— Факты, синьор Чалмерс, — сказал он спокойно, — будут болезненны для вас, но раз уж вы спрашиваете о них, я их вам изложу.
Чалмерс сидел неподвижно, его небольшие пронзительные глаза пристально смотрели на Карлотти.
— О том, что это больно, не беспокойтесь, — промолвил он. — Давайте факты.
— Десять дней назад ваша дочь прилетела из Рима в Неаполь. Здесь она села на местный поезд и приехала в Сорренто, где встретилась с агентом по недвижимости. Она представилась как миссис Дуглас Шерард, супруга американского бизнесмена, проводящего отпуск в Риме.
Я искоса взглянул на Чалмерса. Он сидел невозмутимо, попыхивая сигарой и положив руки на стол. Я перевел взгляд на его жену. Она безучастно смотрела в окно и, казалось, не слышала, о чем говорил Карлотти.
— Она захотела снять на месяц виллу, — продолжал Карлотти на своем превосходном неторопливом английском. — Ей требовалось уединенное место, а цена ее не волновала. У агента был подходящий вариант. Он отвез синьорину на виллу, и она согласилась ее снять. Потом она высказала пожелание, чтобы кто-то приходил и вел хозяйство на вилле. Агент нашел в ближайшей деревне женщину, которая согласилась делать все необходимое. Ее имя — Мария Кандалло. Она рассказала мне, что синьорина приехала на виллу на «линкольне» с откидным верхом. Это было двадцать восьмого августа.
— Машина зарегистрирована на имя Хелен? — спросил Чалмерс.
— Да, — подтвердил Карлотти.
— Дальше, — промолвил Чалмерс.
— Синьорина сказала Марии, что ее муж приезжает на следующий день. Как считает служанка, не приходится сомневаться, что синьорина была сильно влюблена в этого человека, которого она называла Дугласом Шерардом.
Чалмерс в первый раз обнаружил какие-то чувства. Он повел своими мощными плечами, а его руки сжались в кулаки.
— Мария пришла на виллу в восемь сорок пять утром двадцать девятого, — продолжал Карлотти. — Она помыла посуду и вытерла пыль. Синьорина сказала, что собирается в Сорренто, чтобы встретить прибывающий в три тридцать поезд из Неаполя, на котором должен приехать из Рима ее муж. Около одиннадцати часов Мария ушла. В это время синьорина занималась цветами в гостиной. Это был последний раз, когда кто-то, насколько нам известно на данный момент, видел ее живой.
Джун Чалмерс повернула свою хорошенькую головку и почему-то посмотрела прямо на меня. Я смутился и отвел взгляд в сторону.
— О том, что произошло с этого времени до восьми пятнадцати вечера, можно только догадываться, — проговорил Карлотти. — Возможно, случилось что-то такое, о чем мы никогда не узнаем.
Глаза Чалмерса потемнели. Он подался вперед.
— Почему восемь пятнадцать? — спросил он.
— Это время ее гибели, — пояснил Карлотти. — Не думаю, что в этом можно сомневаться. Ее наручные часы разбились о скалы. И они остановились как раз в восемь пятнадцать.
Я внимательно слушал. Это было для меня новостью. Значит, она упала, когда я был на вилле и ее искал. Никто, включая судей и присяжных, никогда не поверит, что я не имел отношения к ее гибели, если выяснится, что я был в это время на вилле.
— Я бы хотел, чтобы у меня была возможность вам сказать, — проговорил Карлотти, — что смерть вашей дочери произошла вследствие несчастного случая, но в настоящий момент я не могу этого сделать. Полагаю, в ходе расследования разгадка будет найдена.
— Вы хотите сказать, что это не был несчастный случай? — спросил Чалмерс голосом, от звука которого, казалось, мог лопнуть кочан капусты.
Джун Чалмерс перестала смотреть на меня и наклонила голову, впервые проявив интерес к происходящему.
— Это решать судье, — ответил Карлотти. Он был невозмутим. — Некоторые детали не поддаются объяснению. Представляется, что могут быть две альтернативные версии гибели вашей дочери: первая — она при съемке могла по неосторожности оступиться и упасть со скалы, вторая — это то, что она покончила с собой.
Чалмерс ссутулил плечи, и его лицо побагровело.
— У вас есть основания, чтобы это говорить?
Он произнес это так, что лучше всего для Карлотти было бы, если бы он действительно мог привести такие основания.
Карлотти воспринял это не дрогнув.
— У вашей дочери была восьминедельная беременность.
Повисла тяжелая тишина. Я не решался взглянуть на Чалмерса и смотрел вниз на свои потные руки, зажатые между коленей.
Джун прервала паузу, сказав:
— О, Шервин. Я не могу в это поверить…
Я быстро взглянул на Чалмерса. Выражение его лица было убийственным: так выглядят лица плохих актеров в кино, когда они играют роли загнанных в угол гангстеров.
— Попридержи язык! — прорычал он Джун голосом, вибрирующим от ярости. Затем, когда она отвернулась к окну, спросил у Карлотти: — Это то, что сказал врач?
— У меня есть копия акта о вскрытии, — ответил Карлотти. — Вы можете с ним ознакомиться, если желаете.
— Беременна? Хелен?
Он отодвинул назад кресло и поднялся на ноги. Он все еще выглядел грубым и сильным, но почему-то я перестал чувствовать себя пигмеем, что-то в ауре, создаваемой им, улетучилось.
