6
Я проснулась в пять утра одновременно от двух вещей — во-первых, страшно хотелось в туалет, а во-вторых, голод грыз меня изнутри так, словно от безысходности принялся за поедание желудка. Я встала, направилась в ванную, сделала там все дела, а оттуда сразу завернула на кухню.
В предрассветной темноте на столе шапкой белели розы. Они раскрылись и распространяли вокруг сладковатый цветочный запах, от которого меня моментально затошнило. Я приоткрыла окно, переставила розы в гостиную, чтобы аромат рассеивался в большем пространстве, и только потом заметила тарелку с чёрным виноградом.
Это было похоже на извинения, да скорее всего, это и были извинения, но легче мне не стало. И дело было вовсе не в том, что Павел не сказал мне о смерти Любови Андреевны — за прошедшую ночь я остыла и приняла его поступок, хотя и не поняла до конца. Да, мне тогда было бы тяжело и больно узнать ещё и об этом, но я в тот момент хоронила маму, и ничто не могло сравниться с этой утратой. Даже предательство Павла померкло по сравнению с маминой неожиданной смертью от инсульта. Мужья-то приходят и уходят, а мамы — остаются…
Мне не становилось легче по другой причине. По правде говоря, мне даже становилось хуже. Я привыкла к отсутствию Павла, я вытравила из себя все чувства к нему, приучилась не вспоминать, не думать, двигаться дальше. Я знала, что он жив, но для меня он словно умер. А вот теперь труп восстал из гроба и стал напоминать о себе, погружая в прошлое, о котором я не хотела думать. Вот и сейчас… Эти цветы…
Я вздохнула и отщипнула виноград, положила в рот — вкус был почти медовый. Съела ещё несколько ягод, но потом всё же отодвинула в сторону тарелку. Надо нормально позавтракать, да и вообще — мне не хотелось винограда. Да, было вкусно, но не хотелось.
Пока варила овсяную кашу, поневоле вспоминала, как Павел в первый раз принёс мне такие цветы — в дальнейшем они стали моими любимыми. В тот день у нас многое было впервые.
Мой выпускной институтский вечер закончился абсолютно феерично — меньше всего на свете я ожидала, что окажусь в квартире и постели Павла. По правде говоря, когда он набросился на меня с поцелуями в саду дачи Дениса, я подумала, что ему просто не хватает секса: он сам говорил, что на тот момент уже пару месяцев ни с кем не встречался. Но ответила, потому что любила. И согласилась поехать с ним по той же причине. Ругала себя, опасалась, что потеряю нашу дружбу навсегда, но отказаться была не в состоянии, слишком уж сильные чувства я испытывала к Павлу. Я мечтала о его прикосновениях два года, и когда он наконец меня коснулся, от счастья едва не улетела. Хотя тело осталось на земле, а вот мозг точно отправился в полёт и не возвращался до самого утра, когда я проснулась от признания в любви и неожиданного вопроса:
— Скажи, ты выйдешь за меня замуж?
Помню, как лежала, смотрела на серьёзного Павла, на его взволнованные глаза и взъерошенные со сна волосы, губы, которые полночи терзали меня всю, и думала, что у меня слуховые галлюцинации.
— Что, прости? — просипела, кашлянула и дико смутилась, когда Павел поцеловал меня. Нечищеные зубы его явно не смущали. И не только они. И вот ведь вроде бы — сколько можно? А я всё равно чувствовала бедром, насколько он возбуждён, и даже чуть-чуть испугалась. — Ой, не надо, Паш… Всё саднит!
— Я не буду, — шепнул он, ласково поглаживая меня по спине. — Так ты ответишь на вопрос?
— На какой?
— Выходи за меня замуж, Динь.
Я глупо хлопала глазами, не понимая — неужели это была не галлюцинация, и он действительно… Да не может быть! Сейчас не девятнадцатый век, чтобы жениться на девушке после того, как «испортил» её!
— Паш, ты… серьёзно?
— Абсолютно.
Я сглотнула, ощущая дикую растерянность. Наверное, я должна была прыгать от радости, но никакой радости не было. Я не верила в то, что Павел влюблён в меня. Я думала, что он просто развлёкся, а теперь делает предложение из-за чувства вины.
— Паш… М-м-м… — Я запнулась, он помрачнел, и я, решившись, моментально вывалила на него всё, что в тот момент думала: — Я понимаю, тебя смутила моя девственность, но мы же не в средневековье находимся, не обязательно жениться. Всё в порядке, я сама этого хотела. Мы ведь можем остаться просто друзьями, а?
— Кем? — переспросил Павел строго и нахмурился.
— Друзьями.
Он вздохнул и покачал головой.
— Нет, Динь, любимая моя фея, не можем. — Я невольно вздрогнула, услышав это «любимая». Он… что он такое говорит?! — Я и так потерял кучу времени, пока ходил вокруг да около и никак не мог решиться. Хочу тебя себе. Всю. Насовсем. Чтобы жить, любить, сажать деревья, строить дом и рожать детей. Я тебя люблю, Динь.
— А-а-а… — протянула я, всхлипнула и заплакала. От счастья. Потому что всё было как в самом лучшем на свете сне, но тем не менее, это была явь. И Паша, мой родной и любимый, мой единственный Паша, признался мне в любви и сделал предложение. А-а-а-а!!!
