Ты мне нужен — страница 2 из 17

Дом не подавал никаких признаков жизни.

Далтон очень замкнут. Редко покидает свое ранчо. Предпочитает одиночество.

Вот и все, что удалось узнать Дженне о нем. Говорившие изображали его неким отшельником. И всякий, кого она спрашивала, бросал на нее странный, удивленный взгляд.

На ближайшей заправке разговорчивый подросток сообщил:

— За последний год мы не часто его видели. — И добавил загадочно: — Тот случай изменил его.

Мальчишку отвлекли другие покупатели, и разговор оборвался.

Она сбежала со ступеней и завернула за угол дома. К ее удивлению, тут обнаружился огороженный паддок с черно-белыми лошадьми. Дальше проглядывалось несколько построек, одна из них — большая конюшня.

Не маленькое хозяйство, поняла она, удивляясь, как не заметила этого раньше. Обернувшись, взглянула на извивающуюся гравийную дорожку. Насколько хватало глаз, тянулись изгороди, на огороженных лугах паслись лошади. Она припомнила вестерны.

Она крикнула:

— Эй!

Из открытой двери конюшни вышел Кэйдж. Обнаженный по пояс, в руках — вилы. Солнечные лучи играли на бронзовой коже. Сверху и до линии джинсов — сплошные мускулы. Даже с расстояния добрых пятидесяти футов она чувствовала неудовольствие. Ясно, что не ждал посетителей и совсем не рад незваным гостям.

От его вида хотелось поджать хвост и удрать. Но мысль о Лили удержала на месте.

Не обращая внимания на неприветливое выражение его лица, Дженна устремилась к нему. Надо надеяться, радостная улыбка скроет эмоции.

— О, привет! — Но дальше пошло заикание. — Я… я была немного мокрой и измятой, когда… когда мы встречались… и прошла не одна неделя… ну, и… не знаю, помнишь ли ты меня?

— Дженна Батлер.

Она неосознанно проговорила чуть ли не шепотом:

— Ты помнишь.

Дженна знала, что стоящая перед ней задача будет не из легких, но даже не представляла, насколько не из легких.

— Как дела? — выпалила она. — Я помню, тогда ты поранился.

— Я выжил.

Поразительная бесстрастность. Не слишком он разговорчив. Следовало догадаться.

Но раньше, чем переходить к главному, надо хоть немного разогреть его.

— Лошади великолепны. — И, взглянув в сторону животных в паддоке, она добавила: — Я не особенно разбираюсь в лошадях, но знаю — это такие же, каких я девочкой видела в старых ковбойских фильмах. Такие же гордые. Неприступные. Хоть и в загоне, а кажутся совсем дикими.

Словно услышав, одна из лошадей фыркнула и стала рыть землю копытом.

— Они ручные, — заверил он. — Просто показывают так характер. Если хочешь сломать лошадь до беспрекословного послушания, то лучше приобрести мула. А мои лошади — умные, сильные и норовистые.

Чем-чем, а норовом ты перещеголяешь любую лошадь, подумала девушка. Когда Кэйдж Далтон заговорил о лошадях, его черные глаза пробудились к жизни.

— Ты за этим приехала? Интересуешься лошадьми?

Он опустил взгляд вниз, рассеянно пнул ногой вилы, потом снова посмотрел на нее.

— Ну что ж, ты выяснила, что я благополучно пережил неприятности. Похвалила моих лошадей. Если хочешь, можно поговорить о погоде. Или о том, как растут цены на бензин. Может, хватит? Мне еще надо вычистить стойла. Так почему бы сразу не перейти к делу?

Прямота вопроса застигла ее врасплох. Но затем слова вдруг полились потоком:

— Моя сестра умерла. В день, когда мы встретились на дороге. Я говорила тебе, что еду в больницу. — Грудь стеснилась от муки. — Ее муж тоже погиб. Они… съехали с дороги. В ущелье. Он умер сразу. А Эми… моя сестра… еще жила несколько часов. — Горло сжал спазм. Пересиливая себя, Дженна уставилась вдаль и прошептала: — Она умерла вскоре после моего появления в больнице.

Сморгнула слезы, обжигающие глаза. Не будет она плакать. Этот человек посторонний, нельзя показывать ему свою уязвимость. Но ее историю должен знать. Иначе как он поймет? Совет рода поставил ее в безвыходное положение, и только потому она здесь. Но Кэйдж Далтон не должен видеть ее слабость.

Почему он ничего не говорит? Кем надо быть, чтобы, узнав о смерти в семье, не принести соболезнований? А тут даже две смерти.

Ее взгляд пересекся со взглядом Кэйджа. Девушка пришла в изумление. Сочувствие шло от него волнами. Далтону не надо было ничего говорить, все было написано на его лице.

Желваки на его скулах вздулись и опали, казалось, в нем происходит некая внутренняя борьба. Когда он наконец заговорил, слова едва просачивались сквозь плотно сжатые зубы.

— Понимаю твое горе. — Он сглотнул. — Пусть сердце твое найдет утешение.

Во всех открытках и письмах, цветах и молитвах, полученных Дженной от друзей и коллег с момента гибели Эми и Давида, не нашлось ничего более утешительного. Таких простых и прекрасных слов.

К глазам подступили горячие слезы, но она быстро сморгнула их. Ей еще многое следует объяснить. Нельзя тратить время на жалость к себе.

— Спасибо, — и с усилием повторила: — Большое спасибо.

