Ясно, ты заставляешь девушку страдать.
Ясно, ты моральный урод.
Отец и подумать не мог: Артем молчал не потому, что ему нечего было ответить. А потому, что его чувства к Софье невозможно описать словами.
…Сейчас, стоя напротив неё, Артем ощущал себя слабым и бесполезным, никчемным, совсем как много лет назад, когда он ещё не представлял собой ничего, а его мама была больна. Даже если захочешь что-то изменить – не сможешь.
Вот и тут. Пусть он и хочет стереть прошлое, но не способен.
А потому должен решать за обоих. Стать сильным и злым, даже беспощадным. Выплюнуть грубость и смотреть, как та вонзит когти в девичью надежду. Растопчет. Сожрет.
Софья вспыхивает спичкой (её щеки краснеют за секунду), разворачивается на пятках и выскакивает в коридор. Уходит.
Она в какой раз пыталась наладить контакт, а он мог только стоять и смотреть, как хлопает дверь. Слушать, как подъезжает лифт.
Малодушный трус. Придурок. Идиот. Человек, который с поразительным упорством ломает всё, к чему прикасается.
Зачем отпустил её?
Потому что испугался. В мозгу закоротило, когда Софья абсолютно без кокетства призналась в любви.
Неужели она, светлая и чистая, может любить конченого человека? Вечно обозленного, не знающего ласки, пытающегося уколоть посильнее? Сколько он травил её, сколько уничтожал изнутри?
А она… любит?
«Она больна тобой», – говорил отец.
Как быть, если он тоже болен ею? Глубоко, смертельно, бесконечно болен. Пропитан болью насквозь. Не может ни дышать, ни существовать без неё. Отсчитывает секунды до конца света.
Лифт уезжает.
Он испытывает к этой девушке нечто гораздо глубже и страшнее, чем банальный интерес.
И он готов её потерять? Добровольно отдать? Позволить кому-то другому быть с ней?
«Ясно, ты – недоумок и слабак», – зазвучал в голове отцовский голос.
Чертов лифт не желает подниматься, а этажных пролетов слишком много, и кажется, что любое мгновение может стать последним. Бежать, перепрыгивая через ступеньки. Продумывать фразы и тотчас стирать их. Думать, вспоминать, чувствовать.
– Я идиот, – произносит он, нагнав Софью у соседнего подъезда. – Не слушай меня.
Она сжимает в руке телефон, на котором открыто приложение заказа такси. «Водитель Алексей прибудет через две минуты». У него есть две минуты, всё не так уж плохо.
Софья поднимает заплаканные глаза, плотно сжимает губы и молчит.
– Не слушай меня, когда я несу всякую чушь. Пропускай мимо ушей, ладно? Я тебя обидел? Дай мне пощечину. Бей. Только не плачь.
Она непонимающе изгибает бровь и переспрашивает:
– Пощечину?
Артем хватает её ладошку, напряженную и холодную, прикладывает к щеке, поросшей многодневной щетиной.
– Бей, – практически требует.
Она не убирает руку, но и не двигается. Между тем, указатель в приложении оповещает, что до приезда такси осталась минута. Водитель Алексей уже въезжает во двор.
– Я бываю молчалив и груб, если ты не заметила. А ещё очень плохо передаю свои чувства. В тех компаниях, где я вертелся, как-то не принято было делиться эмоциями. Но…
– Но?
– Я хочу попытаться. Ради тебя. Каждый забывается в чем-то своем. Я забываюсь в тебе, Софья. В лечебнице бы мне запретили к тебе приближаться, – обреченно смеется. – Потому что ты круче любой запрещенки.
– Это ты так в любви признался? – спрашивает она ехидно. – Или опять пытаешься меня прогнать?
– Наверное, признался, – разводит руками. – Тебе лучше знать. У меня с этим делом хреново.
Водитель Алексей подъезжает к подъезду, тормозит и смотрит в их сторону. Достаточно только шагнуть к его унылому серому автомобилю, и Артем отступит. Не будет лезть и донимать. Позволит ей выдохнуть. Сделает то, что и собирался: отпустит Софью. Навсегда.
И она отнимает ладонь от щеки, идет к пассажирскому сидению, достав из сумочки кошелек.
Смотри, придурок, как упустил последний шанс на счастье. Запоминай, как она уходит.
Софья стучит по стеклу, прося опустить то, а затем протягивает таксисту купюру.
– Извините за ложный вызов, – говорит она и оборачивается к Артему, распрямив плечи и гордо вздернув подбородок. – Докажи мне, что я должна остаться. Потому что, честно говоря, я устала быть той, которая постоянно приезжает к тебе, пытается что-то наладить и получает очередную оплеуху.
А слезы льются с новой силой, и Артем понимает со всей остротой, каким же подонком он был. Как глубоко он её ранил, как долго измывался над ней. И, чтобы залечить её раны, нужно не уйти, позорно поджав хвост, а научиться чему-то иному.
Искренности. Заботе. Любви.
– Прости меня, Соня, – поборов последний приступ страха, он кидается к ней, крепко вжимает в объятия и шепчет что-то на ухо.
Глупое. Несуразное. Простое.
Признается в чем-то, извиняется, запинаясь о собственные слова.
