А поведение Ольшанского удивило еще больше. Он так рьяно взялся защищать меня и наши отношения, что это не могло не восхитить. Я не ждала ничего подобного. Вообще уверена была, что наша связь — для него только развлечение, которое скоро пройдет. Не хотела об этом думать, но не могла не осознавать, что все именно так. Поэтому, несмотря на все мое смущение, оказалась совершенно очарованной им, намного-намного больше, чем раньше. Теперь я видела в нем не просто красивого и уверенного в себе мужчину. Не просто успешного бизнесмена, знающего, чего он хочет и к чему стремится. Рядом со мной был заботливый человек. Чуткий к моей боли и моим страхам. Беспокоящийся о том, чтобы мне было хорошо. Не только физически, хорошо в душе, в самой глубине сердца.
Мы заехали в кафе на обед, но все эти события так взволновали меня, что и есть особенно не хотелось. Я машинально ковырялась в тарелке, почти не чувствуя вкуса еды, и думала о том, что случилось, поэтому не сразу расслышала обращенный ко мне вопрос.
— Перед тем, как появился Рогачев, что ты делала?
Я подняла глаза, растерянно глядя на мужчину.
— Читала…
— Что? — его вопрос прозвучал непривычно настойчиво. — Вернее, от кого было то, что ты читала?
— Погоди, — я отставила порцию и уставилась на Матвея, пытаясь осознать его слова и свои догадки. — Ты что, ревнуешь?
Ждала, что он рассмеется в ответ и скажет, чтобы я не говорила глупостей. Но ничего подобного не случилось. Мужчина даже не улыбнулся.
— Тебя это удивляет?
Он говорил с какой-то странной интонацией и еще более странно смотрел на меня, так, как не смотрел ни разу до этого. Это взгляд смущал и даже пугал своей непонятностью, так что я невольно поежилась.
— Что случилось?
— Это ты мне скажи, — произнес Матвей, не отрывая от меня глаз. — И ответь на мой вопрос, ты же так этого и не сделала. Что ты читала в телефоне?
От его голоса по телу пробежали мурашки. Правда ревновал? Я пролистывала старые письма Амура, но неужели было настолько заметно, что я увлечена тем, что читаю? Выходит, Инга права: я совершенно не умею прятать эмоции.
— Ника! — он не повысил голоса, но обращение ко мне прозвучало почти надрывно. — У тебя кто-то есть? Если так, просто скажи мне. Не уверен, что смогу это понять, но, по крайней мере, постараюсь.
Что я могла ответить? Рассказать ему про свою переписку? Про то, что я несколько лет выживала только благодаря этим письмам? Что мечтала о встрече и о том, что когда-нибудь смогу подарить реальное, осязаемое счастье тому, кто мне писал?
Теперь это все казалось каким-то очень далеким. Нет, мой бог любви не стал мне менее дорог, но ведь я даже не знала, как он выглядит. И какой будет наша встреча, если все же состоится. А Матвей находился рядом. Такой родной. Такой нужный мне сейчас.
Разве так бывает, что в сердце находится место сразу для двоих? Я не знала, что мне делать и не хотела выбирать. Не хотела прощаться с Амуром, но и потерять Матвея не могла.
— Я читала старые письма от одного знакомого. Только и всего.
— И что же этот знакомый тебе писал, если ты просто светилась от счастья? — тотчас ревниво откликнулся мужчина. — Кто он вообще такой?
Несмотря на переполняющее меня смятение, я не смогла сдержать улыбки. Оказывается, это было приятно: чувствовать, что тебя ревнуют. Даже беспочвенно. Я принадлежала Матвею намного больше, чем кому бы то ни было в своей жизни. Больше, чем Амуру, потому что никакие самые откровенные письма не способны заменить реального человеческого тепла. Реального дыхания в унисон со мной и биения сердца, которое я могла услышать, стоило только протянуть руку.
— Он мой друг, — это было совсем не то определение, которое подходило для Амура, но другого я не нашла. — И да, он мне действительно дорог, но у тебя нет повода ревновать.
— Почему же? — было непохоже, что мои уверения хоть сколько-нибудь успокоили Матвея: он по-прежнему был сосредоточен и напряжен.
— Потому что с тобой все иначе.
— Что значит иначе? — требовательно уточнил он.
— То и значит, — я посмотрела прямо в его глаза, — он друг, а ты… — и, прислушавшись к собственному сердцу, выпалила быстрее, чем успела осознать то, что произношу: — а в тебя я, кажется, влюбилась.
Сказала — и испугалась и слов своих, и возможной реакции Матвея на них. Что он произнесет в ответ? Ведь одно дело — защищать меня перед Рогачевым, а совсем другое — слышать подобное признание, на которое он точно не рассчитывал. А что, если подумает, что я навязываю свои чувства? Или — еще хуже — рассчитываю услышать ответное признание?
Я не рассчитывала. Вообще сейчас не думала о том, как он относится ко мне. То есть, конечно, это имело значение и было безумно важным, но я не собиралась как-то манипулировать тем, что испытывала сама. Потому и смотрела на него со страхом, не зная, что случится в следующее мгновенье.
