- Майюш, если твои желания не изменились, к чему этот разговор? - задаю дочери прямой вопрос.
- Ню, ню, ню, в том, что после Парижа я решила поехать к Кате и Диме. Я поживу у бабули и дедули до новогодних праздников, а потом вы приедете к нам, - выпаливает на одном дыхании наша чертовочка. - Здорово же я все придумала?
Мы со Славой внимательно смотрим на Майечку и молчим. Вижу деточка наша нервничает, но тоже держит паузу.
- Лялечка, ты так надолго хочешь оставить нас с папой? - первой не выдерживает Славик.
- Мамуль, не надо меня так называть. Мне нравится, когда ко мне обращаются Мая. Всего три буквы. Запомни, пожалуйста,- морщась, исправляет мать дочурина.
- Хорошо, милая! Буду называть так, как ты просишь, - ласково, нежно и примирительно обращается к дочери Славик, в глазах которой вижу слезы. - Мая, ты так надолго хочешь уехать от нас. А как же мы с папой? Нам же без тебя будет очень плохо! Мы же скучать будем сильно. Мы же очень сильно любим тебя, доченька!
Слушая жену моё сердце начинает учащенно и болезненно колотиться, в области кадыка застревает ком. Второй раз за пять лет чешутся руки нашлепать сладкую жопоньку Феечки.
- Мамуль, папуль, да зачем я вам? - по-детски открыто, совершенно не думая о чувствах других, безапелляционно заявляет наша деточка. - Вы, как попугайчики неразлучники, налюбоваться друг другом не можете. Вам и без меня хорошо, а Кате с Димой плохо. Аня и Ваня уехали, бабуля с дедулей грустят теперь. И у меня там друзья есть. Я с ними гулять могу. Здесь дома только с тьютором и охраной общаюсь, ну с Графом ещё, но ведь он собака. Ужас, как скучно…
Выслушав свою дочь, решаю ей ответить, но мою решимость обрывается взгляд печальных глаз моей жены и движение головой, означающее "нет". Не желая усугублять и напрягать обстановку, иду навстречу Славику.
К обсуждению этого вопроса планирую вернуться вечером в спальне, когда Майечка будет уже спать.
Пчелочка долго не желала засыпать. За два часа мы успели и по душам поговорить, и книжки друг другу почитать, и стихи, и песни попеть, и в английском поупражняться, и задачки на логику порешать.
В одну из паузу в наших предсонных развлечениях все же интересуюсь тем, что меня беспокоит.
- Феечка моя, ты на самом деле хочешь так надолго уехать к бабуле с дедулей? - как можно спокойнее спрашиваю у дочурины.
- Ага, папуль, хочу.
- Ты на меня и маму обиделась что-ли, малышка?
- Неа, просто хочу у Кати жить, - отвечает Феечка очень тихим голосом.
- Почему, милая? Тебе с нами плохо разве?
- Ну, как тебе сказать, папуль. Мне с вами скучно. У бабули мои друзья. Я могу там гулять свободно. С Катей и с Димой говорить обо всем, - как на духу сообщает дочь то, что меня сильно удивляет и настораживает.
- Май, а мы с мамой разве тебя в чем-то ограничиваем? - спрашиваю в надежде на честный ответ дочери.
- Ага. Мне ничего нельзя самой. Папуль, я все время с вами, с няней, с охраной. Мама со мной разговаривает, будто с крошечной. И ещё она все время расстраивается и плачет.
- Пчелочка, если ты уедешь, мама ещё больше расстроится. И я тоже. Мы же тебя очень ждали, мечтали о тебе, - говорю малышке своей, прижимая любимое тельце к себе.
- Папочка, а вы родите себе другого ребеночка, нового, - округляя глаза, будто открыла новую звезду, вскрикивает дочь.
- Мы не хотим нового ребёночка, потому что любим тебя и переживаем за тебя, - говорю крохе своей, пытаясь понять, где и в чем я упускаю, если моя "родинка" хочет жить с бабулей, а не с родителями.
Пока Майечка читает мне вслух книжку, думаю о том, что чуть позже обязательно кратко расскажу дочери причину повышенной тревожности её матери.
Из комнаты Феечки в нашу спальню возвращаюсь поздно. Открыв дверь, вижу Славика за туалетным столиком. Красавица моя расчесывает свои шикарные белые волосы.
Подхожу сзади. Нависаю над женой со спины, руками опираясь на столешницу. Носом утыкаюсь в её макушку, глубоко вдыхая аромат её волос и кожи головы.
- Славик, я говорил тебе сегодня, что люблю тебя?!
Моя Бемби смотрит на меня в зеркало, улыбаясь своей мягкой и милой улыбкой, от которой на её щеках начинают играть очаровательные ямочки.
- Говорил, любимый мой, говорил! Утром много раз, днём по телефону, когда звонил, и вечером успел сказать ни единожды, - ласково отвечает моя олениха, поглаживая мои руки и целуя их.
- Давай, Славик, потанцуем под мелодию нашего свадебного танца, - произношу, включая на телефоне нашу песню. - Ты такая красивая в этом белом шелковом халате и с распущенными волосами, хочу снова испытать трепет от нашей танцевальной близости.
Поднимаю Славочку, прижимаю мягко, но властно, к себе, начинаю двигаться с моей любимой женщиной, нашептывая ей на ушко слова своей клятвы.
