Вот она на развязке пытается достать Гатто. Худая с серыми подглазинами и грязными волосами в поношенной одежде. Зато с глазами полными счастья и нежности. Конечно не ко мне, а к спасенному рыжему заморышу.
Здесь она в больнице на каталке. Врачи и полицейские осматривают её изуродованное тело. При воспоминании увиденного и услышанного, на меня снова накатывает тошнота, приступ ярости и желание убивать.
На этом кадре Славик около самолёта. Бэмби старательно усилием силы воли переставляет ноги, чтобы самостоятельно делать несколько шагов навстречу мне.
В этом эпизоде она в фартуке на кухне. Поворачивается в мою сторону, показывает пирожное, приготовленное своими руками. Пытается, сильно заикаясь, рассказать об ингредиентах и этапах приготовления.
А вот мы Славкой валяемся на елисейских полях. Девчонка по памяти читает стихотворение "Музыка" Шарля Бодлера на французском:"La musique souvent me prend comme une mer! Vers ma pâle étoile" ("Порою музыка объемлет дух, как море:О бледная звезда…"
Опять приятное воспоминание. Нет, больше чем приятное - дорогое сердцу. Наша свадьба.
Славка сильно стеснялась и своих проблем, и своего внешнего вида. Поэтому мне долго пришлось уговаривать её на свадьбу.
Сначала она согласилась на регистрацию, которая прошла без свидетелей и пафоса в московском районном загсе.
Торжественную часть, прибегнув к помощи Екатерины Андреевны, решили устроить в Швейцарском доме Кати и Димы.
Гостей на свадьбе собралось не так много. Только все свои.
Своих, знакомых ей ранее, после второго провала памяти Слава не помнила совсем.
Бэмби пришлось заново знакомиться с моей матерью, её супругом, с их детьми Аней и Ваней, со своей сиделкой Юлей и ее мужем Андреем, с моим другом Ливоном, Варварой и Киром Вайцами.
Познакомившись уже не единожды со всеми, во время новой встречи мы снова оказывались на нулевой отметке "помнила, но забыла".
Устав от игр своей памяти, Славка просто стала делать вид, что она всех знает.
Своего вынужденного притворства Бэмби ужасно стеснялась. Старательно прятала это внутри себя, но лицо и глаза все время выдавали её.
Ночью накануне торжества, уже будучи законной женой, Славик от её раздирающих её нервов и переживаний расплакалась.
- Я очень взволнована тем, что сейчас со мной происходит, Никита. Знаешь, все время об этом думаю. Думаю, потому как до сих пор не верю в эту реальность. В мою реальность. Даже мечтать не могла ни то, что о свадьбе, а просто о нормальной жизни, - всхлипывает Славик, уткнувшись в мою грудь. - Знаешь, я так тебе благодарна! Очень благодарна за все, что ты для меня сделал и делаешь! Люблю тебя, Никитушка! Сильно люблю! Ты не подумай, не в благодарность люблю, а просто люблю! Ты самое лучшее, что со мной могло случиться в этой жизни!
- Всё хорошо, любимая! Все будет у нас отлично! Завтра увижу тебя в свадебном платье. Станцуем наш танец. Разрежем торт. И будем мы с тобой, сладкая, жить, поживать и добра наживать, - шепчу на ушко, мягко и нежно поглаживая плечико оленихи своей.
- Никитушка, а ты детей хотел бы?
Вопрос Славы наполнен таким волнением, что я не смог ей сказать правду:"Не хочу, потому что переживаю за тебя и нашу жизнь. Не хочу, потому что устал тонуть в этих деструктивных эмоциях".
Из свадебных воспоминаний меня вырвает звонок. На дисплее гаджета вижу входящий от дочурины.
- Папуль, я освободилась после занятий. Велела Олегу везти нас с Юлей в клинику к тебе, - тоном не терпящим возражений сообщает Пчелочка.
- Майечка, как это, ты велела Олегу? Ты что у нас владычица морская? Забыла, чем все в сказке Пушкина закончилось?
- Ой, оговорилась я, папочка! Как-то случайно получилось, - примирительно-елейно отвечает Пчелочка. - Конечно же, попросила. Вернее, еле уговорила. Вот, Юля может подтвердить. Папуль, мы уже скоро будем.
Пытаюсь объяснить своей Феечке, что смысла в этом нет, но дочурина начинает хлюпать носом.
Сдаюсь, понимая, что ничего не может быть дороже искреннего волнения и переживания ребёнка. Особенно за своих родителей.
"Дочь моя переживает за свою маму. И это здорово, - мысленно увещеваю сам себя. - Хоть так, быть может, получится без внешнего давления, поучений и разных педагогических воздействий побороть детский эгоизм, желание превалировать и доминировать…"
Да, Майечку мне совершенно не хочется ломать, как говорится о колено.
Хватило внутреннего гадостно-паршивого ощущения, которое меня не покидало всю нынешнюю беременность жены.
Все это из-за многомесячного возведения башни из чёртовых границ, дебильных табу, дурацких правил для Славика.
От страха за неё я боялся, впадал в панические атаки и фобии, придумывал всякий бред, а лань моя молча и смиренно все принимала.
Даже представить не могу откуда у Славки столько выдержки. Хотя нет, знаю.
Любимую от моей жести спасала врожденная интеллигентность помноженная на скромность и тактичность.
