— Я забыла, — откликнулась Жанна и за руку потащила меня в свою комнату.
— Достал, — прокомментировала она, закрыв дверь.
Я с любопытством осматривался. Впервые в жизни довелось побывать в спальне девушки. Пусть и не в том качестве, о котором все мечтают, но все же. Обстановка была такой необычной. Разбросанные повсюду журналы «Космополитен» и им подобные, бретелька лифчика, свисающая из неплотно задвинутого ящика комода, открытый шкаф с кучей нарядов, большое зеркало и целая батарея разнообразных баночек и флаконов на полочке под ним. Ну и, разумеется, аккуратно застеленная кровать. Та самая кровать, в которую Жанна ложится каждую ночь. Я не решался даже на метр приблизиться к этому святилищу.
— Блин, стул забыла, — обескуражено сказала Жанна. — Погоди!
Она убежала в кухню, успела по дороге поругаться с папой и вернулась, толкая перед собой стул. Я бросился ей помогать.
— Может, чаю? — предложила Жанна. — Или вообще пообедать? Там есть какая-то фигня.
— Нет, спасибо.
— А чаю?
— Не знаю. Можно.
— Щас! — Она снова упорхнула в кухню. Зашипел чайник, зазвенели чашки.
Я внезапно понял, что Жанна — Жанна! — смущена не меньше моего. Это несколько меня обнадежило. Значит, какие-то чувства она ко мне все же испытывает. Я лихорадочно пытался придумать какую-то фразу, которая одновременно была бы и совершенно нейтральной, но и несла бы некую информацию, способную натолкнуть разговор на лирическую тематику. Но в голову, как на зло, лез только Петя.
Жанна вернулась с посеребренным подносом, на котором стояли две чашки с чаем, сахарница и вазочка с печеньем. Все это она поставила на письменный стол. Сесть пришлось очень близко друг к другу, потому что иначе коленки упирались бы в ящики стола. Наши бедра почти соприкасались, и меня бросило в жар. Чай оказался горячим, как адское пламя, пожиравшее меня изнутри.
— Не трясись, чай разольешь! — заметила Жанна.
— Не могу, — я нервно рассмеялся.
— Слушай, ну серьезно! — Она улыбнулась, дуя на чашку. — Ты же должен быть типа учителя! А ты рядом со мной дышать боишься. Ну-ка, дай мне подзатыльник?
— Чего?
— Того! Дай мне подзатыльник и обзови бестолочью, как Екатерина Михайловна!
Я смотрел в ее смеющиеся глаза, и не мог сдержать глупой улыбки.
— Ладно, — махнула она рукой. — Что с тебя взять.
Некоторое время мы пили чай молча. Жанна совсем не брала печенья, и я тоже не решался, пока она строго не сказала:
— Ну-ка возьми печеньку!
— А ты?
— А я на диете. Давай-давай, чтобы все съел. А то я потом грызть начну, стану толстой и некрасивой.
— Да это невозможно, — заверил я ее, взяв печенье.
Жанна смотрела на меня. Я понял, что краснею под ее взглядом.
— А я знаю, о чем ты хочешь попросить, — сказала она внезапно.
— О чем?
— Чтобы я с тобой пошла на Осенний бал. Так?
Я о таком даже не думал, но теперь, когда Жанна сказала про бал, я понял, к чему стремиться. Если она согласится со мной пойти, то ближайшие две недели я буду верить и надеяться. Целых четырнадцать дней я буду жить!
— Ну да, так, — признался я.
— Ну, проси.
Я покосился на нее. Глаза сверкали, и было непонятно, хочет ли она говорить серьезно или просто развлекается.
— А ты согласишься?
— Откуда я знаю? Ты же еще не спрашивал.
— Но ведь… Ты не можешь не знать.
— А тебе нужно, чтобы все наверняка, да? Чтобы все по полочкам? Я ни секунды времени не потрачу на человека, который боится сказать несколько слов. Это же просто слова. Я не напишу их на бумаге и не расклею по всей школе.
Набрав полную грудь воздуха, я спросил:
— Ты согласишься пойти со мной на Осенний бал?
Жанна задумалась, посмотрела в окно, отхлебнула чай.
— Да, — внезапно сказала она, разом подняв меня из глубин преисподней на самые вершины рая. — Но при одном условии.
— Каком?
— Если ты будешь со мной танцевать. Весь вечер. Каждый танец, какой мне захочется.
— Конечно! — пообещал я, упуская из виду тот факт, что танцевать не умею совсем.
— Я не очень-то люблю эти школьные сборища. В ДК на дискотеке будет гораздо веселее. Поэтому твоя задача — не дать мне скучать. Если справишься — обещаю маленький сюрприз.
— Сюрприз? Какой?
— Много просишь! Если скажу — какой же это будет сюрприз?
Она засмеялась и толкнула меня плечом. Прядь ее волос скользнула по моей щеке.
— Ладно, давай заниматься, — сказала она. — Если Михайловна не отстанет, я вместо Осеннего бала буду дома геометрию учить.
— А я буду тебе помогать, — с неожиданной смелостью заявил я.
— Размечтался! — фыркнула Жанна.
Самое опасное, что может сделать человек, это впасть в эйфорию. Когда ты идешь по улице, на твоем лице расцветает глупая улыбка, а в душе поют ангелы, ты представляешь собой идеальную мишень. Такому не учат в школах и институтах. Об этом не скажут родители. Но это — истина, которую необходимо знать.
