– Нет. Но никогда не поздно начать, не так ли? Достаточно только пойти на поводу у какого-нибудь парня?
– Прекрати язвить. Мы же с тобой подруги? – спрашиваю «в лоб». – Ты сама говорила. Так послушай меня хотя бы по-дружески.
Вопрос застает её врасплох. Да, мама любила повторять про то, какие необычные между нами отношения. Да и я всегда делилась с ней проблемами, никогда не боясь осуждения. Что там говорить, если косточки маминым кавалерам мы тоже обсасывали вместе?
Так куда делась наша «дружба»? Почему внезапно мама вспомнила про воспитание, да ещё и в таком радикальной форме?
– Говори что хочешь, но это не заставит меня поменять своё мнение об Артеме и обо всей этой ситуации. Гадость-то какая, – мама зажимает ладонью рот, словно её тошнит. – Как можно было… да ещё за нашими спинами!
– А что такого? Мы взрослые и мы понравились друг другу. Мы – не кровные родственники. Нас ничего не связывает. Ты сама говорила, что Артем – хороший парень, просто сложный. Ну, так я люблю непростых людей. Что нам мешает быть вместе?
Я начинаю закипать. Чувствую, как кровь приливает к щекам, как наполняется тон металлом.
Только теперь я и сама осознаю, что все мои страхи – исключительно надуманная чушь. Какая разница, сводные мы или не сводные? Что изменится-то? Свободные, здравомыслящие люди. Готовые отвечать за свои поступки. Умеющие предохраняться, между прочим.
Да, сообщили мы через одно место. Свадьбу испортили. Но в остальном – почему я должна отказаться от Артема? Почему должна прислушаться к материнскому недовольству, если оно не имеет под собой никакой почвы?
Да и Артем… я уверена, он бы вел себя иначе, если бы отец изначально не поставил на нем крест.
Конечно, сейчас он кажется страшным типом, который спихнул неразумное дитя с пути истинного. Маму можно понять. Она не знает, какой Артем по-настоящему, видела только худшую его сторону. Проблема в том, что она не хочет узнать. Не готова услышать меня, не готова рассмотреть в Миронове-младшем нормального парня.
Хваленная дружба на проверку оказывается всего лишь прикрытием.
– Что мешает?! Дочь, я тебе два дня твержу, что конкретно вам мешает. Опять перечислить? Всё по пунктам? Начать с твоей «спонтанной» поездки или с того, как ты переспала с этим парнем?
– Мам, а может, я влюбилась? – впервые произношу это слово, но даже не спотыкаюсь на нем. – Может, мне хорошо с ним? Он – не тот, каким был несколько лет назад. Артем не занимается ничем плохим и никуда не пытается меня втянуть. Поверь. Я могу доказать. Если бы Денис Владимирович попытался довериться собственному ребенку, он бы понял.
– Угу, не занимается. Это ж хороших парней периодически подстреливают дружки. Ты ещё слишком мала, чтобы осознавать картинку целиком. Уж кто-кто, а Денис видит своего сына насквозь.
– Не видит, – стискиваю кулаки. – Денис Владимирович вечно пытается прогнуть Артема, а Артем сопротивляется и ведет себя по-идиотски. Если бы вы хоть раз поговорили с ним нормально, выслушали бы его… или меня! Дайте нам шанс объясниться!
– А зачем объясняться? Вы счастливы, я всё поняла.
Надо уходить. Я понимаю, что разговор ведет к очередной ссоре, к повышенному давлению, к нервотрепке и угрызениям совести. Не получилось сегодня – поговорим завтра. Послезавтра. Через неделю. Буду твердить ровно до тех пор, пока меня хотя бы не попытаются выслушать.
– Мы ваш союз не одобрим, – летит мне в спину.
Я не выдерживаю и оборачиваюсь, мажу безразличным взглядом по поджатым маминым губам и отвечаю так, как ответил бы Артем Миронов:
– А кто сказал, что нам требуется ваше одобрение? Мы уже взрослые, нас не нужно воспитывать. Позаботьтесь лучше об общем ребенке.
– Если ты ставишь вопрос таким образом, тогда и я сменю тон. Я не спрашиваю твоего мнения, Соня. Я запрещаю тебе общаться с Артемом. Запрещаю покидать дом без моего ведома. Если ты хочешь куда-то уйти – спроси меня. Хочешь пригласить кого-то в гости – спроси меня. Если тебе нужны деньги – попроси их у меня. Кстати, телефон я у тебя конфискую. Не смотри на меня такими глазами. Хочешь, чтобы я стала настоящей матерью? Что ж, придется.
Чего-чего?..
Может, меня ещё в угол поставить из-за потери девственности?
Нет, я не могу оставаться здесь. Несусь в свою комнату, чтобы отдышаться, и начинаю смеяться, когда за моей спиной закрывается дверь. На ключ. С внешней стороны. Мама решила проблему простейшим способом.
А чего ж не забрала телефон, как обещала?
– Ир, могу я переночевать у тебя? – спрашиваю, запихивая в рюкзак нехитрые пожитки.
– Без проблем, – отвечает подруга. – Мне как раз жизненно необходимо с кем-нибудь поговорить. У меня того… тараканы в голове разбегаются.
Я обещаю приехать в ближайшее время и, перемахнув через окно второго этажа, по водосточной трубе спускаюсь вниз.
Сообщение мама я, конечно, отправляю. Но уже позже. В такси. За которое заплатила остатками сбережений. Никогда бы не подумала, что в двадцать лет меня будут запирать в комнате как трудного подростка.
