Он позвонил Сьюзен из вестибюля ее дома ровно в семь.
— Похоже, у меня уже выработалась привычка извиняться: вечно я опаздываю, — улыбнулась она, впуская его в квартиру. — Мой продюсер встречает меня криком — каждый день я приезжаю на студию прямо к эфиру. Пару раз на этой неделе я едва не опоздала в приемную к приходу пациента, а вы же знаете не хуже меня, что людей, проходящих терапию, нельзя заставлять ждать. А сегодня вечером — буду с вами честна — два часа назад я прилегла на минутку и только что проснулась. Спала как убитая.
— Значит, вам это было необходимо.
— Я налью вам бокал вина, если вы дадите мне пятнадцать минут привести себя в порядок, — предложила Сьюзен.
— Договорились.
Она заметила, что он откровенно изучает ее квартиру.
— У вас тут очень уютно, доктор Чандлер, — заметил Ричардс. — У меня есть одна пациентка — агент по недвижимости. Так вот, она уверяет, что стоит ей войти в дом, как ей передаются вибрации людей, которые в нем живут.
— Я в это верю, — кивнула Сьюзен. — Не знаю, какие вибрации посылает эта квартира, но мне здесь действительно уютно. А теперь позвольте налить вам обещанное вино и можете осматриваться, пока я переодеваюсь.
Дон прошел вместе с ней в кухню.
— Прошу вас, не надо наряжаться. Вы же видите — я не во фраке. Я сегодня днем заехал к матери, и она сказала, что мне идет свитер, вот я и надел поверх него пиджак.
«Что-то странное есть в Доне Ричардсе, — подумала Сьюзен, расправив воротничок сшитой на заказ синей блузки и потянувшись за жакетом „в елочку“. — Не знаю, в чем тут дело, но есть в нем что-то, чего я просто не понимаю».
Она вышла из спальни в прихожую и уже собиралась объявить: «Я готова», когда увидела, что Дональд Ричардс стоит у письменного стола в ее кабинете и изучает списки пассажиров с двух круизных теплоходов.
Он обернулся, очевидно, заслышав ее шаги.
— У вас есть причины их коллекционировать, Сьюзен? — тихо спросил он.
Она ответила не сразу, и он положил буклеты на стол.
— Извините, я, кажется, злоупотребил вашим приглашением здесь осмотреться. Это прекрасный стол девятнадцатого века, и мне хотелось рассмотреть его поближе. Списки пассажиров не показались мне конфиденциальным материалом.
— Вы говорили, что часто путешествовали на «Габриэль», не так ли? — спросила Сьюзен. Ей не понравилось, что он роется в бумагах у нее на столе, но она решила не вдаваться в объяснения.
— Да, много раз. Это прекрасное судно. — Он подошел к ней. — Вы прелестно выглядите, а я очень голоден. Идемте.
Они поужинали в интимной атмосфере маленького рыбного ресторанчика на Томпсон-стрит.
— Владелец — отец одного из моих пациентов, — объяснил Ричардс. — Он дает мне скидку.
— Даже без скидки дело того стоит, — признала Сьюзен, когда официант убрал тарелки. — Королевская форель была великолепна.
— Лососина тоже. — Он помолчал и отхлебнул вина. — Сьюзен, мне нужно кое о чем вас спросить. Вчера и сегодня ближе к вечеру я заезжал в больницу, чтобы повидаться с Джастином Уэллсом. Он мне сказал, что вы тоже с ним встречались.
— Совершенно верно.
— И больше вы ничего не скажете?
— Мне кажется, что больше мне не следует ничего говорить, кроме одного: я абсолютно убеждена, что произошедшее с его женой не было случайностью, но он ни в чем не виноват. Он не причинял ей вреда.
— Я уверен, он был бы рад это услышать. Он сейчас отчаянно нуждается в любой поддержке.
— Я тоже рада, что смогла помочь. Он мне нравится.
— Мне тоже, но, как я вам уже говорил, я надеюсь, что он вернется ко мне в качестве пациента. Ко мне или к любому другому психиатру, как только его жена будет вне опасности. Да, кстати, в больнице мне сказали, что у нее есть признаки улучшения. Но сейчас Джастин взвалил на себя такое бремя вины за случившееся — и, между прочим, совершенно напрасно, — какого ни один человек не выдержит. Вам, конечно, знаком этот сценарий. Он решил, что если бы не расстроил жену своим телефонным звонком, она отправилась бы на встречу с вами и взяла бы такси, вместо того чтобы идти пешком на почту. И не попала бы под машину. — Ричардс пожал плечами. — Правда, если бы люди не терзались чувством вины, я остался бы без работы. Я их очень хорошо понимаю и глубоко им сочувствую. А вот и кофе.
Официант поставил перед ними чашки.
Сьюзен отпила глоток и задала вопрос в лоб:
— А вас мучает чувство вины, Дон?
— Мучило. Но, мне кажется, я наконец-то начинаю от него избавляться. В прошлый раз вы сказали одну вещь, которая меня поразила. Вы сказали, что после развода ваших родителей все спаслись, но каждый оказался в отдельной шлюпке. Почему вы это сказали?
— Я же не ваша пациентка! Не надо меня анализировать, — запротестовала Сьюзен.
— Я спрашиваю просто как друг.
— Тогда я отвечу. Это практически всегда случается при разводах: приходится становиться на чью-то сторону. Сердце моей матери было разбито, а отец всем твердил на каждом шагу, что никогда не чувствовал себя таким счастливым. Это заставило меня усомниться во всей прожитой жизни, когда я пребывала под впечатлением — очевидно, ошибочным, — что у нас очень счастливая семья.
