Павлу было любопытно, откуда растут ноги, и он решил спросить об этом у Алисы. И получил исчерпывающий и обезоруживающий в своей искренности ответ:
«Слушай, ты Динку почти девять месяцев обхаживаешь, как Золушка трудишься — и собаку выгуливаешь, и квартиру драишь, и готовишь еду, и по магазинам шманаешься. Подробности твоего похода налево никто не знает, но девчонки уже не сомневаются, что тебя надо брать назад. Это чисто прагматичный взгляд на вещи — Динке одной будет тяжело, а ты ей помогаешь. Поэтому все надеются, что она забудет прошлые обиды».
Слова Алисы были и приятны, и неприятны одновременно. Да, он действительно старался делать всё, но… не для того, чтобы получить от Динь прощение вкупе с «прагматичным взглядом на вещи». Он просто хотел, чтобы она родила здорового ребёнка, желал облегчить ей жизнь. Прощение — это хорошо, однако… Павел отчаянно хотел, чтобы Динь не просто простила и позволила быть рядом, а чтобы она поняла его. Только настоящее понимание даёт возможность отпустить обиду и двигаться дальше… вместе.
Наверное, он хочет слишком многого. Но Павел, каждый день отвечая на сообщения Динь в мессенджерах, не мог не таить в сердце надежду и веру в лучшее.
Вторая госпитализация Динь в отделение патологии беременности проходила для Павла тревожнее, чем первая. Во-первых, из-за того, что её увезли в роддом в его отсутствие. А во-вторых, срок был уже большой — почти 38 недель — давление с трудом сбивалось, от вездесущей магнезии, которую литрами вливали в Динь, её раздувало, как воздушный шарик, и кровотоки в матке ухудшались. Пуповина пока была в порядке, но жена волновалась и жаловалась — не хотела, чтобы врачи ждали, пока и там станет плохо. Тем более, что врач на УЗИ заявил: «Плацента у вас такая, будто вы вот-вот родите». У Динь давно периодически случались тренировочные схватки, но это ничего не значило, и она боялась, что её в итоге дотянут до гипоксии у ребёнка.
Всё это Динь написала, когда Павел находился на рабочем месте, и как только пациент ушёл, он тут же позвонил Ирине Сергеевне и вывалил на неё все свои тревоги по поводу состояния жены.
— Не волнуйтесь, — спокойно сказала врач, и он почему-то услышал в её голосе улыбку. — Наталья Вячеславовна в курсе состояния Дины, мы с ней сегодня говорили. До 38 недели осталось два дня, она как раз будет на дежурстве и в этот же день примет решение — либо рожать, либо кесарить. Посмотрим по состоянию вашей жены.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Павел, и только потом, положив трубку, удивился, что Ирина Сергеевна сказала именно «жены», а не «бывшей жены»…
Около девяти часов вечера, когда Павел уже собирался отчаливать из клиники, к нему в кабинет заглянул Горбовский.
— Закончил приём? Зайди-ка ко мне, — буркнул Виктор, кивнув, и Павел, быстро стянув перчатки, пошёл за начальником.
В кабинете главврач сел за стол и, махнув Павлу рукой на один из стульев для посетителей, подождал, пока собеседник на него опустится, чтобы потом резко произнести:
— Видел я эту Настю.
Павел вздрогнул от неожиданности. Мгновение хотел спросить: «Какую Настю?», но потом вспомнил.
— Б**, Андреич, ты на х** мне это говоришь?
— Не выражайся, — погрозил пальцем Горбовский. — Я так, на всякий случай, чтоб ты знал. Тебя же «Импланта» который год пытается переманить на работу, верно? Вот эта шлюха, пардон, Настя, сидит у них администратором на ресепшн.
— Да мне плевать, — поморщился Павел. — Я туда не пойду работать, говорил уже тебе. А ты что там делал?
— Купить их хочу, — расплылся в улыбке Виктор. — Дела у них не очень, продаваться собираются, но пока думают, кому. Приезжал пообщаться, а тут она. Только я бы её и не узнал, если бы не бейдж с фамилией. Смотрю и думаю — а ведь у нас была администратор с такой фамилией: Залюбовина. Поднимаю глаза — ну точно, она. Только три года назад эта Настя была девкой яркой, а сейчас — ничего особенного, и поправилась килограмм на двадцать, не тростиночка больше.
— Андреич, — Павел укоризненно покачал головой, — мне пох**, честно. Ты думаешь, я сейчас к ней побегу, что ли?
— Ты — нет, — хмыкнул Виктор. — А вот что ей придёт в её дурную голову, лично я понятия не имею. Она меня как увидела, позеленела вся, а потом спрашивает: «Виктор Андреевич, а как поживает Гордеев?»
Павла аж передёрнуло. Не дай бог эта девка к нему явится!
— А ты что?
— Я сказал, что ты поживаешь хорошо, — ответил Горбовский почти ласковым тоном. — Женат, жена ребёнка ждёт, родит скоро. Ну и пригрозил так аккуратненько: если, мол, возьмёшься за старое, мигом без работы останешься, и не только здесь, а вообще. Могу, говорю, устроить. Она головой помотала, выпалила: «Нет, нет, я просто!» и заткнулась. Так что имей в виду, Гордеев — если Настя появится на твоём горизонте, говори, я разберусь.
— Надеюсь, не появится, — вздохнул Павел. — Судя по твоему описанию, её всё-таки жизнь хоть чему-то научила.