Он начал медленно ходить по комнате, пока Карлотти, Гранди и я смотрели себе под ноги, а Джун глядела в окно.
— Она бы никогда не пошла на самоубийство, — вдруг произнес он. — Для этого у нее был слишком сильный характер.
Никто на это ничего не сказал.
Чалмерс продолжал ходить по комнате, держа руки в карманах. Прошло несколько томительных минут, потом он вдруг остановился и задал старый как мир вопрос:
— Кто он?
— Мы не знаем, — сказал Карлотти. — Ваша дочь могла с какой-то целью ввести в заблуждение агента по недвижимости и служанку, сказав им, что это был американец. В Италии нет американцев с таким именем.
Чалмерс перестал ходить и снова сел.
— Может, он пользовался не своим именем? — спросил он.
— Возможно, — согласился Карлотти. — Мы навели справки в Сорренто. Один американец приезжал накануне на поезде в три тридцать из Неаполя.
Мне стало трудно дышать.
— Он оставлял чемодан на станции, — продолжал Карлотти. — К сожалению, его описания сильно разнятся. Никто особенно не обращал на него внимания. Проезжающий мотоциклист видел его идущим по дороге Сорренто — Амальфи. Все сходятся лишь на том, что он был одет в светло-серый костюм. Станционный служащий сказал, что он был высок. Мотоциклист полагает, что он был среднего роста. Мальчик из соседней деревни вспоминает, что он был невысокий и полноватый. Точного его описания нет. Около десяти часов вечера он забрал свой чемодан и взял такси до Неаполя. Он очень спешил. Он пообещал водителю пять тысяч лир чаевых, если тот успеет доставить его до поезда, отходящего в одиннадцать пятнадцать в Рим.
Чалмерс подался вперед, и его лицо напряглось. В этот момент он напоминал мне хищного зверя перед прыжком.
— Дорога на Амальфи — это и дорога к вилле?
— Да. Там есть ответвление.
— Моя дочь погибла в восемь пятнадцать?
— Да.
— А этот человек поспешно взял такси в десять часов?
— Да.
— Сколько времени нужно, чтобы добраться от виллы до Сорренто?
— На машине — полчаса, а пешком — больше чем полтора.
Чалмерс на мгновение задумался. Мне казалось, что после этих вопросов он выйдет из себя, но этого не произошло. Он пожал плечами и сказал:
— Она не могла покончить с собой. Я это знаю. Так что можете оставить эту версию при себе, лейтенант. Ясно, что она упала со скалы, когда пользовалась кинокамерой.
Карлотти промолчал. Гранди поерзал и стал внимательно рассматривать свои ногти.
— Я хочу услышать выводы, — произнес Чалмерс жестким голосом.
— Моей обязанностью является, — сказал Карлотти, — доложить факты судье. Он сделает заключение.
Чалмерс пристально посмотрел на него.
— Да. Кто судья?
— Синьор Джузеппе Малетти.
Чалмерс кивнул.
— Где тело моей дочери?
— В морге Сорренто.
— Я хочу ее увидеть.
— Конечно. Для этого нет никаких препятствий. Я вас туда отвезу.
— Нет. Я поеду сам и возьму с собой Доусона.
— Как вам будет угодно, синьор.
— Только предупредите того, кто за это отвечает, чтобы я мог ее увидеть. — Чалмерс достал новую сигару и начал снимать обертку. В первый раз после того, как я вошел в комнату, он посмотрел на меня. — Итальянские газетчики уже знают об этом деле?
— Пока нет, — ответил я.
Он кивнул и повернулся к Карлотти:
— Благодарю за факты, лейтенант. Если я захочу еще что-то узнать о ходе следствия, я с вами свяжусь.
Карлотти и Гранди поднялись.
— К вашим услугам, — сказал Карлотти.
— Проклятые итальяшки, — свирепо промолвил Чалмерс, когда они вышли.
Я решил, что настал момент, чтобы достать шкатулку с драгоценностями, которую Карлотти дал мне на хранение. Я положил шкатулку на стол перед Чалмерсом.
— Это принадлежит вашей дочери, — сказал я. — Они нашли это на вилле.
Он нахмурился, подался вперед, открыл шкатулку и вперил глаза в ее содержимое. Потом он перевернул шкатулку вверх дном и высыпал драгоценности на стол.
Джун поднялась на ноги, подошла и заглянула ему через плечо.
— Ты ведь не давал ей этого, а, Шервин? — спросила она.
— Конечно нет! — воскликнул он, перебирая бриллиантовое ожерелье пальцами. — Я бы никогда не дал ей таких вещичек.
Она перегнулась через его плечо и попыталась взять бриллиантовое ожерелье, но он отбросил ее руку.
— Оставь их! — Рык его голоса заставил меня вздрогнуть. — Иди и сядь!
Слегка поведя плечами, она вернулась к окну и села.
Чалмерс сложил бриллианты обратно в коробку и закрыл крышку. Он обращался со шкатулкой так, как будто она была сделана из яичной скорлупы.
Некоторое время он просидел недвижно, смотря на шкатулку. Я наблюдал за ним, размышляя, что он предпримет в следующий момент. Его всеподавляющая аура снова к нему вернулась.
— Дозвонись до этого Джузеппе, или как его там, — сказал Чалмерс, не глядя на меня. — До этого судьи.