Путь от дома Жанны до моего дома занимал пять минут. Я не ждал ничего плохого, в мыслях перебирал, как четки, все услышанные от возлюбленной слова. Я пытался проникнуть в их тайный смысл, разгадать все полунамеки, когда розовую пелену разорвал громкий свист.
Остановившись как вкопанный, я повернул голову, и всю романтику смыло в унитаз. Ко мне бежали шестеро. Я успел заметить налитые кровью глаза Рыбы, синюю спортивную куртку Семена. Остальных я не знал. Казалось, прошло не больше секунды, прежде чем меня свалили с ног, бросили в грязную лужу и принялись пинать.
В этот момент я даже не чувствовал боли — все пожрал липкий, противный, бесконечно расползающийся страх. Я не воспринимал их вопли, страшные ругательства. В голове колотилась лишь одна мысль: «Этого не может быть!» Да, я до последнего не верил, что происходящее реально.
Внезапно избиение закончилось. Я поднял голову, и Рыба плюнул мне в лицо. Я почувствовал, что плачу и, наверное, уже давно.
— Гомик, нюни распустил! — мерзким визгливым голосом произнес один из нападавших.
Потом они ушли. Я остался лежать в грязи, сотрясаясь от рыданий. Вставать не хотелось. Не хотелось даже дышать. Пределом мечтаний стала смерть. Почему бы мне просто не умереть здесь? Как можно жить после?
Я закрыл глаза. Представлял, как приду завтра в класс. А там будет Рыба, там будет Семен. Они будут смеяться и показывать пальцами. Может, на перемене или после уроков все повторится, снова и снова. Зачем им это нужно? Почему они хотят лишить меня света? Тот робкий огонек, что всколыхнулся у меня в душе, погас. Его втоптали в ту же самую грязь. Не было больше света в целом мире.
— Жив? — послышался голос.
Я нехотя открыл глаза и увидел присевшего рядом пожилого мужчину.
— Вижу, жив, — сказал тот, не дождавшись ответа. — Вставай.
— Не хочу, — всхлипнул я.
— А ты через «не хочу». Жить иногда приходится через «не хочу».
Я поднялся, скрипя зубами от боли. Болело все: голова, руки, ребра, грудь, живот, ноги — не было такого места, куда бы меня не ударили. И это мерзкое ощущение на лице, залитом кровью, слезами и слюнями Рыбы.
— На вот, держи. — Мужчина протянул платок. — Вытри лицо. До дома доберешься?
— Доберусь, — сказал я. — Спасибо.
Ноги дрожали от пережитого кошмара, но идти я был вполне способен. Машинально протянул мужчине обратно окровавленный платок.
— Оставь себе или выброси, — махнул тот рукой. — И запомни: когда тебя бьют — это не стыдно. Стыдно, когда ты бьешь слабого.
Может, в его мире так оно и было. А в моем мире все наоборот. Никто не осудит поступка Рыбы. Так, пожурят немного, если узнают. А вот я для всех теперь стану ничтожеством. Кроме, может быть, Маши. И Брика.
Дома с моим приходом началась паника. Мама кинулась промывать мои ссадины и заклеивать их лейкопластырем, а папа требовал назвать имена виновников. Почему они не желали понимать, что этим делают только больнее? Своей заботой заставляют меня чувствовать себя еще более маленьким и несчастным.
Глава 13
Суббота — день особенный. Из каких-то непонятных соображений его в прошлом году сделали учебным, но примерно половина учеников продолжала привычно его игнорировать. Да и уроки такие, пропустить которые можно без особого вреда здоровью: литература и английский язык.
Соблазн пропустить субботу и залечить раны был велик, но я преодолел его. Во-первых, мама по субботам дома и продолжала бы кудахтать надо мной весь день, а во-вторых, я должен предупредить Борю о грозящей ему опасности. Ведь я отнюдь не был главной мишенью гнева Рыбы. Я — лишь побочный эффект Бориса в его глазах. Была еще и третья причина: я хотел попросить у Маши помощи.
Говорят, шрамы украшают мужчину. Но, входя субботним утром в класс и ловя внимательные взгляды одноклассников, я отнюдь не ощущал себя красавцем. Губа распухла, один глаз основательно заплыл, щека рассечена ударом ботинка. Хорошо хоть Жанна не пришла.
— Что с тобой случилось? — полюбопытствовал Брик, когда я сел на свое место рядом с ним.
— Повстречался с Рыбой. И с его друзьями.
— Они тебя избили?
— Нет, погладили! — Я почувствовал, как в глазах собираются слезы, и резким движением вытер их.
Боря, хмурясь, глядел на меня.
— Понял, — сказал он. — Сарказм. Как мы им отомстим? У тебя есть план?
— Отомстим? — Я повернулся к Брику. — Боря, я, вообще-то, хотел тебя предупредить: будь осторожнее. Рыба явно на мне не остановится.
— Я осторожен настолько, насколько это необходимо. Но ты — мой друг, и я не могу оставить это дело без внимания. Мы должны отомстить! Я что-нибудь придумаю.
Возразить я не успел — начался урок литературы. Софья Николаевна, помимо всех своих достоинств, была женщиной тактичной. Заметив мою боевую раскраску, не стала ахать и расспрашивать — ограничилась сочувственным взглядом. Урок немного увлек меня, и я перестал размышлять о своей чудовищной судьбе.