— Похоже на то, — кивнул Виктор. — Жаль, что перед тем, как чему-то научиться в собственной жизни, эта шалава хорошенько потопталась по твоей.
В тот день, когда я, не выдержав, нажаловалась Павлу на своё беспокойство по поводу затянутости нынешней ситуации с родами, я дважды говорила с Ириной Сергеевной. Сначала — до того, как написала бывшему мужу в мессенджер, потом — после. Она позвонила мне сама, чтобы ещё раз успокоить, а заодно сообщила, что несколько минут назад общалась с Павлом. Я удивилась, поначалу не поняв, почему он вообще мог звонить Ирине Сергеевне, а потом поняла.
Ну конечно. У него же не было телефонов ни Натальи Вячеславовны, ни Игоря Евгеньевича. Поэтому он решил воздействовать на того единственного врача, к которому имелся доступ.
— Он беспокоится, — мягко сказала Ирина Сергеевна, когда я начала извиняться перед ней за действия Павла. — Ничего страшного, я тоже беспокоюсь за вас, поэтому понимаю его. И вот ещё, что я хотела сказать… Простите уж, что лезу не в своё дело, но мы с вами, Дина, так давно вместе, что мне хочется счастья для вас не только, как врачу.
— Да? — осторожно протянула я, и Ирина Сергеевна продолжила с той же мягкостью:
— У моего отца был ребёнок на стороне. Мама об этом узнала, выгнала его и простить так и не смогла, не приняла обратно. Всю жизнь его одного любила, но гнала нещадно. А он… так и не женился больше, всё пытался вернуться к нам, к матери.
Я молчала, не зная, что сказать. Сердце сжималось, качая кровь, которая сейчас казалась мне горячей, словно лава, и ядовитой, как мышьяк.
— Я понимала — и понимаю — их обоих, — продолжала между тем Ирина Сергеевна. — Я видела и мамину боль, и боль отца — не знаю, кто из них переживал сильнее. Но итогом стали их несчастные перемолотые судьбы. Да, отец был виноват, и именно его ошибка привела к таким последствиям. Однако если бы мама его простила, они могли бы быть счастливы.
Я сглотнула и тихо спросила:
— Думаете, могли бы? Жить, всё время оглядываясь на предательство…
— Не надо оглядываться, — ответила моя врач просто и спокойно. — Надо идти вперёд.
Через два дня Наталья Вячеславовна пришла на работу и сразу позвонила мне. Рано утром я делала ктг, результаты там были хорошими, но она хотела, чтобы я сходила на УЗИ в очередной раз — посмотреть кровотоки.
Во время исследования выяснилось, что Наталья Вячеславовна попросила сделать это не зря — нарушения кровотока теперь нашлись не только в маточных артериях, но и в пуповине. Кроме того, моей малышке поставили уже задержку развития плода третьей степени — вес её так и остался примерно на том же уровне, что и был три недели назад, когда меня впервые госпитализировали.
— Сейчас прокесарим вас, — сообщила Наталья Вячеславовна по телефону, увидев результаты УЗИ. — Собирайтесь пока, через полчаса за вами придут. Мобильник, вода, зарядка, больше ничего с собой нельзя. Компрессионные чулки на вас?
— Конечно.
Закончив разговор с врачом, я с минуту стояла в коридоре, прижав ладонь к животу, внутри которого ворочалась моя малышка. Била пяткой куда-то вбок с такой силой, что я едва не морщилась от боли, и было странно думать: ещё чуть-чуть, и я перестану её чувствовать. Она появится в этом мире, как отдельный человек, не будет больше связана со мной пуповиной…
И, несмотря на страх, меня затопило бешеной, почти иррациональной радостью — даже слёзы на глаза навернулись. Ни к чему моему ребёнку находиться внутри моего подлого организма, который всю беременность пытается убить зародившуюся в нём жизнь. Пусть растёт и развивается отдельно от меня, толку больше будет.
За мной пришли не через полчаса, а через пятнадцать минут — я едва успела сбегать в туалет и взять с собой маленькую бутылку с водой, телефон и зарядное устройство. Я не стала никому сообщать, что меня увели в родильное отделение, написала об этом только Ирине Сергеевне и Игорю Евгеньевичу. Но Павлу — нет. Не хотела, чтобы он волновался.
Напишу, когда всё закончится.
Примерно через полчаса родилась моя Аня. Маленькая и худенькая, красно-синяя, но самая прекрасная девочка на всём белом свете…
«Аня родилась. Рост 46 см, вес 2400».
Увидев это сообщение от Динь в мессенджере, Павел уронил телефон на кафель в ванной, и по экрану зазмеилась трещина, но он её даже не заметил.
Дрожащими руками подняв аппарат с пола, Павел уставился на короткое сообщение от жены, ощущая, как бешено колотится взволнованное сердце, отдаваясь пульсацией в горле и висках, как на лбу появляется испарина.
Аня родилась.
Уже?!
Но Динь даже не написала, что рожает, когда успела?! И ведь два часа назад отвечала на сообщение, что всё по-прежнему.
Ровно 38 недель… И такая маленькая девочка, крошечка просто. Всё ли с ней в порядке? А с Динь?
«Тебе можно позвонить?»
Жена молчала минут пятнадцать, а потом набрала сама, и когда Павел увидел на треснувшем экране родной номер, чуть вновь не уронил телефон, так старался быстрее ответить на звонок.