– Я тебя очень люблю, – целует её мокрые щеки и повторяет-повторяет, не позволяя себе замолкнуть. – Ты нужна мне, просто необходима. Я без тебя не справлюсь. Не вывезу. Останься со мной, не уходи. Не пропадай. Я себя никогда не прощу за то, что причинил тебе. Но дай мне шанс доказать…
– Тебе нечего доказывать, я и сама всё знаю, – шмыгает Софья носом и добавляет громче: – Идем пить чай.
Так просто?..
Она вновь простила, хотя могла бы – вполне законно! – послать к черту? Или она посидит на его кухне, осмотрится, а после скажет с полной уверенностью:
– Всё-таки нам не по пути.
Но эту ночь они проводят вместе, и каждый низкий стон, каждый вдох и поцелуй доказывают, что их пути сошлись. Раз и навсегда.
***
В столичном университете не так уж сложно учиться: программа похожая, требования почти те же. Я очень боялась, что не осилю, сойду с ума от здешних объемов и захочу вернуться домой.
Но пока всё получается.
Разве что девочек не хватает. Конечно, у меня есть компания, и я не чувствую себя белой вороной на парах, но без Ирки с Никосом учеба скучна до беспредела.
Впрочем, им не до меня. Ирка смирилась с тем, что умеет не только использовать парней, но и любить, и даже начала выкладывать в интернете совместные фотографии с Женей. Пока – только со спины, но прогресс очевиден. Годик-другой, и дойдем до профиля.
Ника недолго побыла одна. Она послушалась совета Ирэн и замутила со Стасом, но быстро разочаровалась в нем и, чтобы не окунаться с головой в новые бессмысленные отношения, бросила паренька по смс. А потом внезапно осознала: одной не так уж и плохо, можно заняться собой, уйти с головой в новые хобби. Например, в веб-дизайн. Короче говоря, уйти с головой не удалось. На курсах она познакомилась со скромным Максимом, который носит очки и очень смешно картавит. На первый взгляд он кажется блеклым ботаником, но…
– Шесть раз за ночь, – хвастается Никос периодически. – Я стерлась изнутри.
Нам остается только одобрительно хмыкать.
Я в последнее время тоже увлекаюсь дизайном, правда, не веб, а вполне обычным. Надо же навести уют в холостяцкой берлоге Артема. Стены уже перекрашены, совместные фотографии развешены, милые безделушки расставлены. Пусть и пылесборники, зато квартира стала настоящим домом. Нашим.
Вечерами я готовлю ужин и даже научилась жарить блинчики.
Вот и сегодня я творю что-то страшное с использованием противня и бисквита, когда в дверях проворачивается ключ.
Мы уже полгода живем вместе, но каждый раз, когда Артем возвращается домой, кажется мне особенным. Сердце сбивается с ритма, внизу живота теплеет. Из таких мелочей и строчится домашний уют.
Он стоит с букетом цветов. Маленьким таким букетом. Это не охапка кроваво-красных роз, не цветочное безумие из магазина стоимостью с мой телефон. Нежно-розовые, фиолетовые астры. Пушистые, красивые, свежие. Он любит дарить мне цветы. Просто так, без повода. Даже пришлось купить вазу, потому что первое время букеты стояли в чайнике и кастрюлях (в зависимости от размера).
– Спасибо, – я ставлю букет в вазу и льну к Артему.
– Скучала? – его ладони пробегают по спине, высекая мурашки.
– Очень.
Он доказывает мне поцелуями, что тоже соскучился, распыляясь, разгораясь, увлекая за собой. Всякий раз наедине с Артемом я будто попадаю в смертельный водоворот, но остаюсь живой и невредимой.
Подхватывает меня на руки, усаживает на комод.
– Руки за спину, – ухмыляется, когда я, жаждущая большего, тянусь к ширинке джинсов. – Не торопись.
Поглаживания и поцелуи, то нежные, то грубоватые. Хлесткие шлепки, лишь усиливающие моё возбуждение. Платье задрано до живота, и внутри меня кипит желание. А он не торопится, как всегда, когда хочет наблюдать за моей реакцией. Ему нравится доводить меня до обрыва и держать перед ним так долго, пока хватит моей выдержки.
Платье стянуто через голову. Я почти обнажена, если не считать полупрозрачного кружева, а он полностью одет. Обожаю эти моменты. Обожаю быть маленькой в его руках. Беззащитной и хрупкой. Желанной. Сминает грудь. Не снимает с меня белья, лишь отодвигает в сторону узкую полоску трусиков.
Заполняет. Движется то быстро, то медленно, доводя до исступления. Наблюдает за тем, как я выгибаюсь, как захлебываюсь в удовольствии.
Шепчет на пике моё имя.
Я насквозь пропитана им, а он – мною. Мы разделили на двоих безумие, научились мириться со своими демонами.
– Родители зовут нас на день рождения Егорки, – говорю чуть позднее, уткнувшись носом в рубашку Артема.
– Знаю, отец звонил мне сегодня. Что подарим? – спрашивает лениво.
– Я нашла развивающую игру, думаю, ему понравится.
Я боялась за маму и Дениса Владимировича, не понимая, чего от них ожидать. Но оказалось, что мамина гормональная вспыльчивость, столкнувшись с холодной решимостью мужа, обратилась в нормальное воспитание. Без перегибов. Мама периодически напоминает мужу, что сына нужно любить эмоционально (а не только где-то в глубине души), а тот останавливает жену, когда она начинает слишком уж опекать.