До этого в земле возник огромный провал, сожравший флигель. Теперь земля изволила вспучиться и высокий вал пролег от дверей дома прямо под ноги мужикам, сгрудившимся у сокрушенной «гремучим камнем» башни. Те, и так сильно напуганные отчаянным сопротивлением пастухов Круста, появлением аррума, резво убившего трех их собратьев, а равно и падением пьяной бабы, которой все было нипочем, бросились бежать. И, как вскоре понял аррум – более чем вовремя.
Потому что боковые скаты новоявленного земляного вала стали быстро осыпаться, обнажая мерцающую фиолетовыми пятнами кожу. Кожу? Да, кожу. Ибо это было не землетрясение. Это было существо.
О Шилол, кто он!? Друг? Враг? Да и живой ли вообще?
Эгин полоснул по твари Взором Аррума. Да, у твари был слабый, но все-таки животный, живой, теплый След. Это уже немного легче. По крайней мере, он не родич этим, сердцеедам.
В отсветах от горящего дома арруму было непросто разглядеть явившегося из-под земли. Но зато явившийся, судя по всему, видел в темноте лучше кошки и притом видел едва ли не прямо всей поверхностью своего тела.
Эгин не знал, что по ту сторону от выползка пожиратели сердец сдуру набросились на беззащитный и нежный бок твари со своими костяными когтями и тем разозлили ее сверх всякой меры. Он видел лишь, что передняя часть слизнеобразного тела, взмахнув плохо различимыми, но, кажется, короткими передними лапками («хороши „лапки“ – каждая с оглоблю!» – мрачно фыркнул Эгин, отвечая собственным мыслям) изогнулось и рванулось вправо-назад, одновременно с этим высвобождая из-под земли последние сажени своего тела.
Супруга Круста, пережив недолгое вознесение на семь локтей, вновь упала вниз. Голосить она перестала. Зато, встав на четвереньки, оглядевшись по сторонам и разглядев-таки под стеной Эгина (его меч даже в этой почти полной темноте давал заметные отблески), она быстро-быстро засеменила к тайному советнику. Но бабе сегодня не везло. Не заметив дырки в крыше флигеля, стоявшего вровень с землей, она провалилась вниз.
Эгин нервно хихикнул. Ну что за ночь!
По ту сторону выползка раздался отчаянный вой. Кажется, подземная тварь взялась за нежить вплотную. Из этого Эгин с облегченным вздохом сделал вывод, что выползок – друг. Поспешный и необдуманный вывод.
Возможно, Эгин счел бы своим долгом перепрыгнуть через тело выползка и помочь тому в истреблении нежити. Возможно, постарался бы допрыгнуть с его спины до окон дома и разыскать там Лорму. Возможно, полез бы в провалившийся флигель вытаскивать ее мамашу. Но все случилось иначе.
– Человек, сделай семь… нет, твоих меньше… шесть шагов влево.
Эгин вздрогнул. Голос был тихим, внятным, властным. Таким же точно, но более крепким и молодым, обладал Лагха Коалара, гнорр Свода Равновесия. Говоривший свободно владел варанским языком, но в его речи напрочь отсутствовала певучесть, которой с давних давен гордятся варанские пииты и риторы. Казалось, говорит не человек, а музыкальная шкатулка.
Голос прозвучал сверху из-за спины. Следовательно, говоривший находился на гребне стены Кедровой Усадьбы.
– Какого Шилола?! – резко выкрикнул Эгин, выворачивая шею и тщетно силясь разглядеть наверху хоть что-то, кроме пронзительных южных звезд.
– У тебя еще есть восемь ударов сердца. Отойди в сторону, как я сказал, или умрешь.
– Ты кто?! – грозно спросил Эгин, косясь влево, куда ему советовал отойти незнакомец.
– Твоя лучшая любовница, – хохотнул его невидимый собеседник. – Пять ударов сердца, человек.
Эгин не любил разговаривать с пустотой. Но любопытство всегда брало в нем верх.
– А что будет через пять ударов?
– Осталось три.
«Так, определенно это новый персонаж в драме „Медовый Берег, охомутанный темнотою“. Я его раньше не видел и не слышал, – пронеслось в мыслях аррума. – Значит, он может быть здесь главным теневым пауком, как в свое время Норо окс Шин в мятеже Хорта.»
– Ты-то понимаешь что здесь происходит?
– Да, но уже один.
«А-а-а, змеиная кровь», – выругался Эгин и прыгнул. Там, куда советовал ему отойти незнакомец, не было ничего. По крайней мере, ничего опасного с точки зрения аррума. В конце концов, лучше выглядеть придурком-попрыгунчиком, чем покойником.
Он успел. Потому что второй выползок в этот момент как раз вырвался на поверхность в подмогу первому и пустоты под Кедровой Усадьбой поприбавилось. Поприбавилось ровно на столько, чтобы господский дом с оглушительным треском пополз вниз, под землю, в пустоту. Он накренился, словно тонущий корабль, и прекрасная перевязь бревен, гордость рода Гутуланов, не выдержала. Смотровая площадка башни сорвалась со своих крепежных скоб и, встав вертикально, устремилась вниз, к земле, разваливаясь от ударов о стены башни и крышу дома.
