– На английский? – удивляется Аманда. – Но это же у нас второй урок.
– Да, но мне нужно было увидеться с мистером Вайсонгом и кое-что спросить у него.
– Та дверь всегда закрыта на замок, – встревает в разговор Роумер. – Да к ней так просто не подобраться, она у них вечно забаррикадирована. Туда попасть сложнее, чем забраться к тебе в трусы, если верить слухам. – Он начинает хохотать, да так, что теперь его не остановить.
– Наверное, он подобрал ключ к замку. – Возможно, это была я сама. Как хорошо уметь притворяться невинной овечкой. Тогда тебе многое может сойти с рук. И тебя никто не будет ни в чем подозревать.
Роумер эффектно открывает бутылку пива и с шумом выпивает ее.
– Вот идиот! Надо было сказать ему, чтобы прыгал вниз. Он в прошлом году чуть не снес мне голову. – Это он вспоминает эпизод со школьной доской.
– Как думаешь, ты ему нравишься? – Аманда строит мне рожицу.
– Нет, конечно.
– Надеюсь, что нет. На твоем месте я была бы с ним поосторожнее.
Еще десять месяцев назад я бы уже сидела рядом с ними, пила пиво и органично вписывалась в их компанию, одновременно сочиняя про себя остроумные комментарии по поводу всего происходящего. Например: «Она так продуманно выдает свои фразы, просто как настоящий адвокат, строящий защиту и намеревающийся завладеть вниманием присяжных и повести их за собой. «Возражаю, мисс Монк». – «Прошу прощения. Пожалуйста, не придавайте значения моим словам». Но уже поздно. Дело сделано. Присяжные слышали эти слова и ухватились за них. Получается, если она ему нравится, она тоже не должна быть к нему равнодушной…»
Но сейчас я продолжаю стоять на месте. Мне скучно. Я здесь не в своей тарелке. Мне вообще кажется странным, что мы когда-то были с Амандой подругами. Воздух тут спертый, а музыка слишком громкая. Повсюду чувствуется запах пива. Еще немного – и меня начнет тошнить. И тут я замечаю Летицию Лопес, корреспондента нашей школьной газеты. Она решительно приближается ко мне.
– Мне действительно пора, Аманда. Завтра поговорим.
И прежде чем кто-то успевает отреагировать, я поднимаюсь по лестнице, выбираюсь из подвала и покидаю этот дом.
Последний раз на вечеринке я была в прошлом году, двенадцатого апреля. В ту же ночь погибла Элеонора. Музыка, огни, крики – все это словно вернуло меня в ту ночь. Я вовремя ушла сегодня, потому что едва успеваю отвести волосы от лица, сгибаюсь пополам, и меня тут же выворачивает наизнанку. Завтра кто-то подумает, что тут проходил очередной перебравший школьник.
Я нахожу в кармане телефон и отсылаю Аманде сообщение: «Прости меня. Мне действительно стало плохо. В.». Завернув за дом, я тут же налетаю на Райана Кросса. Волосы у него мокрые и взъерошенные, он одет в спортивную майку и шорты. У него стройное тело настоящего пловца: широкие плечи, узкая талия, плоский живот, загорелые ноги с крохотными золотистыми волосками на икрах. Глаза у Райана темные, большие и красивые, только сейчас они почему-то все в красных прожилках. Ну и, как положено у всех крутых парней, улыбается он всегда криво. Если же он улыбается нормально, у него появляются ямочки на щеках. Он идеален во всем, и я запомнила его именно таким.
Я же далека от совершенства. У меня имеются свои секреты. Я неряшлива. И это касается не только моей комнаты, я неряшлива сама по себе. А нерях никто не любит. Всем нравится только улыбающаяся Вайолет. Интересно, как бы отреагировал Райан, если бы узнал, что это Финч уговорил меня не прыгать вниз, а вовсе не наоборот. И что бы на это сказали все остальные.
Райан подхватывает меня и поворачивает к себе лицом вместе с подушкой и сумочкой. Он пытается поцеловать меня, но я уклоняюсь.
Впервые он поцеловал меня, когда кругом лежал снег. Снег в апреле! Добро пожаловать на Средний Запад. Элеонора была одета в белое, а я в черное, мы представляли собой контраст, этакие сестрички – одна – олицетворение добра, другая – зла. Иногда нас это забавляло. Элай, старший брат Райана, организовывал вечеринку. Пока Элеонора ушла к Элаю наверх, я осталась внизу потанцевать. Там были еще Аманда, Сьюз, Шелби и Эшли, а Райан стоял у окна. Это он тогда сказал: «Снег пошел!»
Я прошла через всю комнату, пританцовывая, минуя толпу, и тогда он, взглянув на меня, коротко произнес:
– Идем.
Вот и все.
Он взял меня за руку, и мы выбежали на улицу. Хлопья с неба валили тяжелые, как капли дождя. Они были белые, большие, сверкающие. Мы старались поймать их на кончик языка, а потом почему-то язык Райана оказался у меня во рту. Тогда я закрыла глаза, а снежинки продолжали падать на мои щеки.
Из дома все так же доносились крики и какой-то посторонний шум, будто что-то взрывалось или разбивалось. В общем, как это всегда случается на вечеринке. Руки Райана незаметно очутились у меня под майкой. Я помню их тепло, и даже во время поцелуя я думала: «А ведь я целую Райана Кросса». Ничего подобного до переезда в Индиану не происходило. Я сама просунула руки ему под рубашку. Кожа у него была горячая и очень гладкая. Именно такая, как я и ожидала.
