уеты и надрывного бега по кругу в повседневных хлопотах.
На природе Прокофьева оживала, словно возвращаясь в ту незабываемую пору жизни, когда все было хорошо только потому, что жизнь только начиналась. И можно было бродить по лугам и полям возле дедовой фермы, совершенно не заботясь о том, что завтра нужно будет что-то делать и куда-то торопиться.
«Жизнь поддерживает жизнь, — промелькнуло у Насти в голове, когда она, нагнувшись, стала собирать опавшие желтые листья. — И никому не хочется умирать».
А в это самое прекрасное сентябрьское утро новенький автомобиль марки «тойота» мчался на всех парах по направлению к лесу, за которым стояла одинокая дача Васильева. Пока Настя собирала хворост в лесу, чтобы устроить «торжественное пламенное погребение» своей пижаме, ехавшие в этой машине люди перебросились парой фраз насчет вероятной стычки с Дымом.
— Если спит еще, повяжем живьем, проблем не будет. Если откроет огонь — уложим, — сказал, как видно, старший из них. На щеке у него был виден глубокий продолговатый шрам, оставшийся после стычки с омоновцами, состоявшейся год назад.
Это были боевики Полкана. Им было приказано разыскать Дыма и разобраться с ним. Ни Настя, ни сам Савелий Рыжов по кличке Дым, даже не предполагали, что об их местонахождении станет известно менее через сутки. Такая оперативность была продиктована тем, что в исчезновении Дыма были заинтересованы двое весьма важных людей. И было еще одно обстоятельство, которое оказалось не учтенным Савелием Рыжовым. Если бы не оно, идиллия могла продлиться еще несколько дней, как Дым и планировал, и, возможно, новоявленной «сладкой парочке» удалось бы отсидеться и выйти из воды сухими. Но, беда состояла в том, что Рыжов, несмотря на все свои таланты и достоинства, все-таки плохо разбирался в людях.
Услышав гул автомобильного мотора, Настя осторожно, прячась за деревьями, скользнула к краю леса и увидела, как «тойота» подъехала к домику и остановилась неподалеку от него. Из нее вышли четверо плечистых и высоких парней в кожаных куртках с автоматами наготове. Они осторожно, стараясь не наделать лишнего шума, направились к дому, окружая его со всех сторон.
«Словно немцы на войне в карательной экспедиции против мирного населения», — подумала Прокофьева, не веря своим глазам. Предупредить Рыжова не представлялось никакой реальной возможности. Бандиты с их автоматами враз расстреляли бы ее даже издалека, если бы заметили в этих самых лесных зарослях. А выстрелив в воздух или в бандитов, чтобы разбудить Савелия, она тут же испытала бы на себе их огневую мощь. К такому геройству Настя была не готова.
Пока Настя мучилась угрызениями совести, не решаясь что-либо предпринять, Рыжов уже поднялся с постели. Натянув брюки, он выглянул в окошко, чтобы посмотреть, где и чем занята Настя. То, что ему довелось увидеть, вынудило его схватить свой пистолет, валявшийся на полу под сброшенной наспех одеждой.
Давеча они с журналисткой разделили оружие. Пистолет Вовы Носка как заслуженный после принятого на Настиной квартире боя трофей перешел к ней. А ствол, принадлежащий Рыжову, естественно, у него и остался. Из этого самого ствола Савелий с первого же выстрела уложил наповал одного из людей Полкана. Разразилась ответная стрельба. Бандиты, особо не целясь, решетили домик очередями из своих автоматов. Двое из них подбежали к двери, которую им даже не пришлось выбивать: она осталась не запертой после Настиного ухода. В то время как третий бандит перестреливался с Савелием, укрываясь за Васильевским «жигулем», в дверь влетела лимонка. Раздался взрыв.
Широко раскрытыми глазами Прокофьева следила за происходящим. Она была готова заорать от ужаса, но ее все-таки сдерживала близость опасности. Раненого Рыжова выволокли на улицу и после короткого допроса добили выстрелом в упор в голову. В уже мертвого Савелия была выпущена еще одна автоматная очередь. Что называется, братва патронов не жалела. Тело его тщательно обыскали, завернули в заранее заготовленный черный полиэтиленовый мешок, плотно перевязали веревкой, вывезли к лесу и выбросили в кусты, как раз те самые, в которых сидела Прокофьева.
Прячась в углублении, напоминавшем нору, Настя чувствовала себя, как мышь, попавшая в западню. Одной частью своего сознания она понимала, что происходит нечто ужасное, а другой никак не могла допустить, что все это происходит рядом с ней и наяву. Такого ужаса она не испытывала даже у себя на квартире в стычке с нагрянувшим туда для расправы с ней Вовой Носком. И как ни странно, тогда она ужаса вообще не испытывала, когда осознала, что должна сражаться, чего бы ей это не стоило. Тогда в ней жила какая-то неистовая сила, двигавшая ею. Сейчас же, увидев своими глазами чудовищно жестокую расправу, она не могла справиться с проснувшимся в ней страхом перед актом убийства человека, который разговаривал и смеялся с ней еще вчера.