За все эти бляцкие месяцы мужской истерии жена ни разу не высказала мне ни одной претензии, да и просто голоса не повысила. Выяснения отношений и скандалы - и вовсе не ее история.
Кроме чувства вины, усталости, сожаления, эмпатии и вселенской всепрощающей любви, - я ничего не видел в глазах своей оленихи.
Теперь понимаю, что ей было легче согласиться со всем, что я ещё мог придумать, чем пытаться достучаться до моего одурманенного собственной трусостью сознания.
В данный момент даже не могу понять, за кого я переживал все это время больше - за Славика или за себя. Иногда мне кажется, что меня, а вместе со мной и Славика, гнобил и корежил мой собственный эгоизм и обида уязвленного самолюбия.
Ну, да, не сказала, не поделилась, не обсудила. Но…Ведь я разу же понял мотивацию Славика и все равно гнул свою линию, заставляя её беспрекословно подчиняться.
"Когда, Никита, ты берега попутал, ощущение адекватности потерял? В какой момент решил, что жена стала твоей собственностью? Что она тебе что-то должна и чем-то обязана? Ты же сам знаешь, что любишь её и жить без неё не можешь, - мысленно пожирая сам себя, думаю в ожидании своей Феечки. - Нет, с Майечкой так нельзя поступать. Закомплексованные дети не умеют любить, не проявляют эмпатию, эгоистично тащат одеяло на себя, живут с ощущением, что все им должны. Нет, не хочу, чтобы моя дочь превратилась в такого монстра."
- А вот и мы, а вот и мы, - слышу тихое щебетание у своего уха и ощущаю тёплые ладошки на своих щеках.
- Молодцы! Быстро добрались. Как позанималась, Феечка? Сколько раз похвалили тебя? Рассказывай, Майюша, - прошу дочь, надеясь отвлечься от своих мыслей и переживаний.
Малышка кривится. Дескать, было бы о чем говорить.
- Да, ну, ничего нового. Похвалили немного. Папуль, а скоро уже нам малыша нашего покажут? А он будет таким, как я? Нет, не сейчас, а тогда, когда меня из животика маминого достали, - шепотом выстреливает как из пулемета Пчелочка.
- Увидим - узнаем, - отвечаю дочери. - Ты была крошечная.
- Такая? - округлив голубые глазищи, показывает свою ладошку и уточняет дочурина. - Смешная, да?
- Нет, самая красивая на свете! - с улыбкой отвечаю и целую обе ее ладошечки.
- И ты меня тоже сразу полюбил так же как и мамочку, да?
- Нет, милая! Я тебя полюбил, когда ты ещё в животике барахталась.
- Папуль, а братика ты будешь любить больше, чем меня? - задав вопрос, дочь смотрит в мои глаза с затаенной надеждой.
- Майечка, я буду любить вас обоих одинаково сильно, - произнося фразу, вижу, как с лица Пчелочки сбегает тучка напряжения.
Дочурина расслабляет, а я поглядываю на часы и напрягаюсь. Прошло больше сорока минут, а известий все ещё никаких.
- Папуль, а расскажи мне ещё раз, как ты маму в свадебном платье увидел, - просит дочь, будто почувствовав изменение тональности моего настроения.
Иду навстречу малышке и начинаю в сотый раз рассказывать о нашей свадьбе и Славе в простом кружевном платье, которое она украсила своей утонченной грацией и поистине королевским величием.
- Ага, да, помню. Мамуля была похожа на эту королеву или принцессу страны, где мы отдыхали, - морща лобик, вставляет в мой рассказ свои пять копеек Феечка.
- На Грейс Келли. Княгиню Монако, - улыбаясь, вступает в разговор Юлия.
- Благодарю, Юлечка. Точно Монако. Мне там понравилось. Пап, поедем в эту страну летом, когда малыш подрастёт?
На вопрос дочери ответить не успеваю, слышу свою фамилию. Оборачиваюсь. Вижу сотрудницу клинику, которая выкатила кювез с малышом в голубой шапочке.
- Никита Уманский? У вас мальчик. Вес два килограмма триста граммов, рост сорок девять сантиметров, - несколько безразлично сообщает женщина.
Мы дружно приближается в кювезу. Рассматриваем розового, довольно-таки большого и гладкого малыша, которого сморщенным комочком назвать язык не поворачивается.
- Ой, он такой крохотный. А когда его на ручки можно будет взять? Пап, а он не сломается? Юль, у него ручки и ножки не оторвутся? - с нескрываемым страхом шепчет Майечка.
- Никита, он твоя точная копия! Просто точь в точь, - восторженно говорит Юля. - Майя, посмотри какой братик у тебя красивый, весь в твоего папу.
- Да? Красивый? Да, ну-у-у. Совсем некрасивый. Такой красный. Нет. На папу точно не похож, - насупив бровки, отвечает Майя.
- Сашенька! - произношу, сглатывая вместе с вязкой слюной слезный ком. - Сыночек.
- Вот, я же говорила, что у нас будет мальчик, а вы мне все не верили. Папуль, теперь у тебя есть свой личный друг. Нам с мамулей тоже повезло. У нас будет свой защитник, - щебечет Феечка.
Перед тем, как увезти малыша, медсестра сообщает, что новорожденный доношен и совершенно здоров. Некоторое время в связи с ранним сроком рождения ребенок будет находиться в отделении новорожденных перинатального периода.
- А к маме уже можно? - спрашивает Пчелочка, когда кувез с ее братом увозят.