Выждав пока джип проскочит, он аккуратно сел ему на хвост и сопроводил до Волосова.
Ехать на мотоцикле за джипом, оставаясь не замеченным, становилось все труднее. Осипов внимательно изучил карту, которую подарила ему Наташа. До поворота на Каменку оставалось десять километров по асфальтированной дороге, дальше около четырех километров в сторону по грунтовке через лес. Выждав некоторое время, лейтенант завел мотор мотоцикла и, снова двинулся в путь и остановился у поворота на Каменку. На грунтовой дороге отчетливо просматривались свежие следы от джипа. Лейтенант снова выждал время, прежде чем отправился дальше.
Когда Настя искала укрытие за кустами, Алексей Осипов уже подкатил взятый во временное пользование мотоцикл к машине Басалыги, которая стояла в начале деревни. Подкатил — в буквальном смысле: чтобы не наделать лишнего шума, лейтенант заранее заглушил двигатель и метров пятьсот просто катил мотоцикл по дороге. Увидев пустую машину Полкана, он понял, что дело близится к развязке. Услышав громкие вопли упавшего в яму Андрея Басалыги, лейтенант побежал на крик. Когда раздался выстрел, он перешел на шаг и приготовил к стрельбе пистолет. И успел-таки, что называется, к раздаче слонов.
— Бросай оружие, — крикнул лейтенант. — Подними руки, Штайнер. — Ни секунды не колеблясь, Штайнер выстрелил из-под левой руки на голос. Пуля, прошила лейтенанту правый бок, бросила его наземь.
В тот же миг приклад дедова ружья обрушился на руку Штайнера и выбил из нее револьвер. Штайнер зарычал и набросился на пенсионера. Завязалась борьба, результат которой нетрудно было предугадать: дед отлетел в сторону, а Штайнер нагнулся, чтобы подобрать револьвер.
В этот момент его и настигла Настя. Широко замахнувшись, она ударила серпом по шее мнимого ветеринара и бывшего тележурналиста Льва Штайнера, и дернула ручку серпа на себя, подрезая горло, из которого ручьем хлынула кровь. Коллекционер упал навзничь. Револьвер вывалился у него из рук. Трясущимися руками Прокофьева подняла его, отбросила ногой подальше в сторону серп. Штайнер спазматически дергался в агонии, раскинувшись на земле.
Прокофьева подошла к нему, потрогала тело ногой, все также держа наготове револьвер. Штайнер был недвижим. Она нагнулась над ним, пощупала рукой пульс на шее. Кровищей воняло так, что Настю потянуло на рвоту, ее тело готово было вывернуться на изнанку от всего этого кровавого кошмара, к которому она приложила руку. Проведя по только что подрезанному серпом горлу коллекционера ладонью, она нащупала какой-то шнурок.
«Может ключи от машины», — мелькнуло у нее в голове. Она подняла серп, перерезала шнурок и, не глядя, что находится в маленьком кожаном мешочке, висевшем на этом шнурке, сунула его в карман куртки.
— Дед, ты живой? — дрожащим голосом спросила Настя, наклонившись над лежащим поодаль стариком. Дед едва дышал, но был жив. У него была разбита голова.
— Живой, — тихо сказал Захарыч, — что со мной сделается. Ты этого посмотри. Он же нас спас, — указал старик на Осипова.
Настя подошла к Осипову.
— Дедуля, он без сознания… Что делать? — прорыдала она.
— Да не реви ты так. В больницу его надо… Кем он тебе приходиться?
— Никем. Это — милиционер, — навзрыд произнесла Прокофьева.
— Тем более. Его надо в больницу. Если дышит, может, выживет.
— Да, но как?.. Тут телефон есть?..
— Какой телефон? — возразил дед. — Пока доберутся досюда, он уже богу душу отдаст. В сарае у Скакунова «уазик» на ходу. Ты хоть водить умеешь? — спросил дед.
— Да, немного, — скромно сказала Прокофьева, вспомнив свой опыт вождения в автошколе, когда она с пятого раза сдала на права, всякий раз проставляя бутылку водки инструктору.
— Давай скорей, его надо… в госпиталь, — дед поднялся на ноги, опираясь на Настино плечо.
— Стой здесь, дед. Я сейчас. — Настя бегом направилась к сараю Кандидата, где стояла его невзрачная машина, на которой он собирался бежать. В сарае все еще горел тусклый свет. Открыв дверцу «уазика», Настя заметила уже вставленные в замок зажигания ключи.
— Хорошо, что я сдавала на права на старом «жигуленке». Попробуем разобраться и с этим автоантиквариатом. Сейчас, сейчас, Осипов, только не умирай… Ты ж из-за меня… Как это здесь? — Настю всю трясло, и немудрено, что у нее не сразу получилось завести это чудо техники. Нервное напряжение еще не прошло.
— Так, что там дальше? — продолжила она, шаря глазами. — Коробка передач. Первая, вторая…
Машина взревев, ринулась вперед, снеся гнилые ворота. Они грохнулись о землю, и Прокофьева едва успела затормозить возле присевшего над Осиповым Захарыча. Теперь предстояло погрузить тело лейтенанта в «уазик». И это, действительно, составляло проблему. Дед сам едва стоял на ногах. А лейтенант по весовой категории чуть ли не в два раза превосходил Прокофьеву.
— Господи, Боже мой, давай на счет три, дедуля. Раз, два, три. Еще раз. Устал?
— Нет? — откликнулся дед, вспомнивший в одночасье военную пору.