- Славик, нет такой меры длины и веса, чтобы оценить мою любовь к тебе. Она несоизмерима, потому что безмерна и бесконечна. Ты - место моей силы и моя "ахиллесова пята"! Я люблю тебя не за что-то, а вопреки всему! Люблю любую! Вместе с тобой я радуюсь и огорчаюсь! Я хочу дать тебе все, что могу дать! И обещаю ничего и никогда не требовать у тебя взамен своей любви! Славик, прошу тебя просто живи и будь со мной! - произнося, после каждой строчки целую мою награду.
Закончив свою клятву, читаю любимой часть стихотворения американского поэта Эдварда Каммингса.
- Я несу твое сердце в себе Твое сердце в моем…Никогда не расстанусь я с ним И куда ни пойду Ты со мной дорогая. Все дела и поступки мои разделю Я с тобой Моя радость. Я судьбы не боюсь. Ибо ты мне судьба и звезда Мне не нужен весь мир! Ты мой мир! Моя истина и красота…
- Я люблю тебя, Никитушка! Без тебя меня нет! Ты моё сердце, моя душа, мой мир! - шепчет в ответ моя любимая женщина.
- Хочу любить тебя, моя родная! Хочу тебя до головокружение и жара в груди, - шепчу Славику, развязывая концы её пояса, опуская с её плеч тонкий шёлк.
Халат падает на пол, оголяя шикарные формы моей женщины. Медленно опускаюсь перед ней на колени, выцеловывая каждый сантиметр стройного тела. Моего любимого тела. Мне нравится открытость Славика, ее раскрепощенность и доверие ко мне. То, что сейчас есть в наших отношениях дорогого стоит, потому что к этому мы оба шли много времени.
Я трогаю, глажу, целую, лижу ее, наслаждаюсь томными стонами своей любимой, млею от происходящего между нами, а в голове непроизвольно всплывают воспоминания о самой первой нашей близости…
Глава 25
- Уходи, Слава! Уходи! - быстро шепчет пьяная мать, схватив в коридоре одной рукой меня за локоть, а другой прижимая к себе какой-то странный грязный сверток.
Печально и устало смотрю на свою родительницу. Вернее на то, что осталось от нее и ее былой красоты.
Особо искать не приходится. Худая как палка женщина стоит передо мной в драном шелковом халате. В глубоком вырезе давно нестиранной вещи печально выглядывают груди.
На голове матери распатланное воронье гнездо тусклых немытых волос.
Лицо ее глубокопьющего человека. Оно одутловатое, серое с красными островками и прожилками кровеносных сосудов.
На лице пустые, бессмысленные голубые глаза. Под правым - старый жёлтый синяк. Левый украшает совершенно свежий, отекший, красно-бордовый кровоподтек.
Мне жалко свою мать до спазма в груди и слез. Если было возможным, то я бы все отдала, чтобы помочь ей. Но…
Всё мои потуги, все обращения к матери и отцу падают в пустоту их пьяного сознания, то есть его полного отсутствия.
Людей из внешней среды я давно перестала просить о помощи. Все мои просьбы к бывшим друзья и знакомым нашей семьи для меня лично ранее чуть не закончились детским домом. Меня это пугает неменьше, чем жизнь в этом Богом забытом месте столицы, где мы оказались полгода назад…
После гибели бабушки и дедушки мама моя, которую её родители хоть как-то ещё могли держать в руках, призывая к голосу разума и совести, начала стремительно падать вниз на дно. Этим дном стало донышко бутылки.
Эти бутылки в нашем доме не переводятся. Точнее множатся в геометрической прогрессии. За три года со дня смерти бабули и деда стеклотары набралась целая большая кладовая.
В момент полного безденежья у отца рождается редкая, но здравая мысль, все же их сдать. На реализацию задуманного он тратит несколько дней.
Деньги за сданные бутылки улетают стремительно на новые. На них же уходят ценные и раритетные вещи из нашего дома.
В конце конце-концов из-за бутылок "ушла" и наша квартира в историческом центре столицы.
Новость, что мы переехали на новое место жительство, на окраину Москвы в барак рабочего посёлка, родители сообщили на вокзале по возвращению из летнего лагеря, в который меня великодушно устроила директор музыкальной школы.
Музыкалку я давно закончила с отличием, но продолжаю регулярно заниматься. Педагоги тратят на меня свое время безвозмездно в память о моих бабушке и дедушке, которые были прекрасными и талантливыми людьми. Каждый после занятий меня не только хвалит, но еще и старается угостить чем-нибудь вкусным.
Мне всегда ужасно стыдно. Я, пытаясь держаться с достоинством, вежливо поясняю, что не голодна.
На вопросы о ситуации в семье и родителях, которые исподволь появляются во время занятий, также даю только положительные пояснения. Уверяю всех, что мама пришла в себя, папа восстанавливается, оба периодически подрабатывают.
Неловко даже признаться, что отец вместо себя меня устроил в небольшой шаромыжный похоронный оркестрик. Деньги от этой его "халтурки" на похоронах стараюсь тратить на продукты, если у меня их не успевает отобрать отец.
Никому не говорю, что средства на свое существование мне приходится зарабатывать самой. Спасибо директору похоронного агентства, который нередко приглашает меня одну в траурный зал на церемонии прощания.