— А что ваша сестра? Вы с ней близки? Можете не отвечать. Видели бы вы сейчас свое лицо.
— Семь лет назад, — призналась Сьюзен, — я собиралась выйти замуж, когда на сцене появилась моя сестра Ди. Угадайте, кто пошел под венец?
— Ваша сестра.
— Верно. Потом Джек погиб во время катания на горных лыжах, а сейчас она опять пытается отбить у меня человека, с которым я встречаюсь. Мило, правда?
— Вы все еще любите Джека?
— Мне кажется, человека, который был по-настоящему дорог, никогда не перестаешь любить. И еще я считаю, что не стоит пытаться стереть из памяти какую-то часть прошлого, тем более что это все равно невозможно. Можно сделать другое, и это я постоянно стараюсь внушить своей матери: не цепляться за свое страдание и продолжать жить.
— Вы так и поступили?
— Да, кажется, мне это удалось.
— А этот новый человек вам дорог?
— Сейчас еще слишком рано об этом судить. А теперь давайте говорить о погоде. Или, еще лучше, не могли бы вы мне объяснить, почему вас так заинтересовали эти списки пассажиров?
Участие и тепло в глазах Дона Ричардса угасли.
— Если вы мне скажете, почему пометили галочками некоторые имена и обвели в кружок два: Оуэн Адамс и Генри Оуэн Янг.
— Оуэн — это одно из моих любимых имен, — ответила Сьюзен. — Уже поздно, Дон. Вы уезжаете завтра рано утром, да и мне предстоит очень длинный день.
Она подумала о телефонном звонке Крису Райану, который наметила на восемь утра, и о том, что после обеда ее ждет разбор целой горы фотографий из Лондона.
— Не исключено, что мне придется задержаться на работе часов до девяти вечера.
96
По понедельникам Крис Райан любил приходить на работу с утра пораньше. Воскресные дни он посвящал семье. Обычно не меньше двух из шести его детей с семьями заглядывали к нему с женой на огонек и оставались на ужин.
Они с женой обожали внуков и радовались их приезду, но порой, рухнув без сил в постель по окончании воскресного вечера, Крис с удовольствием вспоминал о том, что люди, чью подноготную ему предстоит выяснять на следующий день, не будут ссориться и драться из-за того, кто первый прокатится на большом велосипеде и кто первый начал ругаться нехорошими словами.
Накануне у него выдалось особенно утомительное воскресенье, и в результате Крис отпер двери своей конторы уже в восемь двадцать утра. Он проверил телефонные сообщения: многими из них следовало заняться незамедлительно. Первое, оставленное на автоответчике еще в субботу, было от осведомителя из Атлантик-Сити и содержало любопытную информацию о Дугласе Лейтоне. Второе, от Сьюзен Чандлер, пришло этим утром: «Крис, это Сьюзен. Перезвони мне немедленно», — вот и все, что она сказала.
Она сняла трубку на первый же гудок.
— Крис, я нашла кое-что важное и прошу тебя проверить двух мужчин. Один был пассажиром круизного лайнера «Габриэль» три года назад; второй плыл на другом круизном корабле, на «Сигодиве», два года назад. Предполагаю, что это один и тот же человек, и, если я права, мы имеем дело с серийным убийцей.
Крис нащупал в нагрудном кармане авторучку и схватил лист бумаги.
— Диктуй имена и даты. — Записав все, он заметил: — Оба в середине октября. Что, на круизных судах тоже предоставляют скидки?
— Я подсознательно все время думала об этих датах, Крис, — сказала Сьюзен. — Если середина октября является частью его привычной схемы, тогда не исключено, что какая-то женщина находится в опасности прямо сейчас.
— Давай-ка я подключу к этому ребятишек из Квантико.[23] Мои парни быстро все отследят. Да, кстати, Сьюзен, твой приятель Дуглас Лейтон, похоже, в большой беде. На прошлой неделе в Атлантик-Сити он проигрался в дым.
— Ты прекрасно знаешь, что он не мой приятель, и что значит «в дым»?
— Как тебе такая цифра: четыреста тысяч долларов? Надеюсь, у него есть богатая тетушка.
— В том-то вся и беда: сам он уверен, будто она у него есть.
Сумма в четыреста тысяч долларов поразила ее. Человек, способный наделать столько карточных долгов, и впрямь находится в серьезной опасности. Да и сам он может стать опасен в столь отчаянных обстоятельствах.
— Спасибо, Крис, — поблагодарила Сьюзен. — Я с тобой еще свяжусь.
Она повесила трубку и взглянула на часы. Времени хватит навестить миссис Клаузен перед поездкой в студию. «Ей нужно немедленно открыть глаза на Лейтона, — сказала себе Сьюзен. — Если он задолжал столько денег картежникам, их придется отдавать в самом скором времени, и пойдет он за ними прямиком в Семейный фонд Клаузенов».
97
Джейн Клаузен поняла, что случилось нечто из ряда вот выходящее, когда Сьюзен позвонила и попросила разрешения навестить ее прямо с утра. Кроме того, она уловила напряжение в голосе Дугласа Лейтона: он позвонил через несколько минут после Сьюзен и сказал, что ему необходимо заглянуть к ней по дороге в аэропорт, и добавил, что она должна подписать еще один документ, касающийся финансирования детского дома.