Чуть позже он, со смехом успокоив меня, выдал шорты и футболку, проводил в ванную, а сам сдёрнул с кровати заляпанное кровью бельё и тут же забросил в стирку. Я приняла душ, переоделась, вышла — и вновь попала в объятия Павла.
— Пошли-ка на кухню, там мама завтрак готовит, — сказал он, и у меня от страха подогнулись колени. — Познакомлю тебя с ней. Да не бойся, она у меня мировая.
Любовь Андреевна действительно оказалась мировой — изящная и ещё совсем не старая брюнетка с тёплыми голубыми глазами и очаровательной улыбкой, она приняла меня сразу, абсолютно и безоговорочно, относилась как к дочери и всегда поддерживала. Мы тогда долго разговаривали на кухне, я лопала её фирменные блинчики с творожной начинкой — просто обалденные, она потом научила их готовить и меня, — а Павел куда-то отлучился.
Вернулся он с букетом роз и кольцом.
Розы были такие же, как сегодня, белые с красной каймой, только не пятнадцать, а девять штук. А кольцо — из белого золота с бриллиантом в виде сердца в центре. Я всегда боялась представить, сколько Павел потратил на эту красоту, которую я потом, в один особенно мрачный и отчаянный вечер после его ухода, просто спустила в унитаз.
Собственно, как и он всю нашу совместную жизнь незадолго до этого.
Виноград Динь почти не съела. Ладно ещё, утром — просто не успела, возможно — но уж до вечера-то могла бы и справиться. Значит, не угадал.
Поколебавшись, Павел всё же написал жене в мессенджер после того, как вывел Кнопу:
«Не понравился виноград?»
И застыл у подъезда, подпрыгивая от холода — на улице было минус двадцать, не май месяц. Но вдруг Динь ответит?
Ответила. Но легче не стало.
«Понравился, спасибо».
Она намеренно не шла на диалог, Павел понимал это. Динь не желала даже приоткрывать ему дверь, но он упорно ломился в окно.
«Я понял, ты не хочешь виноград. А что хочешь?»
Глупо, но он загадал, что если она не ответит — значит, нет никакого шанса когда-нибудь заслужить прощение. А если ответит…
«Покоя».
Ну, хотя бы так.
«Я всё равно пойду сейчас в магазин и что-нибудь куплю. Скажи, что, если хочешь конкретного. Я могу не угадать».
Динь прочла, но промолчала. И долго молчала, Павел даже успел замёрзнуть окончательно и медленно побрёл в ближайший супермаркет, надеясь, что пока он будет идти туда, она всё же напишет.
Не написала. Что ж, на «шанс есть» их диалог явно не тянул, его и диалогом-то назвать было сложно, как и абсолютно все их разговоры.
Павел, поколебавшись, в итоге добавил к обычному набору продуктов, который он покупал для Динь, вишнёвый компот в стеклянной банке. Он помнил, что раньше жена такие компоты обожала, но что желает её беременный организм сейчас…
И чуть не умер от счастья, когда через несколько часов в мессенджер прилетело:
«Завтра купи ещё парочку, пожалуйста».
За неделю до очередной поездки в клинику у меня начался жёсткий токсикоз. Мне казалось, что он как-то припозднился, всё же первый триместр перевалил за половину, но Игорь Евгеньевич и Ирина Сергеевна уверили, что всё в порядке. Правда, тут же попросили сдать лишний раз многострадальную мочу, что я и проделала в ближайшей платной лаборатории, решив не заморачиваться с поездкой в клинику из-за подобной мелочи.
Павла я не видела, только слышала по утрам и вечерам, когда он собирал Кнопу гулять. Он продолжал покупать мне продукты и воду, но теперь я иногда просила купить что-нибудь конкретное. Пришлось это сделать, потому что из-за токсикоза я совершенно не могла находиться в магазине дольше трёх секунд — меня тут же начинало мутить, и после того, как один раз вытошнило в ближайшую корзину для покупок, я решила отставить эксперименты и сама в магазин не ходить, пока этот кошмар не закончится. Но он заканчиваться пока не собирался. Ничего особенного, обычная утренняя тошнота, меня и рвало-то редко, но как же это утомляло! И настроение не поднималось выше плинтуса, и работалось крайне медленно и неэффективно.
А ещё меня начал раздражать запах туалетной воды Павла. Удивительно, мне всегда нравилось, как он пахнет, но беременность изменила предпочтения, и однажды вечером, не выдержав, я написала бывшему мужу в мессенджер, попросив больше ничем не душиться вообще.
«Токсикоз?» — ответил он сразу. Он вообще всегда отвечал тут же, будто караулил то, что я напишу.
«Да».
После этого запах исчез, зато появились свежевыжатые цитрусовые соки. Они отлично помогали справиться с тошнотой, но не с тошнотворными мыслями о том, откуда у Павла эти сакральные знания…
Утром следующего дня позвонила Ирина Сергеевна. В этом не было ничего особенного, она периодически звонила и интересовалась, как я себя чувствую, не говоря уже о просмотре абсолютно всех анализов и исследований. Я понятия не имела, относилась ли она с той же сердечностью и к другим пациенткам, но наши отношения давно ушли за рамки формальных, хотя она всегда называла меня на «вы». Ирине Сергеевне было за шестьдесят, проблемами женского бесплодия она занималась больше тридцати лет и столько всего повидала, что могла бы и книгу написать. Одна