку, но не больше. Пока нет… Это очень личное, и я не могу показать тебе.
Я отвернулась, но успела заметить, как Люси достает из сумки большой альбом. На обложке была приклеена ее фотография. Я подумала, что это «История жизни», начатая прежним опекуном. Опекуны часто создают такие «Истории жизни» для детей, которые находятся под длительной опекой. В эти альбомы вклеивают фотографии и записывают разные истории, чтобы дети сохранили воспоминания. У детей, которые растут в родных семьях, есть общие воспоминания. У приемных же детей таких воспоминаний нет. Они путаются и даже теряются со временем. Если я права и это «История жизни» Люси, то альбом – действительно ее личная вещь. Совершенно понятно, почему она пока что не хочет делиться этим с нами.
– Здесь мои фотографии и важные записи, – пояснила Люси Поле, пряча альбом под кровать.
– Почему бы тебе не положить альбом в ящик? – предложила я, указывая на комод. – В твою комнату никто не войдет без разрешения, можешь не беспокоиться. Никто не увидит.
Люси кивнула и полезла под кровать за альбомом.
– Зажмуриваемся! – скомандовала я Поле.
Мы зажмурились, и я услышала, как Люси кладет альбом в ящик и закрывает его.
– Теперь можете смотреть, – разрешила она.
Когда мы закончили разбирать вещи Люси, вернулся Адриан. От порога он крикнул нам:
– Привет, дамы! – и тут же направился на кухню что-нибудь перекусить.
В тринадцать лет мальчишки постоянно хотят есть.
Пустой чемодан и сумки Люси я выставила на лестницу.
– Потом я уберу их на чердак, чтобы они не мешали, – объяснила я Люси, чтобы девочка не думала, что я хочу от них избавиться.
Я спустилась вниз. Люси и Пола шли следом. Я слышала, как Люси говорит Поле:
– Сумки и чемодан не понадобятся мне долго, может быть, целый год. Твоя мама сказала, что я могу остаться, пока судья не примет решения.
– Здорово! – ответила Пола. – Мне понравилось играть с тобой. Мы точно подружимся!
– Хорошо… Наверное, мне понравится жить с тобой и твоей семьей.
«Тебе точно понравится, дорогая, – подумала я. – Я об этом позабочусь».
Ужин я подала в шесть вечера. Люси почти ничего не съела за обедом, и я думала, что она с аппетитом поужинает. Но ела она так же неохотно, как и днем, – еле ковыряла еду вилкой. Я приготовила картофельную запеканку с мясом – это блюдо можно есть и вилкой, и ложкой, и дети, как правило, его обожают. Я заранее спросила у Люси, любит ли она запеканку, и она сказала, что любит. Но ела она очень мало и медленно, словно боялась есть. Мне показалось, что вкус еды ей не нравится.
– Ты хорошо себя чувствуешь, солнышко? – спросила я. Может быть, у девочки болит горло или расстроился желудок.
Люси кивнула и продолжала есть так же медленно и осторожно.
Мы с Полой прикончили наши порции, а Адриан справился с едой еще быстрее. Люси посмотрела на нас и сказала:
– Я честно больше не могу…
– Не волнуйся, дорогая, – быстро ответила я. – Съешь, сколько захочешь, а остальное можешь оставить.
Люси тут же отложила нож и вилку. По моим подсчетам, она съела не больше четырех ложек – недостаточно для растущего ребенка. Но я ничего не сказала. На десерт я подала пудинг – яблочный пирог с мороженым. Люси съела шарик мороженого, но к пирогу не притронулась. Если бы мне не говорили о том, что она плохо ест, я бы приписала это волнению от пребывания в новом доме. Наверное, отчасти волнение действительно сказалось. Но я понимала, что, если через несколько дней Люси не начнет есть как следует, мне придется обсудить эту проблему с ее социальным работником.
