Не должна…
Я знаю, что не должна позволять ему этого. Отстраниться, оттолкнуть его… Вот что мне нужно сделать.
Знаю.
А вместо этого судорожно вздыхаю, когда он дает мне секундную передышку.
И он пользуется этим.
Становится напористей, уверенней. Его пальцам уже мало касаться лишь моей шеи. Они опускаются ниже. Оглаживают ключицы, медленно, легкими касаниями и неожиданно накрывают грудь.
– Райан… – мой испуганный выдох.
– Не бойся, – повторяет он.
И я почему-то верю. Знаю, что не должна, но верю и привыкаю к этому прикосновению, которое запускает жар по всему моему телу. Плавит его, делает податливым воском, заставляет меня выгнуть спину, будто предлагая ему продолжать.
Поцелуи… в какой момент они переходят с моих губ на шею, понятия не имею. И почему я склоняю голову набок, чтобы его губам было проще.
И как получилось, что я уже сижу не на диване, а у него на коленях.
Верхом. Лицом к лицу…
Платье задрано до талии, он возбужден – слишком возбужден.
Он не дает мне времени одуматься. Не дает возможности хоть немного остыть. Целует мою шею, которая, оказывается, слишком чувствительна. Жадно мнет мою грудь. Подталкивает меня за бедра чуть вперед. Назад. Чтобы уловила ритм, поняла, что мне это нравится и скользила уже сама, без подсказки.
– Медленней, – слышу шепот. – Медленней, иначе ты быстро кончишь. А мне очень нравится, как ты стонешь.
Я? Стону? Он меня с кем-то путает.
Но в следующую секунду, я действительно слышу стон, и меня окатывает удушливой волной. Немного стыда, масса волнения и жажда, которая заставляет забыть обо всем и продолжать раскачиваться и тереться о набухший член.
Между нами тонкая преграда, слишком тонкая – мои трусики, его брюки, поэтому ощущения такие, как будто мы прикасаемся кожа к коже.
Порочно.
Неправильно.
Но прекратить невозможно.
Я закрываю глаза, потому что их становится слишком трудно держать открытыми. Ресницы кажутся очень тяжелыми. Меня неуловимо затягивает в сладкий туман, и я уже не противлюсь. Хочу дальше, хочу еще дальше…
– Влажная… – доносится до меня чей-то голос.
Я лишь краем сознания улавливаю, что мои ощущения немного меняются. Трусь сильнее, мне не хватает чуть-чуть, совсем капельку…
И вдруг понимаю, что мне помогают.
Его ладонь.
Теперь она у меня между ног.
Дрожу испуганно, когда его пальцы лишают меня даже тонкой преграды и отодвигают мои трусики в сторону. Застываю растерянно, когда его пальцы находят мой клитор и слегка надавливают на него. И не могу сдержать новый стон, когда он принимается поглаживать его.
Играет.
Играет со мной – прикосновения то ласковые и неторопливые, то быстрые и резкие. Этот контраст не позволяет мне скользнуть за грань удовольствия. Заставляет оставаться на ней. Раниться о слишком острые ощущения. И мечтать разбиться, разлететься осколками.
– Узкая…
Я напрягаюсь, выныриваю из дурмана, когда его палец опускается чуть ниже и слегка проникает в меня. И снова в него с удовольствием возвращаюсь, когда слышу новое обещание:
– Не сейчас… не здесь.
Он прав. Как же он прав и как тонко меня чувствует, понимает.
Мне уже даже чуть больно от той лавы жара и наслаждения, которую я ощущаю. Я еле держусь.
Сил нет, и я утыкаюсь лбом в его плечо.
Не могу…
Двигаться не могу. Дышать не могу. Ждать не могу. Стонать не могу. Он измучил меня этой нежностью.
И говорить не могу, поэтому пытаюсь ему показать и из последних сил насаживаюсь на его пальцы, трусь о них. Прижимаюсь к нему еще крепче.
– Значит, ты любишь пожестче…
По-моему, ему это нравится. Но я не уверена. А потом он просто лишает меня возможности это обдумать, потому что его пальцы становятся жадными.
Они трут мою нежную кожу, зажимают клитор, натирают его, заставляя меня изумленно распахивать рот.
Дрожь… Нет, это скорее судороги. Сладкие судороги. Я выгибаюсь в его руках, о чем-то прошу его, умоляю и разбиваюсь… В какой-то момент все-таки разбиваюсь…
На мелкие части, как я и хотела… На тысячу крышесносных осколков…
В себя я приходила медленно.
И нехотя.
Потому что с каждой секундой, что я остывала, меня накрывало осознанием того, что я сделала.
Я позволила ему себя поиметь. Рукой. Всего лишь рукой, но…
Это ведь Фаррелл…
Я его ненавидела. Мечтала убить. Мечтала сбежать. Мечтала освободиться.
Но ужас был в том, что если бы он решил меня трахнуть не только рукой, я бы…
А в следующую секунду я поняла, что нет, ужас – это то, что происходит сейчас. Потому что я так и сидела на нем… И с его пальцами у себя между ног.
Он осторожно погладил мой клитор и убрал руку из моих трусиков.
Я переползла на диван, одернула платье, изо всех сил стараясь не смотреть в глаза Фарреллу. К счастью, это было не сложно. Темнота в салоне самолета стала моим сообщником.