Мама, впрочем, тоже не останавливается на достигнутом. Она больше не звонит и не плачет. Ограничивается ну очень лаконичным ответом:
Соня, я не шучу. Либо ты возвращаешься домой прямо сейчас, либо ты мне больше не дочь.
Это какой-то цирк. Издевательство. Полная дурость.
Именно так теперь выглядит моя жизнь.
***
Мы бродим по вечернему парку, недалеко от дома Ирки, и носками кроссовок пинаем камушки. Фонари горят не везде, и изломанные силуэты деревьев кажутся диковинными монстрами. Доносится веселая музыка из уличного кафе, вдалеке шумят машины. А мы просто ходим по вычищенным дорожкам. Туда-сюда.
– Я сама не знаю, что со мной происходит, – рассказывает Ирка. – Мне хочется быть с Женей. В плане: не спать с ним, а быть. Рядом. Понимаешь?
– Понимаю, ну и что в этом такого?
– Софа, это же очевидно! – бесится она почему-то. – Мне не нравится быть зависимой от кого-то, а теперь я чувствую зависимость. Прикинь, сама иногда пишу ему и предлагаю приехать? Он, конечно, не против, но это же так унизительно.
Логику подруги сложно распутать до конца, она у неё всегда была с завихрениями и узелками.
– Не, ты чего-то перегибаешь. Что унизительного в том, чтобы скучать по человеку?
– Сонь, ты как из другой реальности. Раньше я всегда была выше этой сопливой мути. Разонравился парень – ушла. Начал бесить – послала его в одно место. Необременительный секс – да; привязанность – мимо. А что теперь? Мне придется подстраиваться под Женю? Типа прислушиваться к его мнению? Это как вообще называется?
– Это называется отношениями, детка, – начинаю смеяться. – Ты вляпалась в них по самые уши. А за отношения иногда приходится бороться. Да, даже в ущемление своим принципам.
– Ууу, как ты заговорила. Бороться – это, например, сбежать из дома?
– Угу. Ну да. Как ты думаешь, я не зря ушла?
Ирка рассеянно разводит руками.
– Не-а, не зря. А может, зря. Не знаю. Я бы ради парня с родителями не стала конфликтовать, но мои никогда и ультиматумы не ставили. Почему всё так сложно-то? Я вообще запуталась. Скажи, раньше проще было?
Наш философский диалог внезапно прерывает проходящий мимо мужчина. Солидный такой, высоченный, в очках и широкополом плаще, с зачесанными назад волосами. Что-то в его образе меня смущает, но я не успеваю сообразить, что конкретно. Завидев нас, мужчина останавливается.
– Девушки, смотрите сюда! – восклицает он и распахивает плащ.
Под ним обнаруживается гладко выбритое мужское тело. Обнаженное, разумеется.
Так вот что меня смущало! Отсутствие у мужика штанов. Лакированные ботинки с длинными носами имеются, а вот брюк – увы, нет. Как и трусов.
Возможно, будь нам по десять лет, мы бы и сбежали с визгом. Но мужик попал на двух скептически настроенных половозрелых девиц, одна из которых была знатоком детородных органов, а у второй вся жизнь трещит по швам, ей не до мужских причиндалов.
– Ой, – изрекает Ирка, склонив голову набок. – Матушки, а что, ещё остались эти, как их…
– …эксгибиционисты, – вспоминаю заковыристое слово.
– Точно-точно. Я думала, с появлением интернета они перекочевали в сеть. Тем более, ну и что тут такого особенного? Мне одно время каждый второй слал своего младшего братца. Некоторые покрупнее были.
– Девушки, я вам не мешаю? – оскорбляется мужчина и запахивает плащ.
– Не-а, – синхронно отвечаем мы. – Продолжайте.
Но запал у незнакомца кончается столь же внезапно, как и начался. Он потуже затягивает поясок и семенит куда-то в кусты, всем видом показывая разочарование и даже высшую степень обиды. Конечно, стараешься тут, выбриваешь себя, плащ новенький находишь. А тебе – фигу с маслом.
– Ты понимаешь, до чего мы докатились? – Ирэн задумчиво чешет переносицу, не меняя серьезного выражения лица. – Нам показывают своего удава, а мы только критикуем.
– Думаешь, надо догнать его и похвалить за старание? Или испугаться? Мол, извини, дяденька, сразу не осознали, как нам страшно. Ой-ой, спрячьте свой шланг.
– Шланг? Я бы сказала: проводок.
– Размер не имеет значения, – поднимаю указательный палец вверх. – Главное – как им пользоваться.
– Ну, этот товарищ им пользоваться точно не умеет, – и она добавляет громче, сложив ладони рупором. – Членом надо тыкать в девушек, а не размахивать в лесу! Застудитесь же! Так, – продолжает она тише. – А теперь пойдем отсюда, пока этот извращенец не догнал и не проткнул нас чем-нибудь другим.
Только добежав до оживленного перекрестка, мы выдыхаем и начинаем хохотать. До слез на глазах, захлебываясь эмоциями. Наверное, это реакция на стресс. Организм перестает сдерживаться.
– Жаль, Нике не позвонить, – закусываю губу. – Она бы заценила.
– А мне не жаль. Никос сама предпочла нам этого придурка конченного, который руки распускает. Ну и пусть. – Ирка остается непреклонна, она не из тех, кто легко прощает ошибки. – Так, пошли за булкой с колбасой. И домой.