— Раз, два… Так… Вот и все. Забирайся и ты в машину, дед. С той стороны дверь открой. Давай я тебе помогу. — Настя подтащила деда за рукав. — Куда едем?
— В Волосово, куда же еще? Там больница.
— Ясно, — Прокофьева вновь завела двигатель и тронула «уазик» с места. Но возле машины Басалыги, стоявшей на окраине деревни, она затормозила. — Одну секунду. Я сумку заберу. — Она выскочила, подобрала свою любимую кожаную сумку, которую оставила в автомобиле, когда шла сражаться со Штайнером.
— Есть женщины в русских селеньях… — бубнила она себе под нос, ведя «уазик» по ухабистой дороге. — …Коня на скаку остановит. В горящую избу войдет. Это, конечно, я. И серпом по горлу саданет со всего размаху. Это тоже все я… мамочка моя…
Штайнер с перерезанным горлом встал у нее перед глазами.
— Что ты там бормочешь? — спросил дед с заднего сиденья.
— Ничего. Просто так. Покажешь, куда ехать в Волосове? Я не знаю, где больница.
— Да я и сам толком не помню. Спросить надо будет. Где-то на окраине.
— С какой стороны?
— Ну там, я покажу, кое-что все-таки помню… еще мозги не отсохли. Давно уже никуда не выезжал… Мне ж уже почти сто лет, милая…
— Хорошо сохранился, дедуля, — пыталась шуткой приободрить и его и себя Настя. — А куда ведет эта дорога?
— Так в Волосово. Мы ж туда едем, — сказал дед.
— Нет, я имею в виду другой конец. Куда ведет?
— Так на Таллиннское шоссе, вроде как…
— Ясно… Вот уже и Волосово. Командуй дальше, дедуля.
— Сейчас правее держись, по главной… Еще правее. Так… — вглядывался в темень на улицах дед. — Сюда, сейчас налево… Прямо… Вон там свет, это больница. Жми туда, на свет. Как зовут-то тебя?
— Неважно, дедуля. Госпожа Смерть. Видел, как соседа твоего уделала?
— Не об этом сейчас думать надо. О жизни, а не о смерти. На фронте и не такое бывало — и раненых на себе выносили и, того хуже, сами на смерть шли… Приказы, как говорится, не обсуждали.
Тут только дед заметил, что Настя, что называется, не в себе.
— Да не трясись ты. Самооборона это была. Я ж тебе жизнью обязан. Он бы и меня уложил. А так продлила старость. Может, поживу еще… Жить-то все равно хочется, какая бы она не была эта жизнь. Хоть и на обочине… как у нас в Каменке.
— А на войне русские русских разве убивали? — спросила Прокофьева.
— Было и такое… за дезертирство.
— Вот, приехали, — сказала Настя, выруливая на площадку возле больницы. — Эй, скорей, кто-нибудь, где здесь приемное отделение?
Но спросить на дворе было не у кого.
— Что за хрень? — возмутилась Настя, забираясь на крыльцо стационара и барабаня из всех сил в дверь. — Кто-нибудь, откройте.
Когда в ход пошли ноги, наконец загорелся свет. Выглянула угрюмая женщина средних лет, видимо дежурная санитарка.
— Что, что надо? Чего барабаните?
— Где у вас приемное отделение? — спросила все еще на повышенном тоне Прокофьева.
— Ну, здесь. Чего раскричались? — осведомилась санитарка.
— Огнестрельное ранение. У нас милиционер в машине. Срочно врача.
— Счас… милиционер. Придумай еще что-нибудь.
— Да что за бред? — Прокофьева побежала к машине, порылась в карманах раненого лейтенанта. — Карта. Это не то. Удостоверение…
— Вот, смотрите, — сунула она под нос санитарке удостоверение. — Скорее же зовите кого-нибудь, а то у вас будут большие неприятности. Это питерский уголовный розыск.
— Питерский розыск. Сама-то кто, посмотрела бы на себя, — бубня себе под нос, побрела санитарка внутрь. — Ну несите сюда. Врача сейчас позову.
— Надо же, всюду бездельники. И здесь тоже, — плюнула в сердцах Настя и вернулась к машине. — Слышал, дедуля? Как тебе эта война со своими же?
Ты еще можешь руками-ногами двигать? Его нужно затащить внутрь.
— Да куда ж я денусь. На войне как на войне…
Они примерились к лейтенанту. Настя спереди, Захарыч сзади.
— Раз, два, взяли, — скомандовала Прокофьева. — Да когда ж весь этот бардак закончится?..
Они вдвоем затащили Осипова в фойе больницы. А там уже появился дежурный врач.
— Скорее, — снова закричала Настя, — огнестрельное ранение. Готовьте операционную. Это милиционер из Питера.
— Это мы сами разберемся, что нам делать. Вы кто? — спросил врач.
— Мы очевидцы. Он с бандитами перестреливался, — ответила Прокофьева. — Куда его? Долго мы будем его на руках держать? Мы же не железные. Дед — вообще ветеран Великой Отечественной.
— Положите пока на кушетку. Людей надо, чтоб перенесли, — вздохнул врач.
— Сторожа позовите. Деда самого саданули. Может быть, сотрясение мозга. Он на ногах едва стоит. Да делайте же что-нибудь, доктор, — не унималась Прокофьева.
— Нет сторожа. Беретесь вместе. Никитична, вы сзади с дедом. Ну, раз, два — подняли. В ординаторскую, скорей, — командовал теперь врач — худой мужчина лет сорока семи с проседью на голове.
— Вы хирург? — спросила Настя.
— Нет, но хирургу уже позвонили, будет с минуты на минуту.