С лугов налетел порыв теплого летнего ветра. Солнце палило нещадно, нагревая плечи и спину. Дженна загнала жалость в задний угол сознания и сосредоточилась на решимости, приведшей ее сюда.

— Эми была замужем за индейцем племени ленапе, жившим в Сломанном Луке, — сказала она Кэйджу. — Его звали Давид Коллинз.

— Художник? — Кэйдж оперся на вилы. — Я знал его, видел несколько раз. И некоторые его работы. Сплошная абстракция. Помимо красок на холсте какие-то трехмерные предметы.

— Это называется смешанная среда.

— Он очень талантлив. — Голос его упал на октаву, когда он добавил: — Мне следовало сказать «был». Он подписывался «Светлячок», да?

Дженна кивнула.

— Кажется, его жена тоже рисовала?

— Эми тоже была художницей. Она встретила Давида на одной из его выставок. И почти сразу они поженились.

Кэйдж качнул головой.

— Я не слышал об аварии.

Зная о его любви к одиночеству, тут удивляться не приходится.

— У них остался ребенок, — сообщила она ему. — Лили. Моя племянница. Ей недавно исполнилось шесть месяцев. В ночь аварии Лили была у родителей Давида. Слава богу, не в машине. Проблемы со здоровьем не позволяют им взять Лили к себе, поэтому она сейчас находится с няней в резервации, у женщины по имени Арлен Джонсон. Я хотела забрать Лили, но Арлен мне не позволила. Она сказала, что надо получить разрешение у Совета. Тогда я понятия не имела, о чем она. Эми и Давид не оставили завещания. Но я принадлежу к семье. Для того чтобы получить право на опеку, мне не нужно ничье разрешение, кроме суда штата Монтана.

Лицо Кэйджа смягчилось.

— Юрист в Биллингсе сказал, что ничем не может помочь, — продолжала она. — Сказал, что обитатели Сломанного Лука живут по своим порядкам и не подчиняются законам Соединенных Штатов. Американские индейцы у себя распоряжаются сами. И мне следует обратиться в Совет старейшин, управляющий родом. — Голос ее упал. — А они не оставили мне ни малейшей надежды получить Лили.

Кэйдж слегка выдвинул подбородок:

— Все, что ты говоришь, — правда. Нами управляют старейшины. Это восемь мужчин и женщин.

— Я знаю. Я встречалась с ними. — Слова прозвучали неприветливо, но она ничего не могла с собой поделать. Эти люди сделали последние восемь недель ее жизни совершенно невыносимыми.

Он уловил ее недружелюбие. Скрестил руки на широкой груди, и она внезапно подумала, насколько тверды должны быть его мускулы на ощупь.

— Прошу прощения, — пробормотала она, смущенная своей неспособностью побороть враждебность по отношению к Совету, а более того невесть откуда взявшимся интересом к телосложению собеседника.

— Я не хотела проявить неуважение. Честно. Просто… эти два месяца стали чередой разочарований. Я делала все, что Совет от меня требовал. Ответила на тысячу вопросов. Полностью открылась им. Мое прошлое. Настоящее. Планы на будущее. Сообщила, что занимаюсь программами для работы в сети. Единственное, что можно поставить мне в упрек — у меня нет мужа и собственных детей. Я описала свое финансовое положение. Доказала, что создание сетевых сайтов — прибыльное дело. Согласилась на медицинский осмотр. Изложила свою жизненную философию. Я рассказала им все, что они хотели знать. Я умоляла их. Объяснила, что потеря Эми и Давида открыла мне глаза на то, что значит семья. Я молила их долгие два месяца. И все равно они каждый раз отказывали. — Сейчас в ней говорило отчаяние. — Мне нужна помощь. Союзник. И прямо сейчас.

Внезапно сочувствие, до того ясно читаемое на лице Кэйджа, испарилось, как утренняя роса. В какой-то момент ее объяснений его тело словно окаменело.

Он превратился в того же непробиваемого человека, что встретился ей во время бури. Именно такого отклика она и ждала, собираясь на встречу с ним.

— Ты приехала сюда только потому, — укорил он, — что я индеец. Ты думаешь, что я как-то смогу повлиять на Совет.

Невдалеке заржала лошадь. Дженна не опустила глаз. Поступить так значило признать, что она стыдится своего приезда сюда.

А она нисколько не стыдится. Она способна думать только о Лили. Чтобы получить ее, она готова предстать вновь перед ужасным Советом. Как и перед этим разозленным индейцем, кстати.

Она нужна племяннице. Дженне необходимо воспитать малышку сестры.

Следует найти нужные аргументы во что бы то ни стало.

Она расправила плечи.

— Не стану лгать тебе, Кэйдж. Я здесь потому, что ты индеец. Из рода ленапе в особенности. Давид — единственный из Сломанного Лука, кого я знала. Я делала кое-какую работу для фирмы, организованной чероки, Но никого из них я не знаю достаточно хорошо, чтобы обратиться сейчас за помощью.

— А меня ты хорошо знаешь?

— Нет. Нет, не знаю. Но я в отчаянии, Кэйдж. Одна из причин, по которой Совет мне отказывает, — я белая. Сейчас мне нужна поддержка кого-то из американских индейцев. Из рода ленапе. Из Сломанного Лука. Ты подходишь по всем статьям.

Выражение его лица оставалось все таким же холодным, и Дженна вновь ощутила безнадежность своей затеи.