Снег не переставал идти, в доме опять что-то прогрохотало. Наконец, Райан отстранился от меня, я посмотрела на него, потом на свою размазанную помаду на его лице. Тогда я могла думать только об одном: «Это моя помада на губах Райана Кросса. Боже мой!»
Жаль, что я не смогла сфотографировать себя в тот момент, иначе я запомнила бы себя прежней. То мгновение было последним чудесным событием перед тем, как все пошло не так, и моя жизнь изменилась навсегда.
Сейчас Райан держит меня так высоко, что ноги не касаются земли.
– Ты движешься в неправильном направлении.
Он несет меня к дому.
– Я уже заходила туда. Мне нужно идти домой. Я неважно себя чувствую. Поставь меня на землю.
Я слегка ударяю его, и он осторожно ставит меня на землю, потому что Райан очень милый молодой человек и всегда делает то, что ему говорят.
– Что случилось?
– Мне плохо. Меня только что вырвало. – Теперь я похлопываю его по руке так, будто он собака. Потом отворачиваюсь от него и торопливо пересекаю лужайку, оттуда иду вдоль по улице и заворачиваю за дом. Я слышу, как он зовет меня, но не оборачиваюсь.
– Что-то ты рано вернулась. – Мама лежит на диване, с головой погрузившись в книгу. Папа уселся у нее в ногах с закрытыми глазами и наушниками. Он углубился в музыку.
– Могла бы и еще раньше. – Я останавливаюсь у ступенек, ведущих наверх. – Вы сами понимаете, что это была глупая затея. Но я все равно туда пошла, чтобы вы поняли – я изо всех сил стараюсь поступать так, как вы хотите. Но это были не девичьи посиделки с ночевкой, а сама настоящая буйная вечеринка. И там они творят все, что заблагорассудится, вплоть до оргий. – Все это я выговариваю родителям, будто они во всем виноваты.
Мама толкает папу, тот быстро сдергивает с головы наушники. Они садятся рядом друг с другом на диван.
– Может, хочешь о чем-нибудь поговорить? – интересуется мама. – Я понимаю, это было неприятно. Почему бы тебе не посидеть немного с нами?
Как и Райан, мои родители представляют собой само совершенство. Они храбрые, сильные и заботливые. И хотя я знаю, что они, как и все остальные, кричат, сердятся друг на друга и, может быть, швыряются разными предметами, когда в доме никого нет, но я этого не вижу. Мама с папой побуждают меня выходить из дома и вновь сесть за руль, вернуться на дорогу, так сказать. Они внимательно выслушивают меня, задают адекватные вопросы и беспокоятся. Мои родители, наверное, даже чересчур внимательны и заботливы. Им всегда надо знать, куда я направляюсь, чем занимаюсь, с кем встречаюсь и когда вернусь домой. «Когда доберешься, отправь сообщение. Когда будешь на пути к дому, тоже отправь сообщение», – постоянно напоминают они.
Я в принципе готова посидеть с ними, чтобы хоть немного утешить после того, что им пришлось пережить, и после того, что я чуть было не устроила вчера. Но я не могу.
– Я просто устала. Наверное, мне лучше лечь.
Половина одиннадцатого вечера. Я в своей спальне, в пижаме с малиновыми обезьянками и тапочках. Именно такая одежда у меня ассоциируется с уютным и надежным домом. На дверце шкафа висит календарь, и я зачеркиваю сегодняшний день черным маркером. Потом забираюсь на кровать, поудобнее устраиваясь среди подушек. На одеяле разбросано несколько книг. Так как я перестала писать, я теперь много читаю. Читаю слова других людей – не свои – мои давно закончились. Недавно я увлеклась произведениями сестер Бронте.
Я люблю тот мир, который представляет собой моя комната. Мне здесь комфортнее, чем снаружи, потому что только здесь я могу становиться тем, кем хочу. Я блистательная писательница. Я могу написать пятьдесят страниц за день, и слова у меня никогда не закончатся. Я студентка Нью-Йоркского университета и в будущем стану профессиональным прозаиком. Я создатель популярного интернет-журнала – не того самого, который мы вели вместе с Элеонорой, а совершенно нового. Я бесстрашна. Я свободна. И я в безопасности.
Я не могу решить, кто из сестер Бронте мне нравится больше. Не Шарлотта, наверное, потому что она похожа на мою учительницу в пятом классе. Эмили слишком стремительна и беспощадна, а Энн больше всего игнорируют. Я поддерживаю именно ее. Я читаю немного, а потом долгое время лежу на одеяле и смотрю в потолок. С самого апреля меня не покидает это странное чувство, как будто я жду чего-то. При этом я сама не имею ни малейшего понятия – чего именно я все-таки жду.
Через какое-то время я встаю. Чуть больше двух часов назад Теодор Финч у себя на стене в «Фейсбуке» разместил видеоролик, в котором он играет на гитаре и поет, как я догадываюсь, в своей комнате. Голос у него неплохой, но хрипловат, как будто он выкурил несколько сигарет подряд. Он согнулся почти пополам, черные волосы закрывают его глаза. Видимость не очень четкая, как будто он снимал себя на телефон. Это песня о парне, который прыгает с крыши школы.