– Если ты не хочешь, чтобы я входила, подойди к двери, – сказала Стиви.
– Нет! Я с места не сдвинусь!
Порой Люси была очень упрямой. Я вспомнила Пэт и Терри, которые несколько часов уговаривали ее выйти из ванной, но потом все равно пришлось ломать дверь. Было ясно, что Люси не выйдет и к двери не подойдет. Я отодвинулась, чтобы Стиви видела комнату и Люси.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Стиви от дверей.
– Нет! – ответила Люси.
– Я пытаюсь организовать тебе встречу с матерью, – сказала Стиви, но Люси не ответила. – Я пытаюсь найти твоего отца и дядей, чтобы узнать, не смогут ли они забрать тебя к себе.
Хотя все это было правильно и соответствовало правилам работы социальной службы, я подумала, что не стоило упоминать о возможности нового переезда, когда Люси прожила у меня всего неделю.
– Мне нет дела! – ответила Люси. – Делайте, что вам хочется. Вы все равно так поступите!
Мне было стыдно за ее поведение, но я понимала причины ее гнева.
– Люси, ты же большая девочка, – попыталась я урезонить ее. – Поговори со Стиви нормально.
Ответа не было.
– Ну хорошо, – сдалась Стиви. – Я тебя видела. Буду держать вас в курсе. Пока.
Она закрыла дверь в комнату Люси и направилась к лестнице. Я пошла за ней. Когда мы уже спустились, из комнаты Люси донесся грохот. Я побежала наверх, а Стиви пошла за своим портфелем в гостиную. Я постучалась и вошла. Люси сидела на кровати, прижав мистера Банни к груди. Стол был перевернут. Глаза девочки блестели, она была готова разрыдаться.
– Я сейчас к тебе вернусь, – сказала я.
Я быстро вышла на лестницу. Стиви забрала свой портфель и собиралась уходить.
– Люси плохо, – сказала я. – Не могли бы вы уйти?
– Разумеется, – кивнула она, а потом без тени иронии добавила: – Хороших выходных.
И социальный работник Люси покинул мой дом.
Глава шестнадцатаяПроверка границ
Адриан и Пола выскочили на лестницу, привлеченные шумом.
– Все нормально, – успокоила я их. – В комнате Люси перевернулся стол. Мне нужно поговорить с ней, а потом я приготовлю ужин.
В нашем доме перебывало много приемных детей, и дети знали, что громкий шум и последующий разговор означают, что ребенку плохо и ему нужна моя помощь. Адриан и Пола вернулись к себе, а я пошла к Люси. Свет был включен. Я села на кровать, стараясь не касаться Люси. Девочка сидела на кровати, мистер Банни сидел у нее на коленях. Она явно разговаривала с игрушкой. Мы помолчали, а потом я сказала:
– Стиви говорит, что на следующей неделе ты можешь ездить в школу на автобусе. Это хорошо.
Люси пожала плечами, словно ее это не волновало. Она молчала, и я заговорила первой:
– Знаешь, мы все порой злимся, но все же лучше поговорить. Думаю, тебе многое нужно рассказать. Ты пыталась разговаривать с социальными работниками?
– Нет смысла, – резко ответила Люси. – Они не слушают.
– Уверена, что слушают… Хотя они не всегда могут поступать так, как тебе хотелось бы.
Многие дети, находящиеся под опекой, хотят вернуться домой и винят социальных работников в том, что этого не происходит. Впрочем, судя по всему, враждебность Люси была вызвана чем-то другим.
Люси пожала плечами.
– Мистер Банни думает так же, как и я, правда? – сказала она, глядя на кролика. – Он не разговаривает с социальными работниками. Он всегда со мной, когда они приходят. И раньше был. Он знает, что они мне не помогут.
– Мистер Банни с тобой уже очень долго? – спросила я. Люси кивнула. – И что бы он рассказал мне, если бы мог?
Детям иногда легче высказать то, что у них на душе, через любимую куклу или игрушку. Игрушки могут сказать то, чего не могут сами дети.
Люси выпрямилась, глаза ее блестели от непролитых слез. Она по-прежнему смотрела на мистера Банни.
– Думаешь, он рассказал бы мне что-нибудь?
Люси помолчала, а потом, не отрывая взгляда от мистера Банни, сказала:
– Он бы рассказал, что социальные работники приходили ко мне много раз, но ни разу не помогли. Он сказал бы, что я часто оставалась в голоде и холоде и мне приходилось стирать свою одежду в холодной воде. Он сказал бы, что мои тети и отчим плохо ко мне относились. Я хотела жить с Сэмми или с кем угодно, но они не разговаривали со мной. Они разговаривали с моими тетями и отчимом, но не со мной. Я была так несчастна, что хотела умереть.
Холодок пробежал по спине от этих слов. Как бы я хотела больше знать о прошлом Люси!
– Ты была очень несчастлива, – тихо произнесла я. – А кто такой Сэмми?
– Это мой школьный друг, – ответила Люси, по-прежнему глядя на мистера Банни. – Сэмми жил по соседству. Его социальные работники ему помогали. Я хотела, чтобы они и мне помогли. Но когда они пришли, то поверили отчиму и его подружке. А они умели врать. Мистер Банни знает, правда?
Она пошевелила игрушку, и кролик кивнул. Это было так трогательно и печально. Я подвинулась к Люси и обняла ее за талию.
