Оставалось найти подставное лицо, чтобы имитировать не только свое ограбление, но и смерть. Еще по старым рейдам по городу в составе творческой бригады телевидения Штайнер прекрасно знал, что в ночное время суток, катаясь по Питеру, можно без труда найти соответствующего ему по комплекции бомжа, спящего где-нибудь в подворотне. Такого бомжа он действительно отыскал уже на двадцатой минуте ночного променада. Заманив бутылкой водки бомжа в салон своего автомобиля, Штайнер вывез захмелевшего пассажира за город. Там он вытащил бомжа из салона, переодел его в свою пижаму, оглушил для верности пустой бутылкой, запихнул в багажник, изрядно порезав при этом руку, щедро полил багажник и бомжа из канистры бензином. Подхватив с соседнего с водительским сиденья плотно набитую сумку, он чиркнул о коробок спичкой, сунул загоревшуюся спичку в коробок, бросил зашипевший коробок в открытый багажник и, не оглядываясь, зашагал по озарившемуся багровым светом шоссе.
Около полудня, щедро расплатившись с шофером попутной грузовой машины, он привычно отомкнул выуженным из кармана ключом массивный висячий замок и перешагнул порог сеней принадлежавшей ему избушки, расположенной в захудалой деревеньке Каменке. Эту избушку он когда-то купил за гроши и оформил по поддельным документам на себя. В примыкавшем к избушке сарае стоял второй его автомобиль — изрядно потрепанный «уазик».
Через несколько дней, слегка изменив по дороге свою внешность с помощью накладной бороды и усов, Штайнер отправился в Питер, чтобы навестить старую знакомую Инну Николаевну Забродину, проживавшую в доме, расположенном на набережной Мойки.
Забродина много лет помогала Левочке, как она его называла, проводить экспертное исследование проходивших через его руки культурных ценностей по архивам Эрмитажа, к которым имела прямой доступ. Она немало знала о его противозаконных махинациях, но закрывала на них глаза, поскольку, оставаясь старой девой, была влюблена по уши в импозантного и речистого тележурналиста.
Штайнер, хладнокровно убив ее, перерезал прочную ниточку, ведущую к его прошлому, но, подходя к своей стоявшей в соседнем дворе машине, совершенно неожиданно для него оказался сфотографированным некоей девушкой, как чуть позже выяснилось — журналисткой.
Когда журналистка, вывалившись из машины, оставила его с носом, он запаниковал и позвонил своему старому знакомому Полкану, издавна враждовавшему, по его сведениям, с Савелием Дымом. Наплетя ему с три короба о причинах своей «гибели», он «заказал» Настю, пообещав за ее «устранение» щедрое вознаграждение. И лишь позже, осторожно наведя справки, узнал, что заветный камешек до Савелия принадлежал как раз Полкану, и именно из-за камня между ними вновь ведется война.
«Надо же было этой чертовой журналистке подвернуться мне под руку, — скривился, потирая лоб, Штайнер. — Если бы не она, уже пил бы шампанское где-нибудь в Берне. А что теперь? Если поеду к Полкану, тот ее, может быть, и отправит на небеса, но ведь и я рядом с ней трупом лягу. Да, если милиция до нее доберется, все выйдет на явь — и то, что я жив-здоров, и то, что на мне два трупа — бомжа и Забродовой. Если уйду за рубеж, придется всю оставшуюся жизнь сидеть как мышь под веником — с Интерполом шутки плохи. Останусь здесь — не милиция, так братки уроют. Нет, ноги надо делать, ноги. Пересижу в глубинке, затем рвану в Европу».
Он отправился в сарай, который служил ему и гаражом для машины, достал туристический рюкзак и принялся укладывать в него завернутые в целлофан пачки долларов, драгоценности и некоторые особо ценные антикварные вещицы. Заветный камешек Штайнер держал при себе, в специальном кожаном мешочке на шее. Завершив укладку, он застегнул рюкзак и переоделся. Теперь он выглядел, как старый турист-любитель. На нем были свитер, джинсы и кожаная кепка. Поверх свитера коллекционер надел легкую куртку. Приготовления подошли к концу. Оставалось только завести мотор машины и распахнуть двухстворчатую дверь сарая, чтобы спокойно выехать на дорогу…
Но тут в оставленную для прохода дверную щель заглянул живший неподалеку пенсионер Иван Захарыч Ложкин, который пришел поинтересоваться, чего там возится в сарае его сосед. Штайнер время от времени угощал деда водкой, а затем вел с ним степенные беседы. И Захарыч и на этот раз надеялся на то, что ему кое-что перепадет. Выпить он любил. Водочка, как выражался пенсионер, согревала ему душу, которая скучала здесь, в этой глуши, где кроме трех старух, оставшихся доживать свой век в покосившихся избах, и людей-то не было.
— Э, Петрович, — обратился к Штайнеру Иван Захарыч. — Ты что это в потемках делаешь?
Дело в том, что Штайнер в Каменке был известен как Александр Петрович Скакунов, приватно практикующий в Петербурге ветврач, купивший дачу для лесного отдыха. Правда, скотину Александр Петрович в деревне никогда не лечил, но если Захарычу требовалось для коровы какое-нибудь лекарство, то Штайнер-Скакунов исправно привозил его из города.
Штайнер вздрогнул от неожиданности, но, узнав голос старика, успокоился.
— Слушай, Захарыч, мне сейчас не до тебя… — досадливо махнул он рукой. — Завтра гости ко мне приедут, хочу прибраться. Пожалуйста, уйди, не мешай… Мне еще вывезти мусор надо… Вот собираю…
— А чего ночью-то. Завтра б с утреца, — попытался продолжить разговор Захарыч.
