– Мы тщательно изучили ваше прошение. Ваша история и репутация впечатляют. Вопросы задавать начну я. Расскажите нам, как проходит обычный день Люси. А потом члены комиссии смогут задать свои вопросы.
«Ну началось», – подумала я, сделала глубокий вдох и начала отвечать. Я ожидала подобного вопроса и хорошо подготовилась. Мне не сложно было рассказать, как проходит обычный день Люси, чем она занимается и что ей нравится. Председатель кивнул и поблагодарил. Затем один из социальных работников спросил, какое влияние опека над Люси оказывает на моих детей, позитивное или негативное. Я ответила, что Люси очень легко вошла в мою семью, а Адриан и Пола давно воспринимают ее как сестру. Я рассказала, как Люси играет с Полой и помогает ей. Люси научила нас смирению и прощению: несмотря на все, что ей пришлось пережить, эта девочка не ожесточилась. Они с Адрианом часто поддразнивают друг друга, как настоящие брат и сестра. Больше ничего негативного я вспомнить не могла.
Второй социальный работник поинтересовался расписанием дня Люси. Вроде бы я уже рассказывала об этом, но напоминать я не стала и повторила еще раз. Затем один из приемных родителей спросил, какие у Люси увлечения и таланты. Я рассказала о ее учебе, а потом добавила, что в будущем она хочет стать косметологом – хотя, конечно, эти планы могут измениться. Член местного совета – явный ветеран подобных заседаний – спросил:
– А что вы скажете об умении Люси заводить друзей и поддерживать дружеские отношения?
Я рассказала, какого прогресса Люси добилась за год жизни с нами. Раньше у нее вообще не было друзей, теперь же их довольно много – есть даже лучшая подружка, с которой она постоянно встречается и вне школы.
– Превосходно, – обрадовался член комиссии. – Спасибо.
Затем настала очередь доктора:
– Как опытный приемный опекун, что вы скажете о способности Люси привязываться к людям, играющим важную роль в ее жизни?
К такому вопросу я не была готова, но сразу вспомнила семинары по проблеме привязанности и сумела ответить на этот непростой вопрос. Несмотря на печальный ранний опыт, Люси по-настоящему привязывается к тем взрослым, которым она может доверять. У нее сложились самые теплые отношения со всеми членами моей семьи, в том числе и с моими родителями. Я чуть было не добавила «и с кошкой», но вовремя решила, что это будет излишне игриво.
Врач спросил, знаю ли я, что порой насилие и депривация ранних лет жизни сказываются на детях гораздо позже. Я об этом знала. И вдруг вопросы кончились, и председатель начал меня благодарить. Вопрос об этнических потребностях Люси, который больше всего пугал нас с Джилл, никто не задал. Наверное, членов комиссии удовлетворило то, что было написано в моих документах. Как бы то ни было, я не смогла сдержать вздоха облегчения.
– Мы просим вас и вашего социального работника подождать в приемной, а мы завершим обсуждение, – сказал председатель. – Я приглашу вас, когда мы примем решение.
Я знала, что такова обычная практика.
Мы с Джилл поднялись и вышли, а члены комиссии приступили к обсуждению. Я отвечала на вопросы полчаса, но время пролетело незаметно. В приемной я буквально рухнула в кресло. От прилива адреналина щеки мои пылали, а сердце выпрыгивало из груди.
– Вы хорошо держались, – сказала Джилл, присаживаясь рядом.
– Надеюсь. Я старалась ответить на их вопросы наилучшим образом. Могу только надеяться, что мои ответы их удовлетворили.
– Не волнуйтесь. Все будет хорошо.
Хотя мы обе были почти уверены, что совет одобрит мое прошение, но все же оставалась вероятность отказа. Я не могла расслабиться, пока не получу официального одобрения.
Через пятнадцать минут дверь открылась, и нас пригласили войти. Во рту у меня пересохло, а сердце заколотилось еще сильнее. Все смотрели на нас, но по выражению их лиц я не понимала, какое решение они приняли. Мы с Джилл сели, и слово взял председатель комиссии.
– Мы завершили обсуждение, – сказал он, – и я с радостью сообщаю вам, что комиссия единогласно одобрила ваше прошение о полной опеке над Люси. Поздравляю вас!
– Спасибо! – Я не смогла сдержать широкой улыбки. – Спасибо большое!
– Вы молодец! – тихо похвалила меня Джилл.
Меня поздравили все члены комиссии. Джилл поблагодарила председателя и поднялась, чтобы уходить. Только тут я поняла, что все закончилось. Я тоже поднялась. Честно говоря, я немного растерялась. Я выслушала председателя, а теперь просто ухожу. А как же все мои тревоги, долгие месяцы надежд, планов и ожиданий? Где фанфары? Где тысячи воздушных шариков, взмывающих в небо? Я услышала лишь стук захлопнувшейся двери и тихий внутренний голос, возносящий благодарственную молитву.
– Пойдемте, – сказала Джилл, беря меня под руку. – Пойдемте выпьем кофе.
– Отличная идея, – обрадовалась я.
– И мне нужно вас кое о чем спросить…
– О чем же?
Я уже видела на лице Джилл подобное выражение.
– Я тут подумала, – начала она, – теперь, когда проблема Люси решена и заседание комиссии позади, вы сможете снова стать настоящим приемным опекуном, верно?
– Конечно! Я тоже так считаю…
– Прекрасно! Потому что у меня как раз появилась четырехлетняя девочка…
– Джилл, вы неисправимы! – засмеялась я.