Он молчал так долго, не сводя с меня пристального, какого-то ошеломленного взгляда, что я испугалась еще больше. Протянула руку через стол, касаясь его ладони.
— Матвей, ты только не думай, что мои слова тебя обязывают к чему-то. Совсем нет. Я вовсе не для этого сказала… Это вообще вырвалось случайно.
— Случайно? — уточнил он, приподнимая бровь. Его пальцы сплелись с моими, и от ощущения этого тепла у меня защемило сердце. Стало жаль, что мы в ресторане находимся, где вокруг люди, а не в квартире наедине, где можно, не опасаясь, обнять, демонстрируя все то, что не выразить в словах.
— Я не собиралась ничего такого говорить…
— То есть это неправда? — уголки его губ дернулись, словно он хотел улыбнуться, но на лице осталось серьезное выражение.
Я, кажется, опять начала краснеть. Наверно, если бы эти слова вырвались в момент страсти, они прозвучали бы куда более естественно. И не вызвали бы никаких вопросов. Но зато сейчас мной не управлял какой-то кратковременный эмоциональный порыв. Это было именно то, что я чувствовала, хоть признаваться оказалось так неловко.
— Это правда… — я сжала его пальцы, будто ища поддержки, и затаила дыхание, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями. Надо было что-то объяснить, сказать вразумительное и ясное, а потом сменить тему и как-то постараться отвлечься.
Он неожиданно потянул мою руку к своему лицу, прижимаясь губами к запястью. Теплое дыхание согрело кожу, и от места его касания по всему телу растеклись горячие волны. Но это было не просто желание, он словно часть себя в меня вдохнул, заставляя замереть, наслаждаясь мгновеньем. Не открывая от него взгляда и почти молясь о том, чтобы это время продлилось подольше.
Матвей тоже застыл, не сводя с меня глаз, по-прежнему прижимаясь губами к моей руке. Я хотела что-то сказать, но слова застыли на языке, а глаза внезапно заволокло пеленой слез. Мужчина протянул другую руку, касаясь моей щеки.
— Не вздумай плакать. И если ты доела, давай уедем отсюда. Сегодня еще кучу всего надо успеть сделать, но сначала я хочу побыть с тобой. Без свидетелей. И ты…
Что именно он собирался сказать про меня, я понять не успела, потому что совсем рядом раздался уже знакомый и совершенно неуместный голос:
— Дорогой! Какая приятная встреча!
Я дернулась, вырывая руку, и обернулась, увидев перед собой ту самую женщину, которая на днях заявлялась в квартиру Матвея. Ту, что представилась его невестой.
Ничего более неуместного случиться не могло. Я понимала, что она снова решила играть, демонстрируя отношения, которых не было и в помине, но от этого было совсем не легче. Почему именно сейчас? Именно в тот момент, когда я призналась ему в любви? Когда мы хотели уехать и остаться вдвоем? Откуда она взялась здесь и почему продолжает преследовать Ольшанского?
Весь этот град вопросов обрушился на меня, лишая шатких остатков душевного равновесия. Я смотрела на женщину, пытаясь понять, что делать дальше. Позволить убраться самой или вцепиться ей в волосы прямо сейчас?
Глава 32
Я специально пытался ее поддразнить, чтобы скрыть за шутками шок от того, что сказала Ника. От ее признания. Не рассчитывал услышать ничего подобного. Чем угодно готов был объяснить отношение девушки ко мне: любопытством, желанием, просто стремлением хорошо провести время. Но не любовью.
Мне было незнакомо это чувство. Вернее, не приходилось никогда видеть и понимать, что кто-то испытывает его ко мне. Дешевые уверения Вики совсем не шли в расчет, я не верил в любовь, которая может быть построена на несчастье кого-то другого. Она, хоть и говорила о своих чувствах, но при этом оставалась замужней женщиной, а значит, все теряло смысл. А больше… больше я с таким не сталкивался.
И сам не говорил никому подобных слов. Со времен юности, когда откровение потребовало очень высокой цены и когда я понял, что куда лучше жить с холодным сердцем. Насыщать плоть, даря ей наслаждение, даже позволять какую-то заботу и участие, но не более того. Быть может, поэтому мне и было так хорошо общаться с Психé? Допускать безумие страсти, ждать и скучать, делиться важным и сокровенным… но на расстоянии? Потому что я подспудно боялся того, что в реальной жизни ничего подобного со мной не может случиться?
Об этом было тяжело думать и еще тяжелее признаться кому бы то ни было. Признаться в своих слабостях. Ведь я был олицетворением успеха почти для всех, кто меня знал. Для тех, кто работал под моим началом. Для женщин, которые оказывались в моей постели. Даже для некоторых друзей. Самим собой я оставался только с Психеей, позволяя говорить с ней о том, что действительно волновало и страшило меня. И вот теперь — с Никой. Ей я доверял. Почему-то уверен был, что мои слова о том, что на самом деле происходит в душе и о страхах, терзающих меня, она сумеет понять. И что ей действительно нужен я, а не мое положение и не престиж, который могут сулить отношения со мной. Иначе бы она не позволила себе признаться, не рассказала бы о своих чувствах первой.