— Во сколько вы завтра освобождаетесь в институте? Я заеду, и мы продолжим, — уточнил у Романовой уже перед самым выходом. Она как-то неопределенно мотнула головой.
— Я сама доберусь. Скажите, куда и в какое время.
Упрямая. Ладно, это не такой уж недостаток, да и мне, собственно, нет дела до ее характера. Главное, чтобы свою работу делала как надо.
Я вручил ей визитку.
— Наберите меня, когда закончатся лекции, договоримся.
С этими словами я открыл дверь, первым проходя на улицу. И машинально качнулся назад, когда в лицо ударил пронзительный, мокрый ветер. За какой-то час, что мы провели в музее, погода полностью переменилась и яркое солнце сменил проливной дождь. Обычное дело для нашего города, но как раз сегодня я не ожидал ничего подобного.
До машины было метров пятьсот. Я беззвучно выругался. Так некстати! И обратно не вернуться: с этой стороны здания был только выход. Струи дождя хлестали наискось, нападая почти сплошной стеной, так что рассчитывать на то, что получится спрятаться где-то под карнизом тоже не приходилось.
Я обернулся к Романовой, ожидая услышать возмущения или причитания с ее стороны. Но ничего подобного девушка не сделала. Мне даже показалось, что я расстроен из-за дождя куда больше ее. Она повертела головой, видимо, все же выискивая какое-то укрытие, но, не обнаружив ничего подходящего, вдруг… начала разуваться.
Я оторопел. Забыл про ливень, про то, что надо бежать к машине, если я не хочу уже через несколько мгновений быть мокрым до нитки. Про то, что сегодня вечером меня ждет еще одна встреча, которая вряд ли состоится, если я явлюсь на нее в испорченном водой костюме. И смотрел, смотрел… на ее ноги. Ремешки туфель соскользнули со щиколоток, и это невинное движение показалось мне нереально сексуальным, будто она не обувь сняла, а разделась полностью передо мной.
От этого наваждения надо было избавиться. Немедленно. Я ринулся к автомобилю, бросая на ходу:
— Идемте скорее!
Сейчас волновало уже не то, что я могу вымокнуть, не противные струи, льющиеся со всех сторон, а моя реакция на эту девчонку. Не иначе, как какое-то временное помешательство. Я первым добрался до машины и открыл дверь, пропуская Романову в салон.
Она успела вымокнуть, пожалуй, даже больше меня. Опустившись на сиденье, поежилась, потерла руки, пытаясь согреться. Мокрая юбка задралась до самых колен, облепляя ноги. Я сел и сразу же включил печку сильнее, хотя сам не чувствовал холода вообще. Напротив, стоило взглянуть на девчонку, съежившуюся рядом, как меня бросило в жар. Горячей, юркой змеей тело оплетало желание.
Мне нравилось то, что я видел. Впрочем, слово «нравилось» очень плохо подходило для описания того, что я чувствовал сейчас. Сквозь намокшую ткань блузки отчетливо проступало кружево белья. Я сглотнул, ругая себя за то, что пялюсь так откровенно. Отчетливо представил, как сдвигаю мокрую ткань и добираюсь до упругих полушарий. Сжимаю затвердевшие соски, а затем заменяю свои пальцы губами.
Ее кожа на груди наверняка прохладная. Такая же бледная и нежная, как на лице? Растущая потребность проверить это была такой жгучей, что я стиснул зубы, заставляя себя отвернуться от девчонки. От болезненной тяжести заныло в паху.
Я вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев, чтобы хоть как-то удержаться от желания потянуть вверх прилипшую к коленям юбку, обнажая стройные ноги.
О чем я думаю вообще? Так сильно меня давно не заводила ни одна женщина. Только Психé, но она была мечтой, самой сладкой и самой недосягаемой, и оттого я мог позволить себе с ней все, что хотел. Но эта девушка, с которой я едва знаком? Что такого было в ней, что я в буквальном смысле почти утратил контроль над собой?
Нам же работать вместе. Работать, черт подери! А я думаю только о том, как опустить сиденье и добраться до ее вожделенного тела!
– Куда вас отвезти? — собственные слова царапнули горло, так резко и зло они прозвучали. Но пусть лучше Романова думает, что я злюсь, чем поймет, что действительно происходит в моей голове.
— До метро, — ответила девушка, не глядя на меня. Будто почувствовав что-то, вцепилась в подол юбки, натягивая его на колени, потом скрестила руки на груди, прикрываясь от меня. Но было слишком поздно. Я уже успел рассмотреть все, что хотел. А остальное дорисовала моя излишне разгулявшаяся фантазия. Каждую деталь. Мне и смотреть уже было незачем, чтобы представить, как она выглядит без этих мокрых тряпок. И что именно я хотел бы сотворить с ней.
Я прикрыл глаза, со свистом выдыхая воздух.
— До метро? — уточнил внезапно севшим голосом. — Вы собираетесь ехать на метро в мокрой одежде? И босиком?
Кажется, она удивилась.
— Туфли я надену, просто не хотелось испортить их под дождем. А другой одежды у меня нет, поэтому да, поеду так.