– Знаю. Но что бы вы делали без меня?
– Честно говоря, даже и не знаю.
За кофе Джилл рассказала мне об Алисе. Социальный работник Алисы подает заявление в суд на ордер временной опеки.
– Она – сущее чудо, – сказала Джилл. – Последние несколько месяцев она жила с бабушкой и дедом, потому что у ее матери проблемы с психикой. В суд они идут завтра в десять. Поскольку вопрос с ордером уже практически решен, Алиса сможет быть у вас около часа дня. Копия документов у меня с собой.
Когда Люси, Адриан и Пола вернулись из школы, у меня было для них множество новостей. Во-первых, комиссия окончательно утвердила постоянную опеку над Люси. Теперь все оформлено официально. Дети захлопали в ладоши от радости. А потом я рассказала им об Алисе. И что же они сказали?
– Отлично, я смогу играть с малышкой! – обрадовалась Пола.
– Ей, наверное, очень страшно, – сказала Люси. – Я помогу ей освоиться.
– О нет! Еще одна девчонка! – застонал Адриан.
Историю Алисы я рассказываю в своей книге «Я скучаю по мамочке», поэтому здесь не буду вдаваться в подробности и писать о тревожных обстоятельствах ее появления, чего мы никак не ожидали. Через десять месяцев она должна была уезжать. Была холодная январская ночь. Пола уже спала в своей комнате, Адриан еще читал, а я поднялась к Люси пожелать ей спокойной ночи.
Мы немного поболтали о том о сем, как часто делали перед сном. Мистер Банни, как обычно, устроился на подушке. Я поцеловала их обоих на ночь и поднялась, чтобы выйти. Но тут я почувствовала, что Люси что-то мучает.
– Все в порядке, дорогая? – спросила я. – Тебя что-то беспокоит?
Люси молчала, только теребила край одеяла. Она всегда так делала, когда о чем-то думала. Я снова присела на кровать.
– Что? Что ты хочешь сказать?
– Мне нужно у тебя что-то спросить, – тихо сказала Люси, стараясь не смотреть на меня. – Ты можешь сказать «нет», если захочешь. Я пойму. Мне не будет больно. Нет, конечно, будет, но я постараюсь не показать…
– Спрашивай, конечно, – сказала я, гадая, о чем же Люси боится мне сказать. Обычно она была очень откровенной.
– Ну, в общем… – Люси была очень серьезна, но пальцы ее по-прежнему теребили одеяло. – Вы знаете, что я считаю вас своей настоящей семьей?
– Конечно, мы все знаем.
– И вы знаете, что я иногда называю тебя мамой?
– Знаю.
– Мы в школе делали проект об усыновлении – читали книги из библиотеки, рылись в Интернете и все такое… И я подумала, не можешь ли ты удочерить меня? Я всех вас очень люблю. Обещаю, я не доставлю тебе проблем. Но ты можешь сказать «нет», если захочешь.
Слезы мгновенно навернулись на глаза. Я крепко обняла Люси и прижала к себе. Я была так поражена, что не могла говорить. Люси молчала, но я чувствовала тепло ее любви и доверия в этом объятии. Потом я легонько отстранилась и посмотрела на нее. Я знала, что хочу сказать, но должна была оставаться реалисткой.
– Люси, дорогая, я уже считаю тебя своей дочерью. Я не могла бы любить тебя сильнее. Я была бы счастлива удочерить тебя, но не могу принять это решение сама.
– Я знаю, – пробормотала Люси. – Я все понимаю.
– Завтра я поговорю с Лили. Посмотрим, что она скажет. Ты должна поговорить с матерью – ее мнение тоже будет принято во внимание. Может быть, она не захочет, чтобы я удочерила тебя. Я могу спросить, но, если ничего не получится, нам же с тобой не нужен листок бумаги, чтобы считать себя матерью и дочерью, верно?
Люси грустно улыбнулась.
– Конечно, не нужен. Но я была бы так рада…
– Я знаю, дорогая. Я все понимаю. Я постараюсь изо всех сил.
Глава двадцать седьмаяОсобая любовь
На следующее утро я отвезла Полу в школу, вернулась домой и сразу же позвонила Лили. Я рассказала ей о нашем разговоре об удочерении. Лили ответила, что ей нужно поговорить со своим начальником. Но ей казалось, что если мы с Люси обе хотим этого, то отдел поддержит мою просьбу. Но, как я и ожидала, Лили предостерегла меня: сначала нужно поговорить с Бонни и узнать ее мнение. Мы обе знали, что большинство родителей соглашаются передать детей под долгосрочную опеку, но категорически возражают против усыновления, поскольку в этом случае они лишаются родительских прав. Меняется даже свидетельство о рождении усыновленного ребенка – вместо имен биологических родителей туда вписываются имена родителей приемных. Вечером я рассказала Люси о своем разговоре с Лили. Что-нибудь определенное можно будет сказать только через какое-то время.
Лили смогла связаться с Бонни лишь через три месяца. Она рассказала, что поначалу Бонни была против удочерения. Ей казалось, что она больше никогда не сможет увидеть Люси. Лили объяснила, что я не собираюсь менять условий ее встречи с дочерью. И тогда Бонни сказала, что она не будет возражать: она хочет того, чего хочет Люси. Подобное бескорыстие было очень необычно. Люси была в полном восторге, и я приступила к процессу удочерения.