Насте захотелось закрыть глаза, чтобы, как в детстве, проснуться после чудовищного кошмара и обнаружить, что все это ей только снилось. Но это не снилось, — она это понимала. Кровь в висках бешено пульсировала, а сердце чуть ли не выпрыгивало из груди. С того момента, когда бандиты уехали, оставив свою жертву на съедение лесным зверям, прошло минимум полчаса, прежде чем Прокофьева отважилась выползти из укрытия. Она осторожно приблизилась к тому месту, где бандиты оставили мешок, чтобы бросить последний взгляд на то, что осталось от ее недавнего знакомого, который, возможно, продолжи она свой путь с ним дальше, мог бы стать чем-то большим, чем просто знакомым, и разрыдалась. Ей хотелось заскулить, как собака, но она сдерживала себя, всеми силами стараясь не уступить нахлынувшему отчаянию. Слезы душили, не давая возможности сосредоточиться. Перед глазами все плыло. Она не знала, что ей дальше делать, куда идти, к кому обращаться.
В траве возле Саввы Рыжова валялся его пистолет. Настя машинально подняла его и положила в сумку. Теперь у нее снова были два пистолета, пистолет Носка и пистолет Дыма, двух мертвецов, неожиданно свалившихся на ее голову.
«Господи, Боже мой», — подумала Настя. Не сумка, а склад оружия и барахолка: там еще лежала так и не сожженная Прокофьевой пижама, которую она не отважилась теперь оставлять здесь, на месте преступления, чтобы не навлечь на себя лишние подозрения.
«Если они так легко настигли Дыма, то им не составит большого труда, продолжив охоту, разделаться и со мной таким же образом, — подумала Настя. — Не люди, а звери. А главное, за что? Этот парень, так весело игравший в бандитскую жизнь, если ему верить, никого нарочно за всю свою жизнь не убил. Бедный Савва. Так жутко лишиться жизни. И кто же все-таки мог навести их на это укромное место?» — последний вопрос ей не давал покоя. Бандиты знали чуть ли не каждый их шаг.
Теперь уже она не сомневалась, что у них есть информаторы повсюду. И также осознавала, что и к ментам ей соваться опасно, чтобы не подставиться под пули.
«Им не жалко своих», — думала Настя, вспоминая, как один из бандитов упал сраженный пулей Рыжова наповал.
«Они могут совершить налет на мою квартиру, даже если менты приставят к ней охрану. Или, того хуже, удавят или зарежут, если милиция все же посадит меня за решетку до полного выяснения обстоятельств. Нет, нет и еще раз нет. К ментам, пока не узнаю всю подноготную этого дела, ни шагу», — решила она.
По опыту подготовки материалов по криминальной тематике для прессы она знала, что эти самые «менты» ведут себя иногда, как амебы, которым на все наплевать. И иногда ей, сторонней журналистке, удавалось раскопать больше по тому или иному делу, чем тем, кто непосредственно им занимался, будучи уполномочен законом. Ее даже иногда удивляло, кто таких вообще пускает на юридический факультет или в школу милиции, где они проходили обучение, если они элементарно не умели мыслить, да и скорее всего не хотели. Были, конечно, и исключения. Но таких «крутых перцев» в милиции и прокуратуре, каких описывали в детективах и показывали в телесериалах про ментов, где они представлялись умными и находчивыми, прямо такими шерлокхолмсами с кобурой подмышкой, она, честно говоря, не встречала.
«В прокураторе вообще сплошь и рядом сидят сынки высокопоставленных чиновников, которые ничего не делают, лишь штаны просиживают», — думала Прокофьева. Был у нее до того, как она связалась с газетой «Камни Петербурга», опыт работы в одной рабочей многотиражке. Нужно было отстоять права женщины, работавшей на вредном химическом производстве, где не соблюдалась гигиена и нарушались правила безопасности труда. Женщины от этого жутко болели, но руководство предприятия предпочло уволить ту работницу, что выступила в защиту своих прав. И Настя собрала тогда три папки документов с доказательствами, что та женщина действительно была права, благодаря чему ее восстановили на рабочем месте.
«Упорство и труд все перетрут», — твердила Настя, копаясь в материалах, трудно поддающихся восприятию без специального образования. Но для нее тогда было делом принципа отстоять свою героиню, отважившуюся заявить протест этому безобразию, когда женщины чахли и умирали прямо на производстве, а начальство и в ус не дуло. Попутно, самостоятельно расследуя дело этой работницы завода, она сама увидела, насколько неэффективно работает прокуратура, как она зачастую вообще лишь делает вид, что работает. Совсем не так как в кино. Но Прокофьевой, конечно, хотелось верить, что есть где-то в правоохранительных органах и нормальные люди, как и в любом деле, но в целом система не действовала, а хромала. Доказывать ей уже теперь собственную невиновность тоже придется самой. Это она понимала. Да еще и уходить от преследования бандитов.
— Да, влипла ты, ох как влипла, Прокофьева, — сказала она сама себе, размашисто шагая по направлению к шоссейной трассе. Декольтированная блузка помогла ей быстро остановить попутную машину, которая ехала в город.
«На роже, конечно, проступают следы побоища, несмотря на пудру. Ну да ладно, за темными очками не сильно заметно. Хорошо, что хоть очки оказались в моей сумке», — подумала она, пытаясь уловить свое отражение в боковом зеркале красного цвета «Лады», которую вел какой-то пенсионер.