Со мной что-то творилось. Что-то неправильное, немыслимое, не подчиняющееся никакой логике или здравому смыслу. Я слышал все, что она говорила, но выхватывал и воспринимал лишь отдельные слова. И дорисовывал в своей голове то, что безумно хотел увидеть. Ее — без одежды — в моей постели. Молочно-бледную кожу — контраст с темными простынями. Влажные пряди волос, разметавшиеся по подушке. Стыдливо сведенные стройные ноги. Почему я думал, что девушка бы стеснялась? Ведь так мало понимал ее. Вообще не понимал. Но отчего-то хотел этого, именно смущения, робости, от которой давно отвык. Попытки отстраниться, укрыться от меня в самом начале, пока я буду дразнить и соблазнять ее. Я бы обхватил руками тонкие, изящные щиколотки, раздвигая их в стороны, а потом бы медленно скользнул губами по нежной коже вверх. Мучительно медленно, разжигая такое же желание, которое испытываю сам.
Испытываю? Это желание испепеляло меня, слепило, причиняя уже реальную физическую боль. Не знаю, как я вообще сдерживался. И правда, лучше бы высадить ее поскорее и избавиться от этого дурмана. Тем более, что ехать до метро было всего несколько минут. Но я хотел продлить это время рядом с ней. Гребаный мазохист.
— Плохая идея. Простудитесь, где я потом буду искать другого экскурсовода? Говорите адрес, я довезу вас до дома.
Глава 7
Из машины, стоило Ольшанскому остановиться возле моего дома, я практически сбежала. Благо, дождь практически закончился. Наскоро попрощалась, стараясь не думать о том, что мой новый работодатель ведет себя как-то очень странно. Странно поглядывает в мою сторону, странно сосредоточен, хотя вроде бы остался доволен нашим визитом в музей и моим рассказом. Даже молчит тоже странно, как будто злится на меня за что-то. Впрочем, если и так, это его проблемы. А у меня было достаточно своих, чтобы заботиться еще и о том, что на уме у этого типа.
Оказавшись в квартире, я насколько разделась, стаскивая с себя мокрую одежду, и забралась в душ. Включила настолько горячую воду, как только могла терпеть. Слабая попытка расслабиться — это не очень-то помогало. Напряжение и не думало никуда уходить. Хорошо хоть на работу сегодня было не нужно, не уверена, что для этого у меня хватило бы сил.
Ужасный вышел день, какой-то невыносимо тяжелый, и хуже всего было то, что я понятия не имела, как вести себя дальше с доцентом. Надо было учиться, как минимум, сдать сессию, но как это сделать, если при мысли, что придется снова встречаться с ним, меня бросало в дрожь?
Раньше каждый вечер, когда я возвращалась домой, я перечитывала Его письма. Вникала в каждую строчку, впитывала их и проживала по новой. А сегодня не только перечитать, я думать об этих письмах боялась. Выложила телефон из сумки и оставила на подоконнике, подальше от собственных глаз. Хотелось вообще отключить, но позволить себе такую роскошь я не могла, чтобы не пропустить звонок с работы.
От тоски была готова завыть. Несколько лет общения, такого дорогого и важного дня меня, теперь оказались перечеркнуты. И с этим надо было как-то справиться. Пережить. А лучше всего — забыть, как будто писем и не было никогда.
Но ведь они были… Я медленно сползла по стенке душевой и уткнулась руками в лицо. И не смогла сдержаться — расплакалась. Да, я жалела себя. Свои мечты, фантазии, которые оказались уничтоженными в один миг. Я уже скучала без Него, такого, каким Он был для меня до того, как стала известна правда. По тому волнению, которое переполняло меня всякий раз, стоило подумать о Нем. По тем безумствам, которые мы позволяли себе. Которые доставляли столько удовольствия. Я настолько сильно привыкла ко всему этому, что сейчас казалось, будто у меня вырвали кусок души. Отняли что-то, без чего мне было сложно дышать.
Я злилась на Рогачева, почти ненавидя его за то, что он оказался моим Амуром, но при этом не могла не осознавать, что такой выход, скорее всего, самый правильный. Если доцент с самого начала знал, с кем он переписывается, то давно пора было положить этому конец. Вот только как сжиться с мыслью о том, что больше не будет ничего? НИ-ЧЕ-ГО.
Не знаю, сколько времени я проторчала в ванной. Наревелась так, что даже слез не осталось. Добрела до комнаты, кутаясь в огромное полотенце, забралась на диван, подтянув под себя ноги. Продолжала беззвучно всхлипывать, пытаясь набрать в легкие воздуха, которого отчего-то стало мало. К горлу подступил тяжелый ком, а в груди болело. Сердце? Я сейчас чувствовала себя почти так же, как когда осталась одна после гибели родителей. Жуткое, угнетающее опустошение.
Наверно, кощунственно было это сравнивать: смерть близких людей и потерю какого-то эфемерного партнера по переписке. Но я жила Им… все эти годы. Жила благодаря Ему. Училась, работала, пыталась чего-то достигнуть благодаря тем силам, которые мне дарило общение с Ним.
Выходит, меня настигла расплата за такую зависимость? Но разве кому-то было плохо от этого? Я ведь чувствовала себя счастливой. Я действительно влюбилась в Него. А Рогачев, получается, просто играл? Негодяй, какой же он негодяй…