– Эй, что-то не так?
Он обхватил меня за плечи и повернул к себе.
Не так, все не так. Все произошедшее только что – не так. Этого не должно было случиться, я не собиралась!
К счастью, отвечать мне не пришлось. В динамиках раздался голос капитана, который объявил, что мы приступаем к снижению, а значит, нужно вернуться на свои места и пристегнуть ремни. Я вскочила, торопливо направилась к креслу, рухнула в него и, щелкнув замком, уставилась в иллюминатор.
Фаррелл сел на свое место. Он не стал повторять свой вопрос. Возможно, сам понял, каким будет ответ. Он вообще догадливый и сообразительный.
Огни города приближались. Я смотрела на них и в голове метались мысли. То, что произошло, стало сюрпризом только для меня. Он же планирует продолжать и дальше: «Не сейчас, не здесь…»
О боже, я ведь сама хотела, чтобы он зашел дальше, чтобы пошел до конца. Какого черта? Мне что, пересадили чужие мозги?
Я не хочу думать о Фаррелле так, не хочу чувствовать того, что чувствую.
Тогда почему это происходит?
Из аэропорта мы ехали молча. Я свернулась на сидении и сделала вид, что сплю. Не знаю, обманул ли мой вид Фаррелла или он просто решил оставить меня в покое, но вопросов больше не было. Только проводив меня до комнаты и остановившись у двери, он сказал:
– Ты можешь ночевать у меня, если хочешь.
И я с ужасом поняла, что да, черт возьми, да, я хочу!
Хочу таких вещей, о которых пару дней назад и думать бы не могла.
Например, расстегнуть его рубашку и увидеть, что под ней, касаться кожи кончиками пальцев, губами.
Хочу узнать, какой он. Хочу…
Блин, да я не должна этого хотеть!
– Я очень устала и хочу спать, – пробормотала я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
И быстро скользнула за дверь своей комнаты.
Глава 15Райан Фаррелл
Поездка во Францию…
Пожалуй, это лучшее, что произошло в моей жизни за последнее время.
Париж…
Маленькие кафе, запах кофе и круассанов, звуки аккордеона…
И девочка с зелеными глазами.
Она смотрит на все с каким-то детским восторгом. И давно знакомый город воспринимается совсем иначе.
Ярче, острее, полнее.
Словно я, как и она, вижу его в первый раз.
А потом гул самолета, полумрак салона, большой диван и девочка у меня на коленях.
Странно покорная, немного испуганная.
Я ее пробую осторожно, руками, губами, языком. Нежная, непостижимо гладкая кожа, одно удовольствие ее гладить, пощипывать, просто касаться.
Она быстро заводится. Гораздо быстрей, чем на яхте. И отвечает неумело, но жарко и искренно.
И я ужесточаю ласки, дурея от ее реакции.
Влажная, горячая, открытая.
Она трется о мой член все быстрее, быстрее. И дышит тяжело, хрипло и сладко. Так сладко, что я едва держусь, чтобы не кончить, как неопытный юнец, впервые залезший под юбку к однокласснице.
Но ей мало.
Выгибается, мотает головой, почти танцует на моих пальцах. Танцует, каждым движением умоляя: «Еще сильнее, жестче, грубее». От глухих, безумно чувственных стонов буквально рвет башню…
Единственное, о чем я мог тогда думать, это, как же давно, черт возьми, я не испытывал ничего похожего.
Женщины для меня перестали быть ценным призом. Слишком легко и просто все стало в моем мире, в мире больших денег и власти.
Легко, просто, доступно и смертельно скучно. Потому что предсказуемо.
Но то, что происходило на диване в салоне самолета, пьянило не хуже вина, шибало в голову, напрочь отключая рассудок.
Линда… Мое наваждение, моя девочка.
Мне нравилось в ней все.
Ее дерзость, ее упрямство. Ее непосредственность и искренность.
Нравилось, как она произносит мое имя.
Нравилось, как затуманиваются от возбуждения, темнеют зеленые глаза.
Нравилось даже то, как она зажалась и молниеносно сбежала, когда сладко кончила от моих пальцев и осознала, что именно произошло.
Это казалось безумно милым и трогательным.
Похоже, у меня совершенно поплыли мозги. И если в какой-то день она проберется ко мне в спальню и приставит нож к горлу, я, наверное, тоже посчитаю это безумно милым и трогательным.
Но я больше не собирался бороться с этим наваждением.
Бороться с самим собой.
Всю обратную дорогу она делала вид, что спит, а я делал вид, что ей верю.
«Ты можешь ночевать у меня», – сказал я возле дверей ее комнаты.
Она вздрогнула, вскинула на меня свои глазищи. Зрачки на миг расширились, полыхнув гремучей смесью возбуждения, мечтательности и стыда.
Хочет.
Хочет, несмотря на всю чушь, что вбила себе в голову.
Но быстро отвела взгляд, забормотала что-то про сон.
Трусиха…
Сгрести бы ее в охапку, прижать к себе. Сломать сопротивление и целовать.
Целовать.
Целовать.
Жадно, исступленно, грубо.
Сминая своими губами ее сочные пухлые губы.
Трахать ее рот языком, ловить первые всплески возбуждения. Отступать, заставляя тянуться за собой, снова наступать.