После ужина мы сели смотреть телевизор. Когда фильм закончился, я приготовила детям теплое молоко, и Люси его выпила. А потом я стала готовить детей ко сну. Обычно я укладывала детей по возрасту, поэтому первой стала Пола, за ней Люси, а Адриан последний. Адриан обычно ложился около девяти часов и еще немного читал в постели. Когда Пола уже нежилась в постели, я позвала Люси наверх. Мы взяли зубную щетку, полотенце и пижаму и отправились в ванную. Я показала девочке, где что лежит, и включила воду для ванны. Обычно я не купаю одиннадцатилетних детей – только тех, у которых есть проблемы развития и которые нуждаются в помощи. Когда ванна наполнилась, я убедилась, что у Люси есть все необходимое, и вышла, сказав, что она может позвать меня, если ей что-то понадобится. Я очень внимательно отношусь к новым детям – нужно убедиться, что им действительно не нужна помощь. Поэтому, пока Люси мылась, я стояла в коридоре у двери. Но через пятнадцать минут она появилась умытая, в пижаме, с блестящими расчесанными волосами.
Я показала девочке, где стоит корзина для грязного белья, а потом проводила ее в спальню. Я спросила, хочет ли она, чтобы я задернула шторы или оставила их раздвинутыми, и она попросила меня закрыть, но не полностью. Люси предпочитала спать без света и со слегка приоткрытой дверью.
– Сначала тебе будет не очень удобно, – сказала я, когда девочка залезла в постель. – Если тебе ночью что-то понадобится, позови меня. Я сплю чутко и все слышу.
Люси улыбнулась и свернулась клубочком под одеялом. Рядом лежал мистер Банни. Мне показалось, что обоим очень удобно.
– Все в порядке, дорогая? Тебе что-нибудь нужно?
Люси покачала головой.
– Хочешь, я поцелую тебя на ночь? – Я всегда спрашиваю детей об этом. Некоторые хотят, чтобы их поцеловали, другие нет. Нельзя вторгаться в личное пространство ребенка, не спросив.
– Да, поцелуйте меня, – тихо ответила Люси.
Я наклонилась и поцеловала ее в лоб. А девочка обняла меня.
– И обнимите, пожалуйста…
– Конечно, дорогая. – Я с радостью обняла Люси, почувствовав, как ее теплая, гладкая щечка прижимается к моей.
Дети редко идут на такой физический контакт в первый же день. Я подумала, что Люси либо очень чуткий ребенок, либо она очень изголодалась по любви и вниманию.
Я осторожно отстранилась и снова поцеловала ее.
– Спокойной ночи, дорогая. Ты, наверное, очень устала. Но ты отлично справилась!
– Я справилась? – удивленно спросила Люси.
– Конечно! Я тобой очень довольна. А завтра тебе будет легче… А послезавтра еще легче… Все перестанет быть чужим и странным – кроме меня! – добавила я со смехом.
Люси улыбнулась. Я почувствовала, что глаза у нее слипаются. Бедная девочка так устала!
– Спокойной ночи, – сказала я, поднимаясь. – Сладких снов. Увидимся утром…
– Спокойной ночи, – ответила Люси. – Спасибо, что взяли меня.
– Не нужно благодарить, солнышко. Я рада, что ты здесь.
Ночью исполнилось желание Полы – пошел снег. Ночью я проснулась и пошла посмотреть, как там Люси. Девочка спокойно спала. Я почувствовала, что на улице как-то необычно светло и тихо. Вернувшись в спальню, я открыла шторы и увидела, что все вокруг покрыто белым снегом. Снега было не очень много – пробки на дорогах нам не грозили. Но двух дюймов было достаточно, чтобы превратить окружающий мир в прекрасную сказку. «Здорово! – подумала я. – Завтра повеселимся!»
Я вернулась в постель – ведь была всего половина четвертого. Но заснуть мне не удавалось. Мне так хотелось, чтобы дети проснулись и увидели снег! Но я думала о Люси. Под утро всегда просыпаются все тревоги и мысли о прошедшем дне. У меня было много поводов тревожиться о Люси. В документах было написано очень мало, и я надеялась узнать больше от социального работника. Но когда ребенок долгое время страдает от невнимания – а Люси пришлось сменить немало опекунов и мест жительства, – то вполне возможно, что в какой-то момент он стал жертвой жестокого педофила и подвергся сексуальному насилию. Судя по документам, с Люси, слава богу, ничего подобного не случилось. Но она слишком долго влачила нищенское существование рядом с родной матерью. Эта девочка пережила такое, что не должно случаться с детьми. Некоторые дети боль и гнев направляют в агрессивное поведение и стремление привлечь к себе внимание. Боль Люси жила в ее душе. Я знала, что когда-нибудь боль эта выйдет наружу, как это случилось в доме Пэт и Терри, когда Люси сообщили, что ей снова нужно переезжать.