Восемь, девять, десять, двенадцать мертвящих деревянных перстов вонзились в землю, расшвыривая комья суглинка, калеча хрупкие флигеля и обдирая слизистую кожу выползка. Одно из бревен вошло в землю ровно там, где мгновение назад стоял Эгин. А второе упало поперек, в двух ладонях перед кончиком его заледеневшего от ужаса носа.
Кедровая Усадьба успела уже основательно прогореть изнутри и теперь, проваливаясь в неожиданно отверзающуюся под ней бездну, разваливалась на глазах. Но самым главным было то, что недосягаемые прежде окна гостевого зала теперь находились всего лишь в трех четвертях человеческого роста от земли.
Коря себя за опрометчивость, Эгин без раздумий бросился к окнам, попутно успевая отметить появление на поверхности второго выползка, а равно и отвратительные хрустящие, чавкающие, всасывающие звуки резни между нежитью и сомнительнейшей житью на противоположной стороне двора.
Да, странные дела творятся под Солнцем Предвечным. Эгин покинул гостевой зал в полной уверенности, что вернется в него с победой, разогнав чернь и водворив повсеместную справедливость.
Вместо этого он прыгнул в проклятый оконный проем как затравленный заяц. Эгин перескакивал по расползающимся бревнам перекошенного пола, над головой трещали перекрытия, а арруму оставалось лишь шипеть под нос сдавленные проклятия. Потому что разобрать в таком бардаке удавалось совсем немногое. И хотя несколько ламп на стенах все еще давали свет, в изменившемся антураже проку от него почти не было.
Пребывая в уверенности, что прямо сейчас, незамедлительно, дом провалится в леденящую хуммерову бездну, Эгин бегло осмотрел гостевой зал полностью и убедился, что в нем нет никого живого. Если не считать окровавленного и, к удивлению Эгина, все еще сипящего нечто совершенно нечленораздельное Круста Гутулана. В его пробитом горле едва слышно клокотала кровь. «Живучий, однако», – цинично подумал Эгин. Ему было не до жалости.
– Ты меня слышишь?! – гаркнул Эгин безо всяких церемоний прямо в ухо Крусту.
Он не ожидал ответа. И все-таки получил его. Круст перестал сипеть. Зрачки в его открытых глазах шевельнулись и скосились в сторону аррума. Губы Круста разошлись и на них неслышно прошелестело одно-единственное слово.
– Мед, – с усилием повторил Круст и закрыл глаза.
«Захватывающие разговорчики у них здесь на Медовом Берегу», – подумал Эгин и поднялся в полный рост.
Он едва успел сообразить, что на столе, съехавшем по наклонному полу до стены, не хватает Сорго, которому приличествовало бы до сих пор находиться в полном бесчувствии после умиротворяющего удара его меча, когда под землей раздался протяжный хрякающий звук и история повторилась. Дом просел еще глубже. Эгину досталось по голове стремительно налетевшим сверху потолком.
Повстречавшись наконец с убегающим полом, аррум рывком обернулся к окну и с ужасом увидел, что никакого окна, собственно, не осталось. Теперь окно стало дверью в подземный мир. И этот мир в виде фиолетовых пятен на коже выползка проплывал мимо. Только сейчас, находясь на расстоянии десяти локтей от твари, Эгин разглядел множество не то бугорков, не то отростков на глянцевитой лоснящейся коже – небольших, размером с навершие на рукояти меча, но удивительно подвижных, подрагивающих, живущих своей собственной загадочной жизнью.
Любой не то что аррум, а даже эрм-саванн Свода понимает, что если смертельная опасность собирается пройти мимо, оставив тебя без внимания, значит не нужно ей в этом мешать. Пусть идет мимо.
Понимал это и Эгин. Но уж слишком велик был искус узнать как этой твари (в дружелюбие которой верилось все меньше и меньше) понравится вкус стали. Уязвима ли она, например, для его «облачного» клинка?
Эгин занес меч над головой в «стойке скорпиона» и очень осторожно, подозревая за тварью чуткий слух, крадучись мелкими шажками, приблизился к оконному проему. В облаках на клинке Эгина с треском мелькнула молния и меч требовательно вздрогнул. Такого аррум за своим оружием никогда не подмечал, но это лишь тем более означало, что медлить нечего.
Быстрее аррума бьет только пар-арценц. Быстрее пар-арценца – только гнорр. Быстрее гнорра – только шардевкатран, что в переводе с наречия Аюта означает «порождающий девкатру».
Клинок Эгина был быстр. Но кожа шардевкатрана быстрее.
Эгин пребывал вне Раздавленного Времени и не видел, как навстречу его клинку рванулись несколько недлинных, но чудовищно подвижных и хлестких жгутов, развившихся с быстротой молнии из кожных выростов твари. Он не видел, как все вместе они свились в некое подобие боевого цепа и с немыслимой для человеческих представлений точностью самоубийственно повстречались с острием его меча. И он не видел, как вместо этой шестерки отростков, рассеченных и мгновенно отпавших, из кожи шардевкатрана выплеснулись еще шесть. И эти имели дело уже с мечом, сила удара которого была растрачена на борьбу с исключительно упругой тканью предыдущих отростков.
Меч Эгина швырнуло назад с такой силой, будто им выстрелили из лука. Эгин, совершенно не готовый к такому обороту дела, не смог удержать его в руках. За спиной грохнула об пол рукоять меча и, как назло, почти сразу же вслед за этим в очередной раз с обвальным грохотом просели несколько потолочных балок.