— С утреца я поеду встречать их на станцию… Так что не мешай. Не до тебя мне, понял?
— Как не понять… Оно конечно, порядок нужен… А что за гости-то?
— Захарыч… — с укором посмотрел на него Кандидат.
— Ну извини, сосед, если что не так. Извини, — Иван Захарыч обиженно развернулся и поковылял к своему дому, стоявшему напротив дома Штайнера-Скакунова, по другую сторону улицы.
«Вот жмот, — подумал он, — я к нему со всей душой, а тот — уйди. Городские — они все такие».
Поковырявшись в моторе и закрыв багажник «уазика», Штайнер подошел к тяжелым дверям сарая и пожалел, что прогнал Захарыча. Двери совсем осели и, чтобы их открыть, требовалась посторонняя помощь. Тут за дверью вновь послышались шаги.
— Захарыч, помощь твоя нужна. Хорошо, что вернулся, — крикнул Штайнер.
— Помощь, говоришь, нужна? Это мы с радостью, отчего же не помочь хорошему человеку… — проворчал Полкан, перекрывая коллекционеру дорогу к отступлению. — Никак в бега намылился?
— Как ты здесь оказался? — оторопел Штайнер, но тут же взял себя в руки. — Впрочем это не важно… Девку привез?
— М-гу… — промямлил Полкан… — Камень где?
— Какой камень? — Штайнер недоуменно пожал плечами. — Что ты имеешь в виду?
— Не лепи горбатого, Кандидат, — недобро посмотрел на Штайнера Басалыга. — Какой камень, говоришь? Да тот, что ты у Дыма спер.
— В первый раз слышу, — все так же спокойно ответил Лев Ефимович.
— Нехорошо, Кандидат, нехорошо, — стоял на своем Полкан. — Сам вывернешь карманы или помочь?
— Извини, я не понимаю, о чем ты. Я заказал у тебя журналистку. Ты заказ принял. Если его выполнил, я плачу тебе обещанные бабки, и мы разбегаемся в разные стороны…
— Заказал, говоришь? А почему заказал? Ах, Кандидат, Кандидат, нехорошо дядю обманывать. Где камень, сволочь?
— Не понимаю, о чем ты?
Пока в сарае велась такого рода непринужденная беседа, пенсионер Иван Захарович Ложкин решил пройтись, размять старые кости. В окне Никитичны еще горел свет. «Ишь, не спит, телевизор, наверно, смотрит старая…» — подумал пенсионер. И самому Захарычу также спать не хотелось. Телевизор у него сломался, а старый еще советский радиоприемник марки VEF 214, подаренный дочкой лет двадцать назад, уже, что называется, приелся. Он бы выпил самогонки, чтоб не скучать, да она у него, как назло, на днях кончилась. Нужно было готовить новый запас.
В конце улицы, выходящей на дорогу, старик увидел импортную машину и несказанно обрадовался: хоть что-то новое. Захарыч наклонился над машиной, вглядываясь в боковое стекло. За ним, похоже, белело чье-то лицо.
— Ну и ну, — вырвалось у Ложкина, когда он, открыв дверь джипа, наклонился над неподвижным женским телом. — Вроде дышит. Эй, — тряхнул он Настю за плечо, — красавица, очнись. Ты меня слышишь?
Настя застонала и неохотно открыла глаза:
— Где я? О, блин, как кружится голова, — пробормотала она и тут же рванулась в сторону, обливая «компотом» из остатков еды и желудочного сока придорожный кювет. Сидя на коленках на траве у дороги, она еще некоторое время приходила в себя.
— Тебе бы водички, — сочувственно произнес дед. — Идем к колодцу. Идти то можешь или принести?
— Сейчас, минуту. У-у-у. Смогу, — сказала Настя. Захарыч, поддерживая под руку, подвел ее к ближайшему колодцу, зачерпнул ведром воды.
— Вот теперь порядок — произнесла Прокофьева, ополоснув лицо и глотнув ледяной колодезной воды. — Дед, где тут живет Штайнер? — спросила она у своего доброжелателя.
— Какой Штайнер? Не знаю я никакого Штайнера, — ответил Ложкин. — А ты кто такая?
— Да это не важно… — Настя помолчала, соображая, куда же ее завез этот чертов Полкан, если не к Штайнеру.
— Может, ты Скакунова имеешь в виду, ветврача из Питера? — спросил дед. — Так он вон там… в сарае с машиной возится.
— Как он выглядит, этот ветврач? — спросила в ответ Настя. — Как же голова болит!.. — вырвалось у нее. — Пустой котелок, а не голова, еще несколько ударов, и от нее вообще ничего не останется. Как в том фильме «Каменная башка». Дед, у тебя оружие есть?
— Есть. Но не дам. А зачем оно тебе?
— Бандиты здесь ошиваются.
— Кто?
— Какой, говоришь, дом у этого Скакуна? Он пожилой на вид? Метр семьдесят примерно ростом? — засыпала деда вопросами девушка.
— Да уж не маленький и не молодой. Вон там он живет, собирается мусор вывозить в лес, — дед указал рукой через улицу.
— Какой, к черту, мусор. Дай мне ружье, дед, — снова попросила Настя.
— Не дам…
— Ладно, без него обойдусь… — Настя, махнув рукой, направилась к сараю. Уже на подходе к нему отчетливо расслышала голос Полкана и кого-то еще — похоже, того самого Льва Штайнера, который заказал ее убийство.