– А мистер Банни знает, сколько тебе тогда было лет? – спросила я, пытаясь разобраться в головоломке прошлого Люси.
– Мне было шесть, – уверенно ответила девочка. – Я знаю, потому что в тот год была такой плохой, что мне ничего не подарили на Рождество. И на день рождения тоже, потому что я была плохой.
– Ты не была плохой, – возразила я. Как люди могли быть так жестоки!
– Нет, была! Тетя сказала, что Санта-Клаус не придет, потому что я наврала про нее в школе. Но я не врала. Мистер Банни знает, что я не врала. Я рассказала Сэмми, потому что мне было очень плохо, а он сказал учительнице. Это была не моя вина. Социальный работник пришел и сказал, чтобы тетя купила лекарство от вшей. Тетя очень злилась из-за этого. А потом она отвела меня в школу и подружилась с моей учительницей. Я поняла, что они заодно, и больше ничего никому не говорила. А из-за того, что я сказала, нам пришлось переехать и я потеряла своего единственного друга, Сэмми. Потом были другие социальные работники, но никто мне не помог. И я больше не хочу с ними разговаривать. Нет смысла…
«Какой жестокий приговор нашей социальной службе!» – подумала я. В жизни Люси было столько моментов, когда кто-то должен был прийти ей на помощь. И никто не пришел.
– И никто из социальных работников не разговаривал с тобой наедине, без отчима и тети?
– Нет. Я бы попросила их забрать меня! Я знала, что не могу жить с мамой, но она хотя бы не мучила меня. Она просто не могла заботиться обо мне. Я думала, что под опекой будет лучше, но лучше не стало, правда, мистер Банни?
– Не стало? – поразилась я. – Но должно было! Что было не так?
Люси пожала плечами. Я сильнее прижала ее к себе.
– Если ты расскажешь мне, я попытаюсь все исправить, – сказала я.
Люси снова пожала плечами.
– Я знаю, что у опекунов есть горячая вода, они стирают мою одежду. У меня есть хорошая одежда, нет вшей… Но мне все равно приходится переезжать. Никто не хочет оставить меня у себя. У меня нет своей семьи. Меня никто не любит.
У меня слезы навернулись на глаза. Мне было так жаль эту девочку. Но жалость – не лекарство.
– У тебя обязательно будет своя семья, – спокойно сказала я. – Стиви ищет тебе семью. Помнишь, я говорила, что суд примет решение в течение года. И ты будешь жить в настоящей семье. Я понимаю, снова придется переезжать, но это будет в последний раз.
– Наверное, – прошептала Люси. А потом, обращаясь к мистеру Банни, сказала: – По крайней мере, ты всегда будешь любить меня, правда?
Игрушка снова кивнула. Сцена была настолько трагической, что я чуть не разрыдалась.
Мне больше нечего было сказать Люси, и я постаралась сосредоточиться на настоящем. Я предложила ей спуститься и помочь мне с ужином. Мне не хотелось, чтобы она в одиночестве сидела в своей комнате. Кроме того, я хотела привлечь ее к готовке в надежде улучшить ее аппетит. Люси послушалась. Она помогла мне почистить и порезать овощи, а потом накрыть на стол. Но съела она не больше, чем раньше. Я связала это с визитом социального работника. Весь вечер Люси оставалась очень тихой и грустной. Когда она ложилась спать, я спросила, не хочет ли она или мистер Банни что-то мне рассказать, но она отказалась. Я уложила ее, поцеловала на ночь и спустилась в гостиную, чтобы все записать. Закончив, я взглянула на бумаги, оставленные Стиви.
Как я и ожидала, там был ордер на перемещение и документы, дающие мне официальное право опеки над Люси по поручению местных властей. Остальные документы, где, по мнению Стиви, я должна была найти все необходимое, меня разочаровали. Они пестрели пробелами. Имя и дата рождения Люси были записаны вместе с именем и датой рождения матери. Этническая принадлежность была обозначена как «белая британка». Другой информации не было. Об отце Люси вообще ничего не было известно, кроме того, что он таец. В разделе «Другие родственники» значились два дяди Люси в возрасте лет тридцати и двоюродная бабушка. Но Люси их не знала. И в документах не было ни имен, ни дат рождения, ни какой-либо контактной информации. Врачом Люси числился доктор по прежнему месту проживания. Вскоре нужно будет зарегистрировать ее по моему адресу.
Я узнала, что Люси проходила медицинский осмотр девять месяцев назад. Результаты были нормальными, хотя по росту и весу она еле дотягивала до нормы. Было отмечено, что у нее плохой аппетит. Я ничего не узнала о ее рождении. В разделе «Образование» числились контакты средней школы. Там же говорилось, что Люси многое пропустила в начальной школе и на три года отстает от сверстников. Все это я уже знала. В разделе «Есть ли у ребенка поведенческие проблемы?» было написано лаконично: «Да». Приемный опекун отметил, что Люси сложно выражать свои эмоции приемлемым образом, она легко раздражается и становится агрессивной. Я не знала, кто из опекунов это заметил, но это было не важно. По собственным наблюдениям я поняла, что Люси действительно легко выходит из себя, но с первым утверждением я была совершенно не согласна. Люси только что полчаса провела со мной. Я понимала, что при должном отношении взрослых она вполне в состоянии выразить свои эмоции приемлемым образом.